Чикита

— А вы ей сыграйте, — посоветовала Рустика.

— Наивные вы люди, — вздохнул Румальдо. — Игр-то она ждет, только не на фортепиано. — И утянул кузена в бар выпить виски для храбрости.

Там, под картиной Бугро, изображавшей четырех обнаженных нимф, резвящихся в обществе косматого крепкозадого сатира, он напомнил Мундо, что их общее будущее сейчас только от него и зависит.

— Кому, как не мне, знать, что бананы тебе больше по нраву, чем папайи, — задушевно начал Румальдо. — Но ты пойми, дуралей, фрукты бывают всякие и по форме, и по вкусу, и попробовать нечто новенькое не так уж трудно, даже приятно, вот увидишь. — И пустился в описание разных приемчиков, которые доставят высшее наслаждение даже самой требовательной фемине, чем окончательно сконфузил несчастного кузена.

— Entrez [38] ,— приказала Сара, заслышав робкий стук в дверь.

Сехисмундо нажал на ручку, вступил в сумеречную гостиную и краем глаза заметил ускользающую тень (горничную?). Сара стояла посреди комнаты в неглиже из газовой ткани и с подсвечником. Она поманила его пальцем и, когда он подошел, ухватила за руку.

— Не сыграть ли вам что-нибудь? — пролепетал пианист.

Она глянула на него недоверчиво и нежно, отрицательно помотала головой и задула одну свечу.

38

Войдите (фр.).

— Вы успели написать письма? — осведомился Мундо.

Француженка прошептала «oui» и медленно, но верно потянула его в сторону спальни, задув вторую свечу. Там она поставила подсвечник на столик и усадила Мундо рядом с собой на край кровати.

— Нас ждет незабываемая ночь, — предрекла она, не отпуская его руки. Послюнила большой и указательный пальцы, загасила фитиль третьей, последней свечи и заключила Мундо в объятия.

Он тут же отстранился, пробормотал малоубедительное «сейчас вернусь» и пулей вылетел из комнаты. При виде напуганного до смерти кузена без всяких писем Чикита с Румальдо разочарованно переглянулись.

— Я не смог, — посетовал любитель Шопена, рухнул на стул и рассказал, как эта дамочка погасила все свечи одну за другой и накинулась на него, словно «течная паучиха».

Чикита уже решила, что все погибло, но тут Рустика предложила сумасбродное решение: Румальдо вполне может заменить кузена. «Ночью все кошки серы», — напомнила она сомневающимся хозяевам. Главное, чтобы самозванец успел смыться до наступления рассвета.

Румальдо, конечно, плохо верилось, что француженка ничего не заметит, но попытка не пытка. Чикита и Рустика в мгновение ока сбрили ему усы и надушили одеколоном Мундо. К его изумлению, уловка отлично удалась, и до самой зари он неустанно удовлетворял любовные прихоти Сары. Хотя пришлось помалкивать: на каком бы седьмом небе ни пребывала актриса, его хриплый голос, столь отличный от тенорка Мундо, вмиг указал бы ей на обман.

Перед рассветом подставной Сехисмундо покинул постель, стал одеваться в самом темном углу спальни и тут внезапно понял, что, невзирая на огромный риск, заговорить-таки надо. Как иначе истребовать письма и список? Но, когда он уже собрался подать голос, Сара спасла положение. «Кубинцев, может, и не зря зовут индейцами в сюртуках, — промурлыкала она в изнеможении, — но уж ублажить женщину вы умеете». И, проваливаясь в сон, добавила, что бумаги лежат на письменном столе в гостиной.

Утром, прежде чем Сара Бернар отправилась в порт и погрузилась на «Ла-Шампань», тот же пароход, что привез ее в Нью-Йорк три месяца назад, Чикита с братом зашли проститься.

— Мадам, я не знаю, как благодарить вас за помощь, — сказала лилипутка.

— Могу подсказать, — ответила рыжая красавица, и кубинцы испуганно заморгали: вдруг ей взбрело забрать с собой Мундо? К счастью, обошлось. — А где та ваша странная рыбина? Она так необычна, что я хотела бы иметь ее среди своих питомцев.

Чикита сглотнула. Расстаться с Букой! Что за каприз? Она замешкалась, хотя Румальдо ткнул ее в спину, заставляя уступить. Но тут в ее груди словно бы забились два сердца. Это талисман давал понять: если она хочет добиться успеха, следует пожертвовать многим, в том числе и манхуари.

— Буду счастлива подарить вам Буку! — вздохнула Чикита наконец и попросила. — Только обещайте баловать его.

— Ну разумеется, petite, — заверила Сара. — Он прекрасно уживется с моими львами, тиграми, обезьянами, броненосцами и какаду. — И, присев на корточки, она расцеловала подругу в обе щеки.

Годы спустя Чикита узнала, что ее манхуари недолго прожил у Сары в Париже. Через несколько дней после приезда из Штатов актриса устроила ужин для близких друзей и захотела похвастать новым приобретением. Она намеревалась покормить рыбину куском печенки, но Бука вдруг выскочил из воды, вцепился в длинную тонкую кисть Бернар и едва не откусил ее целиком. Сара, не знавшая удержу как в любви, так и в ненависти, тут же приговорила его к изгнанию. Слуга получил приказ отнести манхуари на берег Сены и избавиться от этого fauve epouvantable [39] . Как тропическая рыба приспособилась к парижским зимам? Возможно, ответ кроется в речах мудрого Панчо де Химено: за миллионы лет Atractosteus tristoechus так привыкли уворачиваться от любых опасностей, что обрели чрезвычайную выносливость.

39

Отвратительного хищника (фр.).

Глава IX

Месье Дюран все устраивает. Заслуженные аплодисменты Чиките. Именитые гости. Четыре импресарио и ни одного контракта. Импозантный рыжий репортер. Визит в редакцию Пулитцера. Волшебная микстура Лилли Леман. Предложение Патрика Кринигана. Растущее любопытство. Контракт с Проктором.

Месье Дюран, управляющий «Хоффман-хауса», обычно перекладывал на подчиненных обязанность организовать светские вечера в залах отеля, но Чикита внушала ему такую симпатию, что он лично и с превеликим тщанием занялся подготовкой ее первого шага в завоевании Нью-Йорка. Они с Чикитой и Румальдо обошли все имевшиеся залы, прикинули достоинства и недостатки каждого и сошлись на Мавританском. Он также помог выбрать цветы и вина, канапе и sucreries [40] для угощения приглашенных и даже дополнил список фамилиями нескольких выдающихся медиков и скульпторов — кто же еще выскажет авторитетное мнение о совершенном изящном теле Чикиты? Наконец, чтобы сеньорита могла спокойно репетировать, он распорядился перенести в их номер фортепиано «Стейнвей» из люкса Сары Бернар.

40

Сладости (фр.).

По мнению Дюрана, кто-то должен был произнести приветственные слова в начале soiree [41] . Но, s’il vous plait [42] , никаких длинных речей, которые лишь утомят публику и настроят на неверный лад. Четырех-пяти коротких, хорошо продуманных фраз вполне достаточно.

— Кому же, как не вам, и произносить их? — предложила Чикита.

В четверг, 23 июля 1896 года, незадолго до шести часов вечера управляющий спустился в зал и проверил, все ли в порядке. «Parfait» [43] ,— сказал он себе: лампы и зеркала сверкают; обитые зеленым кресла, диваны и стулья расставлены полукругом на аксминстерских коврах; маленький подиум в глубине зала выстлан красным бархатом и обрамлен кадками с пальмами и папоротниками; рядом с роялем — корзина орхидей; в вазонах белые розы; там и сям серебряные розетки с конфетами, а в кухне одетые в белое официанты ждут финальных аплодисментов, чтобы появиться с подносами, полными яств.

41

Вечера (фр.).

42

Пожалуйста (фр.).

43

Превосходно (фр.).

Несмотря на духоту, в тот вечер в «Хоффман-хаусе» собралось целое созвездие знаменитостей. Записки Сары явно пробудили любопытство импресарио. Прибыл, к примеру, Антонио Пастор, шестидесятилетний господин итальянского происхождения по прозвищу Отец Водевиля, который начал путь в шоу-бизнесе, еще не избавившись от молочных зубов, в Американском музее самого Барнума, где пел и танцевал. Конкуренты арендовали и строили все более просторные площадки, но он, первооткрыватель Лилиан Рассел и других звезд варьете, оставался верен своим трем старомодным залам, в особенности тому, что носил его имя и находился на Юнион-сквер. Он питал надежду, что Чикита окажется испанской танцовщицей вроде Карменситы или Прекрасной Отеро. В этом случае он нанял бы ее, не моргнув глазом.

Оскар Хаммерстайн, владелец «Гарлем-опера-хаус» и «Олимпии», нового зала на шесть тысяч мест, где пару месяцев назад Иветт Гильбер пленяла зрителей лукавыми chansons, высокомерно прошел к сцене и, ни на кого не глядя, занял кресло возле немецкой сопрано Лилли Леман-Калиш. Он поздравил певицу с прекрасной партией в «Тристане и Изольде» накануне вечером в «Метрополитен-опера» и пообещал на следующей неделе вновь нагрянуть на угол Бродвея и 39-й улицы, чтобы услышать ее в «Валькирии». Знакомые Хаммерстайна были осведомлены о его пристрастии к бельканто. Потому-то он так и пекся о качестве своих водевилей: доходы от легкого жанра позволяли устраивать оперные спектакли с доступными входными билетами.