Чингисхан. Человек, завоевавший мир
Шрифт:
Главными спутниками монгольского воина всегда были лук со стрелами и верный боевой конь, и верховой лучник всегда был самой примечательной фигурой в войнах кочевников. Монголы использовали два лука – короткий и длинный, и у всадника всегда были наготове шестьдесят стрел в двух колчанах, по тридцать штук в каждом. Составной, загнутый назад лук представлял собой довольно сложный артефакт. Он состоял из слоев рога и сухожилий, наложенных на деревянную основу и покрытых лаком для предохранения композиционного материала от влаги, и это было простое, крепкое и гибкое изделие. Лук находился в чехле, который всадник пристегивал ремнями к лошади, а на большом пальце правой руки всадника постоянно присутствовало кольцо из камня для захвата тетивы. Длинный лук имел силу натяжения 166 фунтов, намного больше, чем английский лонгбоу, и дальность стрельбы до 300 ярдов {595} . Надо было обладать немалой физической силой и тренироваться с детства, чтобы достойно пользоваться этим оружием, но композитный лук мог служить долго, сохраняя надежность и эластичность.
595
E. G. Pulleybank, ‘Why Tockosian?’ Journal of Indo-European Studies 23 (1995) pp. 415–430; Edward McEwan, Robert L. Miller & A. Bergman, ‘Early Bow Designs and Construction,’ Scientific American 264 (June 1991) pp. 50–56; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture p. 367.
Искусность
596
Rachewiltz, Commentary pp. 714–715; Нок-Lam Chan, ‘Siting by Bowshot: A Mongolian Custom and its Sociopolitical and Cultural Implications/ Asia Major, 3rd series 4 (1991) pp. 53–78.
597
Buell, Dictionary pp. 112–114; Turnbull & McBride, The Mongols pp. 13–22; Gabriel & Boose, Great Battles of Antiquity pp. 539–541.
598
Parker, Tartars p. 258.
599
For this subject in general see Mayor, Greek Fire. For a study of poisoned arrows in a specific area (the American West) see Jones, Poison Arrows.
Грозную силу монгольский воин представлял прежде всего благодаря своему коню. Каждый всадник должен был иметь по крайней мере шесть скакунов, а некоторые воины обладали табуном из восемнадцати лошадей. Согласно уложению, один минган обязывался выставить 5000 лошадей в полной экипировке. По нормам призыва, каждый собственник обязывался выделять одну лошадь из каждой сотни в табуне, насчитывавшем не менее тридцати голов, но во времена правления Угэдэя потребность в лошадях была столь высокой, что хан забирал одного коня из каждого десятка {600} . Монгольские лошади отличались необычайной выносливостью, их можно было выпасать и поить один раз в день, и они могли за девять дней пройти более 600 миль. Их начали подковывать только после эпохи Чингисхана, и, как отмечали хронисты, они могли скакать по скалистым холмам, как горные козлы. Седла были промаслены и плотно пригнаны, чтобы лучник мог легко разворачиваться в любую сторону и стрелять назад, когда его конь мчится галопом вперед {601} .
600
Marsden, Marco Polo, p. 214; Vernadsky, Mongols and Russia pp. 126–128; Hyland, Medieval Warhorse p. 131; S. Jagchid & C. R. Bawden, ‘Some Notes on the Horse Policy of the Yuan Dynasty/ Central Asiatic Journal 10 (1965) pp. 246–265.
601
Lane, Genghis Khan p. 31. Mounted archery was made obsolete in great warfare by the invention of firearms but still survived in ‘little wars’ like those of the American West. The Comanches were particularly skilled exponents (Fehrenbach, Comanches pp. 124–125).
Стратегия обсуждалась на ежегодном курултае в феврале – марте. Всесторонне рассматривались все проблемы, связанные с предстоящим военным сезоном: цели, их осуществимость, интендантские и другие штабные осложнения, обеспеченность скотом и лошадьми, общая логистика и оптимальные решения. В стратегическом менталитете Чингисхана уже сложились определенные установки: идти раздельно и атаковать вместе; всегда опираться на превосходство монгольских лошадей в скорости и маневренности; не позволять противнику предугадать твои намерения; избегать необходимости сражаться на два фронта; навязывать противнику бой как можно раньше, гасить сопротивление и сокращать его численность любыми средствами. Гарантией успеха была непредсказуемость действий: затеяв поход против найманов в апреле 1205 года, Чингисхан поступил вопреки распространенному мнению, будто нельзя начинать военную кампанию ранней весной, когда лошади еще не в теле; инициируя военную кампанию зимой, он игнорировал расхожее мнение, будто зимой надо держать войска на зимнем постое {602} .
602
Denis Sinor, ‘On Mongol Strategy,’ Proceedings of the Fourth East Asian Altaistic Conference (Taipei 1971) pp. 238–249.
Перед любой военной кампанией Чингисхан всегда старался собрать как можно больше информации о противнике, интересуясь буквально всем: особенностями культуры и религии, характерами представителей элиты, топографическими деталями местности, традициями и народными обычаями племен. Он выискивал слабые места. Разобщена ли элита? Есть ли недовольство среди местного населения? Есть ли претенденты на трон? Действуют ли в данном регионе отряды мятежников и повстанцев? Эти сведения поступали из разных источников: от собственных шпионов и лазутчиков, от местных бунтарей и мусульманских купцов, с готовностью предоставлявших информацию за торговые привилегии {603} . Он создал превосходную разведывательную сеть, дополнив ее деятельной службой дезинформации.
603
T. Allsen, ‘Mongolian Princes and Their Merchant Partners, 1200–1260,’ Asia Major 2 (1989) pp. 83–126.
Самый
простой и относительно эффективный метод мистификации противника заключался в том, чтобы раздобыть официальные печати и пергаменты и подделать письма и другие документы о передвижениях монгольских войск или мятежах {604} . Поскольку монголам почти всегда приходилось выдерживать битвы с превосходящими силами, то Чингисхан был одержим поиском способов, как скрыть или гиперболизировать реальную численность своих войск. К примеру, он сажал на коней женщин из обоза и даже манекены, чтобы издали его армия казалась исполинской, или заставлял конюхов привязывать к лошадиным хвостам ветки ивы, поднимавшие тучи пыли. Ночью сбивать с толку противника было еще легче: он приказывал воинам нести по три-четыре факела или на стоянках зажигать по нескольку костров на каждого {605} . Разведка и контрразведка Чингисхана становилась все более изощренной и дерзкой. Первоначально малоопытные в осадах городов, монголы вскоре освоили технику осад, научились пользоваться катапультами и осадными машинами {606} .604
Dvornik, Intelligence Services p. 274.
605
JB i p. 373; Dawson, Mongol Mission p. 36; May, Art of War pp. 69–70.
606
Yule & Cordier, Ser Marco Polo pp. 121–131.
Монголы вторгались в другие земли несколькими колоннами, шедшими на приличном расстоянии друг от друга. Вперед на расстояние от тридцати пяти до семидесяти миль выдвигался мобильный отряд, сообщавший главной армии о наиболее удобных стоянках, селениях с провиантом, потенциальных местах сражений, расположении сил противника. Аналогичные отряды прикрывали главную армию на флангах и с тыла: практически было невозможно застать монгольскую армию врасплох {607} . На марше монгольские войска шли поразительно быстро, собранно и маневренно, совершая необычайно длительные однодневные переходы, хотя их и сопровождали обозы, семьи, стада скота и отары овец.
607
Hollyn Conant, ‘Genghis Khan’s Communications Network,’ Military Review 94 (August 1994) pp. 65–77.
Оказавшись в глубине вражеской территории, колонны могли еще больше удалиться друг от друга в поисках травы для лошадей, но они всегда сохраняли возможность для молниеносного воссоединения в случае опасности. Эти раздельные войска выбирали для стоянок возвышенности, расставляли патрули и дозоры, поддерживали ежечасную курьерскую связь. Для предупреждения внезапных налетов монголы создавали вокруг своих лагерей чуть ли не пустыни и вводили систему сменных паролей, используя имена дежурных офицеров. Эффективность и оперативность связи между колоннами и отрядами, безусловно, были одними из условий, обеспечивавших военные успехи Чингисхана {608} . Другим действенным фактором можно считать тактику Чингисхана обходить укрепленные города в расчете на то, что после разгрома противника их будет легче «зачистить». Но великий хан твердо верил в необходимость захвата и разграбления малых городов и селений для того, чтобы беженцы хлынули в эти большие твердыни, провоцируя панику, беспорядки и нехватку продовольствия. Тем временем вольный грабеж в селениях и малых городах поднимал моральный дух в войсках и подтверждал «демократизм» хана: в прежние времена вожди делили добычу среди аристократов-прихвостней, теперь же она принадлежала всему народу {609} .
608
F. Isono, ‘Kuriyen Reconsidered,’ Journal of the Anglo-Mongolian Society 12 (1989) рр. 3-25.
609
Riasanovsky, Fundamental Principles p. 83.
Это обстоятельство очень много значило, поскольку воины Чингисхана не получали жалованья, они воевали за долю в грабеже и мародерстве. Если же они лишались возможности раздобыть еду, то на марше у них всегда имелся неприкосновенный запас, состоявший обычно из двух литров кумыса, некоторого количества консервированного мяса и десяти фунтов сгущенного молока в расчете на одного человека; полфунта этой субстанции смешивались с водой, взбалтывались во фляге и употреблялись в виде сиропа или жидкого йогурта. Мясо, обычно в виде «джерки» (вяленое), хранилось под седлом, где оно «отбивалось» движениями лошади. В чрезвычайных ситуациях кочевники вскрывали вену у коня, пили кровь и перевязывали рану жильной ниткой {610} .
610
Moule & Pelliot, Marco Polo i p. 173.
Успех стратегической фазы войны обеспечивался сочетанием дисциплины, скорости передвижения и маневра, эффективной связи и первоклассной штабной работы. Воины были приучены спать и на марше в полном вооружении в седле, и во время выпаса коней. Они могли проскакать за день шестьдесят пять миль (600 миль – рекордное расстояние, пройденное за девять дней; до Наполеона в истории мира не было другой такой же стойкой и выносливой конной армии), преодолевая огромные пространства и координируя свои действия с поразительной топографической точностью и взаимопониманием, без карт, пользуясь только сигнальными флагами, рупорами и факелами. При форсировании рек они упаковывали одежду и снаряжение в кожаные бурдюки, завязывая их наподобие подушек, укладывали на них седла, сооружая нечто вроде плота, который затем крепили к хвосту лошади, а опытные пловцы направляли лошадей в сторону берега {611} .
611
Martin, Rise of Chingis Khan p. 17; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 370–372; T. Allsen, Mongol Imperialism p. 25. For the river crossing see Risch, Carpini p. 17.
После того как передовой отряд вступал в контакт с вражеской армией, бой завязывался не сразу. Вначале соединялись все разрозненные колонны. Лазутчики оценивали численность сил противника, обследовали топографические особенности местности, где намечалось сражение. Затем, пока первые отряды дразнили авангард противника, основное войско разлеталось в обе стороны и обтекало вражеские фланги. Командующий (после 1206 года обычно не Чингисхан) разбивал армию на пять частей, каждая из которых состояла из эскадронов по сотне всадников. Первые два ряда формировала тяжелая кавалерия в пластинчатых стальных доспехах, массивных кирасах и с длинными копьями. За ними выстраивались три дивизиона легкой конницы – с луками, в кожаных доспехах и легких кирасах {612} . Ряды располагались примерно на расстоянии двухсот ярдов друг от друга.
612
Dawson, Mongol Mission pp. 33–34.