Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Высокомерие и зазнайство Теб-Тенгри еще больше возросли после моральной расправы с Хасаром. Следующей жертвой он избрал Тэмуге, тоже брата Чингисхана. Поскольку на курултае в 1206 году 10 000 войск выделялись Тэмуге и Оэлун в совместное владение, что мать восприняла как оскорбление, и поскольку она, когда умирала, уже была женой Мунлика, то Теб-Тенгри потребовал, чтобы теперь все 10 000 человек были отданы его роду, лишая таким образом Тэмуге каких-либо прав {487} . Но Чингисхан ничего не предпринимал, говоря приближенным, что Теб-Тенгри горячится, поднимает бурю в стакане, которая скоро утихнет.

487

JB i p. 39; Barfield, Perilous Frontier p. 194.

Искушая провидение, Теб-Тенгри нагло объявил, что 10 000 войск принадлежат только ему. Тэмуге возмутился, примчался в юрту Теб-Тенгри, потребовал, чтобы он отрекся от своих слов и признал законность его прав. Теб-Тенгри не только отказался сделать это, но и заставил братьев побить его с позором и принудить встать на колени перед шаманом; род Мунлика публично оскорбил принца крови. Чингисхан все еще, похоже, не знал, как ему поступить, пока Бортэ, лучшая советчица, не сказала ему: если хан не даст достойный ответ, то в следующий раз сам станет главной мишенью {488} . Чингисхан послал за Тэмуге и сказал ему, что уже вызвал Теб-Тенгри для разъяснений, но разрешает Тэмуге предпринять любые ответные действия по своему усмотрению.

488

SHO pp. 228–229; SHR p. 170.

Задиристый Теб-Тенгри явился в юрту Чингисхана в сопровождении шестерых братьев. Тэмуге, не говоря ни слова, схватил его за горло и вызвал на единоборство. Чингисхан выразил недовольство, запрещая устраивать такое неподобающее зрелище в царской юрте, и повелел дуэлянтам выяснять отношения снаружи; братья же должны были оставаться при нем. Оказавшись снаружи, Тэмуге кивнул своим телохранителям. Они схватили Теб-Тенгри и бросили наземь, сломав хребет, поскольку, согласно правилам, нельзя было проливать кровь аристократа. Тэмуге вернулся в ханскую юрту и сообщил, что дело сделано. Братья Тенгри, вначале оторопевшие, рассвирепели и бесцеремонно стали окружать хана, одновременно преграждая выход. Чингисхан позвал стражников; те моментально ворвались и скрутили буйных сыновей Мунлика {489} . Чингисхан подверг Мунлика публичному порицанию, а когда старик начал что-то говорить в свою защиту, резко оборвал его. Поведение сыновей заслуживало смертной казни, но Чингисхан решил ограничиться бесчестием семьи. Он повелел лишить Мунлика и его сыновей всех титулов, привилегий и льгот; отныне им предписывалось жить в глуши и под неусыпным надзором. Затем великий хан сделал публичное заявление о попытке совершить государственный переворот, указав: Теб-Тенгри пускал в ход руки против моих младших братьев, распускал дурные и клеветнические слухи; вот за это невзлюбило его Небо и унесло его душу и тело {490} . Потом еще Чингисхан принародно осудил Мунлинка за то, что он не контролировал сыновей, сказав, что если бы мог предвидеть, то уничтожил бы все семейство: знал бы я о ваших повадках, давно поступил бы так, как с Джамухой, Алтаном и Хучаром [52] {491} .

489

All of this is dealt with in great detail in SWC pp. 176–182. See also Rachewiltz, Commentary pp. 878–885.

490

SHO p. 231; SHR pp. 173–174; SHC pp. 179–181.

52

«Сокровенное сказание» (§ 246). – Прим. пер.

491

SHO p. 231; SHR pp. 173–174; SHC pp. 179–181.

Конфликт, вызванный строптивым поведением Теб-Тенгри, интерпретируется по-разному. Одни историки видят в нем отражение борьбы между светской и духовной властью, подобие противостояния между Генрихом II и Томасом Беккетом в Англии, имевшего место сорока годами ранее. Допускается даже возможность того, что Чингисхан потворствовал кризису с тем, чтобы ликвидировать Теб-Тенгри, представлявшего последнюю преграду на пути к абсолютистской власти {492} . Весь инцидент лишь усиливал презрительное отношение, выражавшееся среди приближенных, к жрецам и шаманам, этим тунеядцам и паразитам, но с ними приходилось считаться, так как они имели влияние в народе, хотя и были совершенно бесполезны в войне, истинном мериле ценности человека {493} . В соответствии с другой точкой зрения, этот конфликт утверждал победу новой системы Чингисхана над старым режимом, основанном на родственных и клановых узах. Согласно старым обычаям степей, Мунлик и его род имели все права на наследование войска Оэлун; Чингисхан ясно дал понять, что теперь главными факторами являются его воля, его команды и его указы.

492

Fletcher, Studies pp. 34–35.

493

RT i p. 431.

Затем он назначил новым шаманом баарина Усун-беки, повышая престиж нового сана беки, но еще не устанавливая, что отныне все жрецы будут подчиняться хану {494} . Он уже взял на себя многие функции верховного жреца и, по некоторым сообщениям, самым натуральным образом входил в транс, выступая в роли шамана {495} . И все же главным результатом свержения Теб-Тенгри стало снижение влияния шаманизма в Монголии и повышение значимости языческой космологической веры в небесное божество и других религий. Шаманизм в большей мере соответствовал той эре, когда монголы представляли собой набор воюющих, разъединенных племен, а поклонение Тенгри, небесному божеству, уже было созвучно мировой империи {496} . Найманы, удостоенные высоких государственных должностей, получили дополнительные возможности благодаря широкому распространению несторианского христианства после гибели Теб-Тенгри. Его уход из жизни означал триумфальное пришествие несторианских христиан, утверждению которых Чингисхан способствовал, видя в этой вере религию, ему не противостоящую {497} . Интересно, что даже после дискредитации Мунлика и его семейства Чингисхан и его сподвижники считали очень важным напоминать монголам заявление Теб-Тенгри о том, что хан – избранник бога {498} . Может быть, он интуитивно понимал, что нельзя слишком быстро загонять монголов в новую эру, что ускоренный темп перемен приведет их в замешательство и деморализует.

494

For the increasing importance of beki see Vladimirtsov, Le regime social pp. 60–62; Pelliot, ‘Notes sur le “Turkestan”,’ loc. cit pp. 49–51; Doefer, Elemente pp. 235–236.

495

JR ii pp. 1077–1078; V N. Basilov, ‘The Scythian Harp and the Kazakh Kobyz: In Search of Historical Connections/ in Seaman, Foundations of Empire pp. 74–100 (at p. 94).

496

J. J. Saunders, ‘The Nomad as Empire Builder: A Comparison of the Arab and Mongol Conquests,’ in Rice, Muslims and Mongols pp. 36–66; Jean Paul Roux, ‘Tangri: Essai sur le ciel-dieu des peuples altaiques,’ Revue de I’histoire des religions 149 (1956) pp. 49–82, 197–230; 150 (1956) pp. 27–54, 173–212; N. Palliser, ‘Die Alte Religion der Mongolen und der Kultur Tschingis Chans,’ Numen 3 (1956) pp. 178–229; Osman Uran, ‘The Ideal of World Domination among the Medieval Turks/ Studia Islamica 4 (1955) pp. 77–90.

497

Gumilev, Imaginary Kingdom p. 260.

498

Paul Meyvaert, ‘An Unknown Letter of Hulagu II, Il-Khan of Persia tQ King Louis XI of France,’ Viator 11 (1980) pp. 245–259 (at p. 252).

В то же время он был решительно настроен на то, чтобы утверждать в жизни свой новый свод законов с тем, чтобы земные интересы преобладали над религиозными чувствами, чтобы так называемые светские, мирские помыслы ценились больше так называемых священных, духовных. Подразумевая, что Теб-Тенгри фактически совершил предательство, Чингисхан провозгласил новую правовую норму, предусматривавшую смертную казнь за любые контакты с иностранной державой без его соизволения {499} .

499

SHC p. 182.

Еще одно замечание по поводу смерти Теб-Тенгри касается ее поразительного сходства с гибелью Джамухи, исключая, конечно, бескровное убийство шамана. Они оба обладали недюжинными способностями, перед обоими Чингисхан был в большом долгу и обоих безжалостно предал смерти, когда они стали для него бесполезны или начали представлять угрозу его гегемонии. Две смерти, произошедшие с временным разрывом в несколько лет, были страшным предупреждением для всех, кто посмел бы бросить вызов воле великого хана или его законам {500} .

500

L. Hambis, ‘Un episode mal connu de I’histoire de Gengis-Khan/ Journal des Savants, Jan-March 1975 pp. 3–46.

Одним из самых значительных нововведений курултая 1206 года было утверждение свода законов – Великой Ясы. Она обновлялась курултаем 1218 года и последующими общегосударственными собраниями. Этот документ можно рассматривать с разных точек зрения. Отчасти это был воинский устав, отчасти систематизация традиционных обычаев и табу степи, отчасти собрание различных идей, заметок и суждений самого великого хана и отчасти иллюстрация искреннего желания обдумать и предугадать проблемы, с которыми империя может столкнуться уже в ближайшем будущем.

Каждый из этих аспектов нуждается в детализации. Самая благодатная сфера – нормы, ценности, мифы, идеи и специфические особенности, характеризующие кочевой образ жизни монголов. Взять, к примеру, обычай забоя животных. Монголы укладывали животное на спину, успокаивали или держали, не давая брыкаться, пока мясник разрезал грудную клетку и обрывал аорту, вызывая обильное внутреннее кровотечение {501} . Вся кровь затем выкачивалась и использовалась для приготовления колбасы. Монголы редко забивали животных летом, но если какое-то животное погибало, его тушу разрезали на полосы и высушивали. Даже зимой на еду обычно забивали овец, если только не надо было забить лошадь по случаю важной религиозной церемонии {502} . Любые грубые действия, совершенные в отношении лошади, сурово наказывались, в том числе и случайный удар уздой или поводьями, не говоря уже о ранении или краже. Конокрад был злейшим врагом, потому что лошадь часто спасала жизнь человеку: в крайней нужде монгол вскрывал вену на ноге лошади, пил кровь и заклеивал рану. Запрещалось опираться на кнут, которым вы погоняете лошадь, и касаться кнутом стрел, потому что он был таким же священным, как и сам конь.

501

Pelliot, Notes sur Marco Polo i pp. 77–78; Allsen, Culture and Conquest pp. 128–129; Meignan, Paris to Pekin (1885) pp. 354–355.

502

Amitai-Preiss & Morgan, Mongol Empire pp. 200–222.

Общее благоговейное отношение к животному миру распространялось и на птиц, особенно птенцов. Очевидно, действовал инстинкт самосохранения: убийство детенышей неизбежно приведет к вымиранию всего вида {503} . Другие табу касались стихий. Особенно священным был огонь. Запрещалось вонзать в него нож и даже касаться им огня, нельзя было рядом с ним и колоть дрова: это могло означать, что и огню «отрубают голову». Боги огня тогда могут в отместку наслать лесные пожары {504} . Множество суеверий было связано с водой, видимо, в силу боязни гроз, часто случавшихся в Монголии и, вероятно, разрушительных, особенно когда они обрушивались на огромные стада в открытой степи {505} . Страхом, который вызывался сверканием молний (монголы верили, что их извергало животное, наподобие дракона), следует, очевидно, объяснять запрет на купание в струящейся воде весной и летом. Не врожденным отвращением к гигиене, как думали некоторые западные визитеры, а боязнью оскорбить духов воды, которые могут вызвать грозы и наводнения; по этой же причине запрещалось мочиться в воду или проливать что-либо на землю {506} .

503

Ratchnevsky, ‘Die Rechtsverhaltnisse bei den Mongolen im 12–13 Jahrundert,’ Central Asiatic Journal 31 (1987) pp. 64–110 (at pp. 78–80).

504

Dawson, Mongol Mission p. 12.

505

JB i pp. 204–205; Jackson & Morgan, Rubruck p. 90; Dawson Mongol Mission p. 17.

506

Alinge, Mongolische Gesetze p. 43; Lech, Mongolische Weltreich p. 96; Silvestre de Sacy, Chrestomathie arabe ii pp. 161–162; d’Ohsson, Histoire ii p. 618. For the lightning dragon see RT i p. 82.

Табу, относившиеся к еде, тоже были связаны с опасениями навредить духам и демонам. Очень строго наказывалось выплевывание еды: нарушителя протаскивали через дыру в стене и казнили {507} . Запрещалось наступать на порог юрты хана. Обычным наказанием была смертная казнь, но когда Карпини и его монахи ненароком нарушили табу в 1246 году, им просто вынесли предупреждение: чужеземцы могли и не знать обычаев степей {508} . В дверном косяке и пороге для монгола заключался таинственный смысл: образы божеств домашнего очага находились по обе стороны дверного проема {509} .

507

Dawson, Mongol Mission p. ix.

508

ibid. pp. 54–56, 63, 194, 196; Jackson & Morgan, Rubruck p. 117; Heinrich Dorrie, ‘Drei Texte der Geschichte der Ungarn und der Mongolen,’ Nachtrichten der Akademie der Wissenschajten in Gottingen 6 (1956) pp. 125–202 (at p. 175); Skelton, Marston 8i Painter, Vinland Map pp. 90–91.

509

Yule & Cordier, Ser Marco Polo i pp. 385–386; Yule, Cathay and the Way Thither ii p. 224.