Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Характер отношений между «паладинами» и темниками не совсем ясен. Логично было бы всех их назначить темниками, но Чингисхан предпочел не делать этого {441} . Хорчи, которого на курултае наградили лишь семью прелестными девушками, был послан командовать туменом у лесных народов Сибири. Получил назначение темником и Хунан, который в качестве значительной фигуры больше нигде и ни по какому другому поводу не упоминается. Темниками стали также Наяа и Бучжир, которые не были паладинами {442} . С другой стороны, в «Тайной истории» без каких-либо объяснений утверждается, что Субэдэй и Джэбе получили под командование всего лишь минганы, хотя и были паладинами. Более того, другой паладин Чилаун вообще остался без поста командующего {443} . Из всех паладинов только Мухали, Боорчу и Хубилай были назначены командовать туменами. Непонятно также, почему Чингисхан не назначил военачальником Борохула.

441

Asimov & Bosworth, History of Civilizations iv part 1 pp. 250–251.

442

For Bujir see Rachewiltz, In the Service pp. 131–135.

443

SHO p. 210; SHR p. 151.

Десятичная система военно-государственного устройства не уничтожила клановость, но она позволяла Чингисхану обходить традиционные механизмы племенной субординации. Найманы, кереиты и другие покоренные племена были раздроблены и рассеяны по всей Монголии, чтобы они больше не смогли объединиться. Начальники минганов решали, где и как будут жить их люди, но последнее слово всегда было за великим ханом. Реально командующих туменами было восемьдесят восемь, а не девяносто пять: в силу особого благоволения хана самые верные племена – унгираты, онгуты и икересы – удостоились права создавать свои объединения, поэтому по одному единому командующему было у трех туменов унгиратов, у пяти туменов онгутов и у двух туменов икересов {444} . В интересах сохранения esprit de corps [47] под страхом смертной казни запрещалось покидать свое соединение и переходить в другое {445} .

444

Rachewiltz, Commentary pp. 763–765.

47

Дух команды, сословный дух (фр.).

445

JB i p. 32; Barthold, Turkestan p. 386 Spuler, The Muslim World ii p. 36.

Из этого эмбриона и родилась государственно-административная система монгольской империи. По мере расширения географии завоеваний требовалось вносить усовершенствования в эту систему прежде всего для управления отдаленными территориями, вводить новые должности гражданской администрации технократов и финансовых экспертов и так называемых семуренов и дарухачи, наместников императора, хотя все эти новшества появились в двадцатые и тридцатые годы {446} . Пока же Чингисхан проводил реорганизацию, сравнимую со знаменитыми реформами Клисфена в Афинах в начале VI века до нашей эры. Аналогия оправдана, поскольку Клисфен трансформировал политическую базу в Афинах, заменив традиционное родовое деление на территориальные «кланы» согласно местожительству или «дему»: жители теперь должны были именоваться не по отчеству, а по названию местности, родового «дема», деревни. Там тоже присутствовала десятичная система и существовали мифические родственные группы или фратрии, члены которых вели свое происхождение от древних предков, затерявшихся во мгле античной мифологии. Демы объединялись в тридцать триттий, а в каждом десятке новых племен должны были создаваться три особых триттия: один – городской, один – прибрежный, один – внутриматериковый {447} .

446

Michael C. Brose, ‘Central Asians in Mongol China: Experiencing the “other” from two perspectives,’ Medieval HistoryJournal 5 (2002) pp. 267–289.

447

Josiah Ober, ‘‘‘I Besieged That Man”; Democracy’s Revolutionary Start,’ in Raaflaub et al, Origins of Democracy pp. 83–104; Lambert, Pkratries; Leveque, Cleisthenes; Forrest, Emergence of Greek Democracy.

И наконец, феномен «супертрайбализма» из возможности, которая постоянно присутствовала в монгольской истории и упускалась вследствие фракционности и недальновидности вождей, стал реальностью. Используя книжный язык политологии, можно сказать, что мы наблюдаем типичный процесс «государственного строительства». Прежние попытки проводить политику панмонголизма преследовали кратковременные цели максимизировать военные успехи {448} . Чингисхан блистательно разрушил старую клановую систему, заменив ее, по выражению одного комментатора, «реформатированной десятичной клановой структурой» {449} . Новое сословие сановников не могло передать по наследству свои привилегии детям, поскольку меритократическая система «вознаграждения по способностям и заслугам» исключала непотизм и кумовство. Лишь одна проблема, связанная с открытым приемом на службу, как это казалось «старым монголам», могла возникнуть со временем, когда в минганах и туменах большинство с неизбежностью будет состоять из представителей покоренных народов {450} .

448

For these earlier manifestations see Jean-Philippe Geley, ‘L’ethnonyme mongol a l’epoque ргё-cinggisquanide (Xlle siede),’ Etudes Mongoles io (1979) pp. 59–89 (esp. pp. 65–83); P. B. Golden, ‘Imperial Ideology and the Sources of Political Unity amongst Pre-Cinggisid Nomads of Western Eurasia,’ Archivum Eurasiae Medii Aevi 2 (1982) pp. 37–76; Thomas T. Allsen, ‘Spiritual Geography and Political Legitimacy in the Eastern Steppe,’ in Claessen & Oosten, Ideology pp. 116–135 (esp pp. 124–127); Rachewiltz, Commentary p. 296.

449

Lane, Daily Life p. 15.

450

Rachewiltz, Commentary pp. 817–842.

Критики Чингисхана иногда подвергают сомнению его достижения, педантично указывая на то, что десятичная система искони принадлежала киданям, одно время доминировавшим в степях. Но такими упрощенными замечаниями вряд ли можно умалить историческую роль Чингисхана и его монголов. Они во многом шли непроторенными путями, проявляя самобытность и находчивость, не всегда удобную и приятную для соседей. Их идеология была глобалистской, они были способны молниеносно мобилизоваться, преодолевать огромные расстояния и вести немыслимо опустошительные войны. В своем менталитете и образе жизни они многое переняли из других культур, в том числе от тюрков, персов, китайцев и киданей {451} . И новое государство Чингисхана было самобытное, не простое скопление племен, а унитарное национальное образование, созданное путем слома старой клановой системы, перераспределения отдельных элементов, сращивания и слияния их в новое государственное содружество.

451

M. Biran, ‘The Mongol Transformation from the Steppe to Eurasian Empire,’ Medieval Encounters 10 (2004) pp. 338–361. Almost every writer on Genghis emphasises his supposed debt to the Khitans (see Krader, Social Organisation p. 201). But as Biran underlines, the points of similarity were wholly artificial. The Mongols were much more destructive; they favoured direct, the Khitans indirect, rule; the Mongols depended on continuous expansion and paid their troops with booty, not wages; and the Khitans never mastered mass mobilisation for vast conquests (Biran, Qara Khitai pp. 202–206).

Есть смысл еще раз напомнить о том, насколько Чингисхан смог революционизировать степное сообщество. Изначально монголы жили семьями, которые эволюционировали в кочевые группы из пятидесяти до сотни человек, переросшие в кланы, по определению означавшие фракционность и разлад. Бытовало фактическое рабство или, по крайней мере, вассальная зависимость – бедные семьи отправляли сыновей в услужение вождю клана в обмен на обеспечение средствами для существования. Такие молодые люди (их называли «отогу боолод») не могли уйти от хозяина, в отличие от свободных соплеменников {452} . Два главных монгольских клана – тайджиуты и борджигины – постоянно враждовали по любому поводу, спорили даже по поводу того, кто из них проявляет больше милосердия в отношении крепостных (историки сделали вывод, что борджигины) {453} . В каждом племени, предположительно, были традиционные «сыны света», «нируны», и менее достойные существа «дарлекины»; оба клана считали себя «нирунами», относя соперника в категорию, можно сказать, «морлоков» [48] {454} . Взаимодействие могло быть только во время охоты за добычей или грандиозного налета. Чингис родился, когда монголы все еще платили дань цзиньцам и были «маленьким народом, глупым народом, жадными и грубыми варварами». После реформ 1206 года отдельные индивиды и целые племена сражались бок о бок с воинами, которых прежде следовало убивать: Чингисхан мудро определил безопасную численность побежденных кереитов, найманов и других племен в каждом мингане {455} . До Чингисхана племена Монголии сражались только за поживу или в гражданской войне за наследие. После 1206 года можно было не только вдоволь поживиться добычей, но и возникла новая атмосфера в войсках, позволявшая каждому человеку прославиться без того, чтобы автоматически приписывать подвиги таланту полководца, как это случалось раньше.

452

Slavery under the Mongols is much misunderstood. Usually they had bond slaves, and nothing similar to the system pre-1861 in the Southern States of the USA existed.

453

Vladimirtsov, Le regime social pp. 80–82.

48

Нируны – «собственно монголы», дарлекины – «монголы вообще», морлоки – гуманоиды-каннибалы, живущие под землей, персонажи жанра фантастики. – Прим. пер.

454

For the Nirun/Durlukin distinction see Erdmann, Temudschin pp. 194–230.

455

For a survey of the vast change see Khazanov, Nomads pp. 128, 132–133, 148–152; Cribb, Nomads in Archaeology pp. 45–49.

Но были и негативные моменты. Вместе с водой – родословными и другими атрибутами клановой системы – Чингисхан выбросил и ребенка – включая и традицию взаимоотношений «анд», которая стала отмирать после 1206 года. Наряду с возникновением того, что мы называем государством, чему способствовала крупномасштабная мобилизация всего населения, углубилось неравенство в богатстве, статусе и рангах; парадоксально, но меритократия породила новый класс «жирных котов» {456} . Безусловно, все эти тенденции взаимно переплетались, однако именно новая вера в небывалые экономические возможности погубила значимость отношений побратимства. Как верно заметил один историк, «после унификации Чингисханом жизни в степях отмерла необходимость во взаимоотношениях анд, поскольку вожди кочевников стали неотъемлемой частью нового императива и утратили свою автономию» {457} .

456

Asimov & Bosworth, History of Civilizations iv part 1 pp. 243–259.

457

Barfield, Perilous Frontier p. 192.

Последним необходимым дополнением к новой системе государственного устройства стало формирование собственной версии преторианской стражи – кешиктенов. О степени милитаризации нового государства свидетельствует статистика. До 1206 года у Чингисхана было 150 телохранителей: 80 ночных и 70 дневных стражей. После курултая 1206 года Чингисхан довел численность дневной стражи до 10 000 человек, утвердив, кроме того, 1000 человек ночными стражами и 1000 человек колчаноносцами {458} . Они и составляли знаменитый кешик Чингисхана. Резкое увеличение численности стражи не имело никакого отношения к безопасности: после успешного завершения монгольских войн угроза хану значительно снизилась, но именно такой железной хваткой Чингисхан брал в руки свою новую государственную систему. Для того чтобы обеспечить преданность командующих минганами, да и всех власть имущих в своем государстве, Чингисхан призвал на службу, по крайней мере, одного сына из каждой семьи фактически в качестве заложника и гаранта хорошего поведения {459} . Забирая детей в возрасте пятнадцати лет и приобщая их к нормам меритократии и безусловной верности хану, Чингис создавал воинство, абсолютно преданное ему и его государству и чуждое клановым ценностям, народным обычаям и традиционному флибустьерству. Многоплеменная элита исполняла только приказы Чингисхана.

458

SHO pp. 212–213; SHR pp. 152–154; SHC pp. 162–166.

459

Pelliot, ‘Notes sur le “Turkestan”,’ pp. 27–31; F. W Cleaves, A Chancellery Practice and the Mongols in the Thirteenth and Fourteenth Centuries,’ Harvard Journal of Asiatic Studies 14 (1951) pp. 493–526 (esp. pp. 517–521); E. Haenisch, ‘Weiterer Beitrag zum Text der Geheimen Geschichte der Mongolen,’ Zeitschrift der deutschen Morgenlandischen Gesellschaft in (1961) pp. 139–149 (at pp. 144–149).

В основе преданности лежала правдоподобная видимость того, что Чингисхан знал в лицо и имена каждого кешиктена из 10-тысячной стражи; имена, которые он не помнил, ему нашептывали приближенные: этот феномен потом в точности повторит Наполеон {460} . По обыкновению Чингисхан предельно точно определял обязанности стражи и колчаноносцев: к примеру, ночным стражам запрещалось покидать лагерь, несмотря на опасность, если, конечно, вылазку не устраивал сам хан. Дисциплина была суровая. За пропуск дежурства в первый раз полагалось наказание из трех палочных ударов, во второй раз – семь палочных ударов, а в третий раз – тридцать семь палочных ударов и ссылка в места не столь отдаленные. Начальникам стражи не разрешалось снимать с дежурства кого-либо без позволения самого хана, бить стражников (если они не уходили с поста) и казнить. Стражникам за хорошую службу полагалось вознаграждение деньгами, выпивкой и женщинами, и, кроме того, по своему положению они были выше армейского воина, включая и командующих минганами {461} . Возникала абсурдная ситуация: Субэдэй и Джэбэ теоретически уступали любому стражнику в кешике, хотя командовали минганами и входили в узкий круг из девяти самых преданных паладинов.

460

Atwood, Encyclopedia p. 298.

461

SHO pp. 213–219; SHR pp. 155–161; SHC pp. 166–171.

Кешик был типичным примером военной паранойи Чингисхана. Военное формирование постепенно взяло на себя и гражданские функции, превратившись одновременно и в штабной колледж, и в школу для подготовки гражданской администрации. На его основе были организованы десять ведомств, на которые возлагались определенные задачи – от обслуживания двора, кухни, лагеря, ухода за стадами скота и табунами лошадей до отправки посланников в зарубежные миссии {462} . С годами Чингисхан все чаще использовал стражу в роли гражданских администраторов: в соответствии с привычными аномалиями в его системе эти люди, занимавшие скромные должности в охране, назначались на высокие посты в имперской администрации {463} . Ночные стражники также участвовали в разрешении судебных дел наравне с верховным судьей Шиги-Хутуху {464} . Кешик сыграл главную роль в становлении администрации будущей монгольской империи {465} .

462

Pelliot, ‘Notes sur le “Turkestan”,’ pp. 28–31; Mostaert, Sur quelques passages pp. 244–249, Edouard Chavannes, ‘Inscriptions et pieces de la chancellerie chinoise de l’epoque mongole,’ T’oung Pao 5 (1904) pp. 357–447 (at pp. 429–432); Yule & Cordier, Ser Marco Polo pp. 379–381.

463

JB i p. 31; Dawson, Mongol Mission pp. 26, 32–33; Jackson & Morgan, Rubruck p. 31.

464

SHO pp. 203, 214; SHR p. 157.

465

Hsiao, The Military Establishment of the Yuan Dynasty (Harvard 1978) pp. 33–35; T. Allsen, ‘Guard and Government in the Reign of Grand Khan Mongke, 1251–59,’ Harvard Journal of Asiatic Studies 46 (1986) pp. 495–521; Charles Melville, ‘The keshig in Iran,’ in Komaroff, Beyond the Legacy pp. 135–165.

Система управления империей, созданная Чингисханом, была столь эффективной, что она пережила несколько лет острейшей фракционности, последовавших за смертью его сына и преемника Угэдэя в 1241 году, перед тем как окончательно распасться. Сам Чингисхан подорвал почти совершенное государственное устройство, проявив обыкновенную человеческую слабость, когда пошел на уступки сыновьям, недовольным решениями 1206 года. В общем-то, их недовольство было надуманное. Толуй был назначен главнокомандующим армией. Джучи заведовал всем охотничьим хозяйством. Джагатай должен был повсюду наладить исполнение Ясы, нового законодательства Чингисхана, а Угэдэй был верховным управляющим империи {466} . Но все они, кроме Толуя, были в ранге командира мингана, а таких тысячников в империи насчитывалось более чем девяносто. Им не нравилось и то, что Чингисхан использовал их как пешки в своих играх с завоеванными народами, женил на чужеземных принцессах: Угэдэю дал в жены найманку Дорегене, вдову меркита, а Толую – кереитку Сорхахтани {467} . Они даже не могли жить там, где им бы хотелось; Чингисхан сам назначал местожительство своих главных командиров, а те, в свою очередь, определяли, где жить начальникам минганов, а тысячники указывали, где жить сотникам, и т. д. {468} .

466

JB i p. 40.

467

Rachewiltz, Commentary pp. 877–878.

468

Lech, Mongolische Weltreich p. 98.