Замучив ее пересохшую глотку,селедка просила настойчиво пить,и надо же есть было эту селедку,не то чтобы есть – не хотелось и жить!Жить молча, скучая, непонятой, лишней,безжалостно помня тот, отнятый, дар —и честное слово, когда б не мальчишки,какой бы здесь дьявольский вспыхнул пожар!Сгорели бы двери, и балки, и бревна,и, может быть, ветвь любопытная та,что в ночь роковую стучала упорно,и знающий пол, и свидетель-плита,и та заодно, что – случайный хранительслучайных историй и знаковых встреч, —пыталась наладить отцову обитель,и выполнить долг, и живое сберечь.Прости, если можешь, Господь, эту муку,избави от зла, исцели и спаси!Какую же с нами свирепую штуку,играючи,
страсти творят на Руси!Страстями живут и народ, и держава,и жадно отверсты тюрьма и сума,как часто оружье терпения ржаво,как часто пустует палата ума.Историк-отец, над историей векадесятками лет размышляя один,дошел ли до тайн одного человекаи глуби глубин как причины причин?Послышался скрип деревянных ступеней,и в спальню ввалился взлохмаченный муж,с ним вместе ввалилось веселое пенье,а в глотке просела прогорклая сушь.Я больше тебя… – начинала осипшим,охрипшим, осевшим, чужим голоском.Пресекся.Слова никакие не вышли.Лишь в сдавленном горле задавленный ком.И как ни старалась быть стойкой и гордой,сдержать не сумела нахлынувших слез.Не хочешь смочить пересохшее горло? —услышала мужа. – Я соку принес.
7
Отечество – таинство переживанья,не точка на карте, а точка в мозгу.Ключом телеграфным любовь и преданьявыстукивают: без тебя не смогу.Конечно же, сможешь.Всего в человекенамешано: слабости, воли и сил.Но если бы вырубить память навеки —остался бы нищ, и бездомен, и сир.А впрочем, я знаю того, кто на делепрожить без возлюбленной так и не смог:отец через две с половиной неделиступил вслед за мамой на смертный порог.Не вынесло приговоренное сердце,аорты разрыв от тоски – на куски.Отцовское даром мотаю наследство,с рождения и до гробовой доски.Я помню, и дай мне, о Господи, помнитьдо ночи последней последнего дня,как дом и людей я любила огромно,как дом мой и люди любили меня.
8
Разъехались. Кто поместился в машину,кто поездом, и захватили детей.Остались вдвоем, чтобы эту махинупомыть и почистить до новых смертей.Потом он ее перестроит на славу,возьмется как мастер и сделает сам,и на новоселье большую оравуони позовут, чтоб у всех по усамтекло молодое вино из Тбилиси,подарок нагрянувших старых друзей.Мы все друг от друга любовью зависим! —воскликнет хозяйка с величьем князей.И глазом зеленым, счастливым, блестящим,уставится в мужнин смеющийся глаз,меж прошлым и будущим и настоящимпропав.Это будет потом.А сейчас —из комнаты в комнату тени прохладой,и сад зеленеет, и пиршество птиц,катится судьбы колесо за оградой —и просишь:помедленней бряцанье спиц.
17—27 июня 1999, февраль 2001
P. S. Деревянный дом сгорел в ноябре 2007 года.
Унесенные веком
из старых тетрадей
«Теперь уже видно…»
Теперь уже видно,что не удалось произнесть и полслова.И очень обидно,что жизнь протекла бестолково.Теперь уже ясно,что я уношу все свое на закорках с собою.И значит напраснособою я вас беспокою.
Бал
С перехваченной талией, как перехваченным горлом,фигуранткою в танце качалась, как в трансе,мыслеформы уколота тонким уколомв перерывах времен, в их неверном балансе.Наркотическим сдвигом влекомая в нети, как в сети,упиралась руками то в стену, то в спину,и молчали убитые, невоплощенные дети,и костяшки счетов дополняли картину.И удары по клетке грудной изнутри и снаружи,стук фигур приглашенных о черные с белыми клетки,и бухгалтер итогов, в итоге себя обнаружив,уже делал свои, непонятные смертным, пометки.
«Ушел. Забрала. Не другая, а смерть…»
Ушел. Забрала. Не другая, а смерть.Что
он не сказал, что ему не сказала…– Послушай, я позвоню поздней,я очень устала, я просто с вокзала.Ошибка, оплошность, оплаченный срок,как нищий на рельсах, наш разум увечен.Печальный случайный вокзальный гудок:– Алло, позовите!..– Ваш номер не вечен.
«Связалась по телефону с абонентом…»
Связалась по телефону с абонентом,крепко телефонным узлом завязалась,истины не стало моментом,и связь времен в момент распалась.Шершаво шуршали слова сухие,шнур завивался, жуя оттенки,черствые и убогие года глухиек стенке ставили свежие сценки.Сушь окропляло пустырника каплями,за избитое давали разбитое,и телефонистка, подключившись, внезапно заплакала,вспомнив что-то свое, безнадежно забытое.Телефонный узел транслировал чувствона тот свет из тьмы, как из грязи в князи.На том конце провода было пусто.Конец связи.
«…выбиваясь из последних сил…»
…выбиваясьиз последних силопираюсьна стихи как на костыль
«Я отзвук, я отсвет, я эхо какого-то слова…»
Я отзвук, я отсвет, я эхо какого-то слова,я память, я весть пережитого кем-то былого,когда оно хочет, то слово, тогда его слышу,от собственной воли и цели едва ли завишу.Я чья-то судьба, чье-то горькое напоминанье,я чья-то вина и какой-то вины оправданье,я тень на закате, я отблеск иного рассвета,я чей-то вопрос, на который не знаю ответа.
«В березовой роще…»
В березовой рощев осенней печалиприжались плечами,губами припали,и стоя недвижно,неслись, пропадая,и роща седая,и я молодая.В березовой рощекак будто навеки,и времени реки,и сомкнуты веки,и замкнуты рукина горле разлукив березовой рощеу края излуки.
Численник
Пришли мне пятого любовное письмо,тридцатого скучала, как шальная,мне снилась ссора давняя больная,случившаяся в день и год восьмой.Составь словарь в касаньях рук и ног,в неистребимой нежности и вере,я не поверю краху и потере,смысл перечтя в строках и между строк.Пришли, пожалуйста. Когда оно придет,я у окна светящегося сяду,конверт безмолвно предоставлю взгляду —и буду знать, что все наоборот.Пришли, пришли…Кто там?Зачем пришли?Я не пойму, какая в этом милость,я и читать, представьте, разучилась,нагая, и босая, и в пыли.Пришлите мне служебное письмо,я разберусь, зачем вы приходили.Тридцатого меня вы разлюбили,на день девятый треснуло трюмо.
«Это другие синицы, не плачь…»
Это другие синицы, не плачь.Это другие, другие синицы.Тоже, как видно, занятные птицы,только другие, другие. Не плачь.Те прилетали на даче, не плачь,вы их кормили закупленным салом,кончилось это загубленным алымцветом зари и закатов, не плачь.Желтая грудка, предвестник удач,в форточку, в комнату, в память влетает,образом птицы в пространстве витает,не журавля, а синицы. Не плачь.
«Я прихожу сюда одна…»
Я прихожу сюда одна,на тот же плес, на то же место,любима вами, влюбленаи все-таки ничья невеста.На воду, на небо смотрюна лес, прореженный ветрами.Я ничего не повторю.Я перед вами в строгой раме.
«Я забываю тебя, забываю…»
Я забываю тебя, забываю,я избываю тебя, избываю,память занозами внутрь загоняю,не вспоминаю, не вспоминаю.Нежность, как водкой, работой глушу.И каждый вечер письма пишу.