Чистая душа

Вспомнилось, как очень давно, в день, когда началась война, он поцеловал Миляушу, на берегу Камы. Он бережно хранил в памяти это прекрасное воспоминание. Миляуша была строгой девушкой, низкие чувства при ней не смели поднимать голову. А эта?..

Он посмотрел на Кариму. Она с невинным видом шила своему младенцу рубашонку; длинные ресницы опущены, губы чуть улыбаются, словно приготовились сказать что-то интересное.

Рифгата неожиданно потянуло к ней. Ему показалось, что, хотя она и шьет детскую рубашку, мысли ее совсем о другом: она ждет, что Рифгат заговорит с ней или прямо, без слов, подойдет и обнимет ее… И ничто не помешает ему сделать это.

Рифгату вдруг стало нестерпимо жаль Кариму. «Много еще мужских объятий пройдет на своем веку эта брошенная девушка, — подумал он, — но станет ли когда-нибудь чьей-то женой?»

Ему захотелось утешить Кариму, приласкать ее, и он подошел к ней.

— Карима, о чем ты грустишь?

Карима перестала шить. Словно почувствовав опасность, насторожилась.

— Разве я кажусь грустной?

Рифгат сел рядом.

— Хочу поговорить с тобой, Карима, — сказал он.

Но ему ничего не пришло на язык, мысли начали путаться. Он положил ей на плечо руку. Однако Карима встала со стула и прислонилась к детской кроватке.

— Говори, Рифгат, — сказала она, — только пожалуйста, не трогай меня.

— Не бойся, Карима. Я хочу только приласкать тебя, — попытался он снова обнять ее.

Карима неожиданно для него стала серьезной, даже суровой. Она взяла на руки спящего ребенка.

— От тебя я не ожидала этого, — с горечью упрекнула она его.

— Да что ты, Карима! Я просто хотел утешить, жалея тебя…

— Спасибо! — насмешливо поглядела Карима. — Вижу, как ты жалеешь…

Рифгат и сам понял, что чувство, заставившее его потянуться к Кариме, не было жалостью. И все же, не желая сдаваться, сказал:

— Я тебя не понимаю!

— Не притворяйся, Рифгат. А я тебя поняла. Если у тебя возникло это мерзкое желание, я тебя не виню. Но я думала, что ты сумеешь побороть себя. А ты…

— Карима!

Но Карима не хотела его слушать.

— Предупреждаю заранее: если не хочешь, чтобы я сейчас же взяла ребенка и ушла из этого дома, не подходи ко мне с такими мыслями.

Рифгат отошел. Помолчав некоторое время, повернулся к Кариме:

— Положи ребенка в кроватку, пусть спит спокойно.

Увидев, что опасность миновала, Карима уложила ребенка и взялась за работу.

— Прости меня, Карима, я очень ошибся насчет тебя.

— Не ты один, Рифгат. Очевидно, я сама виновата в этом.

6

Теперь Рифгату захотелось в самом деле сказать что-то теплое и ласковое Кариме. Но что он ей скажет? Что она красива? Что она отличная хозяйка?.. «Наиболее приятным для нее было бы, конечно, услышать что-нибудь о Шакире… Почему она сама не спрашивает о нем?»

— Рифгат, — помолчав, заговорила Карима, — если ты не сердишься, я хотела спросить тебя… Ты ходил вчера провожать Миляушу?

— Нет. Знаешь, Карима, Миляуша больше для меня не существует.

— Значит, слух оказался правильным?

— Какой слух?

— Я слышала, что она собирается замуж за одного инженера.

— Да, — сказал Рифгат, — это верно.

— Ты любил ее?

— Любил.

— Наверное, тяжело тебе было?

— Тяжело.

— А сейчас?

Рифгат задумался.

— Как тебе сказать… Должно быть, в моем характере есть большой недостаток: я быстро мирюсь с выпавшим на мою долю несчастьем.

— А сейчас как? Ты все еще любишь Миляушу?

— Не считаю возможным любить человека, который меня не любит.

— А ты знал о том, что она любила Шакира?

— Я никогда не верил, что она любит Шакира.

— Почему? Разве Шакир не стоит этого?

— Не знаю, так мне казалось…

— А Шакир Миляшу любит, да?

Рифгат снова задумался.

— Может быть, мне не следовало бы говорить с тобой об этом, — ответил он. — Но раз ты сама спросила, скажу. Шакир говорил, что любит Миляушу. Но, по правде, я не верил в его любовь к ней.

— Почему?

— Были причины…

В глазах Каримы мелькнула чуть заметная лукавая улыбка.

— А знаешь, Рифгат, — сказала она, — ты ведь и сам не любил Миляушу по-настоящему.

Рифгат даже обиделся:

— Как ты можешь говорить это, Карима!

Не ответив ему, Карима повернула разговор в неожиданную для Рифгата сторону.

— Знаешь, Рифгат, — сказала она, — нам, и мне и тебе, надо еще пройти испытание временем.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты был сегодня на заводе в нашем цехе? Видел только что собранные часы?

— Ну, видел.

— Это уже настоящие часы, верно? Они ходят, показывают время. И все-таки их еще не выпускают в свет. Они проходят довольно длительный испытательный срок. И у человека тоже должен быть такой испытательный срок.

— У человека? Человек проходит испытание всю жизнь, со дня появления на свет.

— Может быть, мое сравнение не совсем удачно, — улыбнулась Карима. — Я беру период нашего созревания. Скажем, мы достигли того возраста, когда получают паспорт. Можно сказать, стали вполне взрослыми. Однако мы еще, как невыверенные часы, многого не знаем в себе. Большинство часов хорошо проходит испытательный срок, но бывают и такие, что не выдерживают проверки. Вот и я не смогла выдержать испытательный срок, ошиблась…

— Да, — согласился Рифгат, — у тебя получилось не совсем ладно. Теперь, конечно, и сама раскаиваешься.

— Вот ведь и ты так думаешь! — обиженно сказала Карима.

Рифгат не понял ее:

— Как?

— Ты, конечно, знаешь, Рифгат: когда рождается ребенок, мать все поздравляют. Действительно, рождение ребенка — большая радость для женщины. А меня с этой большой радостью не поздравил ни один человек. В лучшем случае проявили лишь сожаление. Все осудили, с презрением отвернулись многие знакомые, родные, даже родители. И превратили мою радость в горе. А я не могу даже обидеться на них: они поступили так не потому, что хотели мне зла…

Новый прилив сочувствия вызвали эти слова у Рифгата.

— Слушай, Карима, — сказал он, — если ты сама не огорчена этим, если твой ребенок для тебя радость, плюнь ты на все остальное! Пусть говорят, что хотят… Я вот от всей души поздравляю тебя. Молодец!

— Спасибо, — еле улыбнулась она. — Я и сама так думала. А теперь несу за это наказание… Теперь я поняла: если ты живешь и работаешь с людьми, пьешь ту же воду, моешься в той же бане, нельзя не считаться с их мнением о тебе. Нельзя!.. А я не считалась. Для меня была дорога только моя любовь к Шакиру. На все остальное, как ты говоришь, я плевала…