Чистая душа

— Павленко, ты неисправимый философ… Но ты молодец!

9

Аркадий Андреевич Губернаторов знал Павленко еще по институту — они вместе учились.

Юность его пришлась на грозные годы, вобравшие в себя огромнейшие и сложнейшие события. И хотя он носил громкую фамилию (прадед его был крепостным губернатора), принадлежала она тогда парню с двухклассным образованием, имевшему только двухлетний опыт пастушества и подсобного рабочего на железной дороге. Но было у него еще пламенное сердце, умевшее ненавидеть двуногих зверей, жувущих за счет других. Оно-то и увлекло его в самую кипень революции — еще не будучи совершеннолетним, он записался в Красную гвардию, участвовал в боях за Советскую власть, трижды был ранен…

Вернулся в родной город с орденом Красного Знамени. Работал в Союзе Коммунистической молодежи, служил в советском аппарате, повышал свою общеобразовательную подготовку, занимаясь самостоятельно или посещая различные краткосрочные курсы. Но чем более ответственные посты занимал, тем больше ощущал недостатки своего образования. И когда ему шел тридцать пятый год, когда собственный сын уже пошел в школу, он понял: чтобы стать человеком, отвечающим требованиям времени, и чтобы выполнять те обязанности, которые возлагает на него партия, надо получить серьезное, фундаментальное образование. С помощью вышестоящих организаций поступил на курсы подготовки в вуз и, выдержав, как положено, экзамены, стал студентом машиностроительного института.

Здесь-то он и познакомился с Павленко — Остап Иванович был секретарем парткома института. Не прошло и месяца, как Павленко предложил ему стать парторгом курса.

— О чем вы говорите, товарищ Павленко, — раздраженно оборвал его Губернаторов. — На старости лет хоть учебную программу мне бы успеть освоить. А вы хотите взвалить на меня еще такую большую общественную работу. Разве мало молодых, тех, кто с семивосьми лет в школе воспитывались и кому все это дается теперь легче, чем нам…

Павленко выслушал его спокойно, не прерывая. Потом улыбнулся.

— Хотел бы я, чтобы у нас было побольше таких стариков, как вы. Да я вас не променяю и на десяток тех, которые прямо со школьной скамьи попали в институт…

— Не восхваляйте мою отсталость, товарищ Павленко. Во всяком случае, сидеть мне на школьной скамье рядом с теми, кто годится мне в сыновья…

— Нет худа без добра, товарищ Губернаторов… — И Павленко с увлечением принялся развивать мысли, которые подчас приходили в голову и Губернаторову. — Да, в том, что некоторым из нас в пожилом возрасте приходится сидеть в аудитории, виновата наша отсталость. И мы часто идем на это вынужденно. Но почему кто-то считает это неправильным, противоестественным? А может быть, как раз противоестественно то, что человек, еще не приобретя никакого жизненного опыта, попадает в институт и даже на научную работу…

— Философия…

— Да. Но интересная. Ведь сама практика убеждает нас, что человек с практическим опытом работы смотрит и на учебу значительно серьезней и науки усваивает глубже. Даже дисциплина у него другая. Такой человек не будет радоваться, если какая-то лекция не состоится…

Спор затянулся до глубокой ночи. А через несколько дней Губернаторов был избран парторгом курса и с тех пор до конца учебы оставался одним из партийных вожаков коллектива, С Павленко завязалась крепкая дружба. А разъехались — и словно забыли друг друга.

И вот теперь снова встретились. И где? Долго смотрят друзья в глаза друг другу.

— Ну, коль признал это, хватит философствовать, — улыбнулся Павленко. — Перейдем к практике. Как твои дела, где ты сейчас?

Аркадий Андреевич рассказал, что эвакуируется со своим заводом на восток, в один из городов на Каме.

— На Каме? — заинтересовался Павленко. — Как называется?

Аркадий Андреевич не успел ответить — в зале почувствовалась какая-то неуловимая перемена, люди стали торопливо рассаживаться. Губернаторов и Павленко тоже поспешили занять места. Утихшие было разговоры снова возобновились, и вскоре в зале снова стоял сплошной шум. Чувствуя, что приближается момент открытия заседания, Павленко спросил:

— В какой же город едешь, Аркадий Андреевич?

— В Ялантау.

— В Ялантау? — переспросил Павленко, что-то вспоминая, — В Ялантау? — вдруг закричал он и полез в планшет. Вынул блокнот, что-то посмотрел в нем и радостно закивал головой.

— Что с тобой? Почему кричишь? У тебя там кто-нибудь есть?

— Никого. Но достань и ты блокнот…

Просьба прозвучала так убедительно, что Губернаторов, ничего не спрашивая, вынул свою записную книжку.

— Пиши: Камиль Ибрагимов.

— Кто это?

— Сначала запиши, потом скажу.

— Интересный ты человек, Остап Иванович, — покачал головой Губернаторов и приготовился записывать. — Как ты сказал?

— Камиль Ибрагимов.

— Записал.

— Вот теперь расскажу. Понимаешь, мы вместе с ним в окружение попали. Камиль Ибрагимов…

В это время с первых рядов неожиданно и единодушно, как залп, грянули аплодисменты. Волна рукоплесканий мгновенно залила весь зал.

— Потом расскажу! — крикнул Павленко, но Аркадий Андреевич не услышал его.

Какой-то неведомой силой все были подняты на ноги. Сунув блокнот в карман, он, уже стоя, присоединился к буре рукоплесканий. То обстоятельство, что в столь грозные дни руководители партии и народа остались в Москве и появились в президиуме, согревало и окрыляло. И Аркадий Андреевич рукоплескал от души, забыв в этот момент обо всем на свете.

10

В этот день вместе со всеми слушал голос Москвы и Камиль.

Когда он перешел на попечение Захара Петровича, состояние его стало быстро улучшаться. Правда, рана еще не зажила, но надо было спешить — каждому было ясно, что в деревню вот-вот должны нагрянуть немцы, а это опасно не только для Камиля, но и для Захара Петровича. А он должен казаться немцам абсолютно надежным человеком — райком рекомендовал ему добиться назначения на должность старосты.

И действительно, едва успели переселить Камиля в партизанский лагерь, в деревне появились гитлеровцы, Старостой был назначен Захар Петрович…

На следующий же день Камиль приступил к обучению партизан стрельбе из пулемета.

Вообще-то он был недоволен делами отряда: пока они ограничивались главным образом укреплением подступов к лагерю, маскировкой его и подготовкой к зиме. Правда, одна боевая группа в составе десяти человек уже дважды проводила боевые операции. Далеко от стоянки удалось взорвать вражеские машины с горючим — об этом в лагере говорили много. Камиль из-за больной ноги не участвовал в операциях. Может быть, поэтому ему и казалось, что отряд действует недостаточно решительно.

За несколько дней до Октябрьской годовщины он не выдержал и зашел к командиру отряда.

Командовал отрядом сам Угланов. Он уже знал Камиля как умелого пулеметчика, солдата с боевым опытом, хорошего агитатора и пропагандиста и в будущем, после окончательного выздоровления, хотел назначить его командиром одной из боевых групп.

— Как здоровье, товарищ Ибрагимов? — приветливо спросил он вошедшего Камиля.

— Здоровье ничего, товарищ командир. Но чем лучше здоровье, тем хуже на душе.