Чисто убойное дело

Следователь остановил двигатель и повернулся к отцу и дочери, которые сидели, тесно прижавшись друг к другу.

– Вы меня на преступление толкаете, – недовольно сказал он. – С вами сам на цугундер попадёшь.

Яна постаралась сгладить его недовольство:

– Ничего страшного, Петя! Мы немного поговорим – и всё. Недолго. – И повернувшись к отцу, погладила его по руке. – Папочка, расскажи, как всё это получилось. Я совсем запуталась.

– Ваша дочь – авантюристка, – буркнул Пётр Иванович, продолжая сидеть в странной позе, словно голова у него была способна вертеться на сто восемьдесят градусов, как у совы.

– Вы поосторожнее в оценках, молодой человек, Яна – моя дочь. Но соглашусь, дух авантюризма в нашей семье присутствует, – зарокотал приятным баритоном Иван Демидович. – Как я рад, Яночка, вырваться на свободу хоть на минутку, а еще и тебя увидеть!

Ольшанский строго на него посмотрел:

– Трогательная семейная встреча. Я сейчас заплачу. Но хочу заметить, что я ради вашей дочери сейчас очень рискую. Проблема в том, что вам, уважаемый Иван Демидович, по закону никакие встречи не положены. Только с адвокатом. Но Яна похожа на адвоката как мыльница на брошку Фаберже. Да-да, Яночка, и не нужно жечь меня взглядом, я тебе еще пригожусь. В моих словах – чистая правда. Так вот – разрешение я получил. Что мне это стоило, я говорить не буду – пришлось поднять очень высокие связи и попросить об одолжении очень влиятельных людей. И всё я это сделал для тебя, Яна.

– Я буду помнить об этом вечно…

– Хотелось бы думать. Так что не подведите меня. У вас не больше двадцати минут. Время пошло.

– Я не знаю, что вам сказать. Я никого не убивал, – вздохнул Иван Демидович, не отпуская руку дочери.

– Отец, помоги, прежде всего, себе. Сейчас один-единственный шанс сказать нам правду. Надо доказать, что ты к убийствам не имеешь никакого отношения.

– Почему вы мне не верите? – не понимал Иван Демидович.

– Да потому, что улики против тебя.

– Какие улики? Отломанный кусок от посоха, послуживший причиной смерти Алмазовой? Да не ломал я ничего! Сам только после спектакля заметил.

– Это бесполезно. Зря только одалживался о свидании! – отвернулся следователь.

Но Яна не сдавалась:

– Отец, ты должен нам всё рассказать, как на духу. Ты же близко общался с Настей, может, заметил какие-то в ней перемены или странности в поведении. По отзывам, Абрикосова была общительной, жизнерадостной девушкой. Со своими недочётами, но у кого их не бывает?

Иван Демидович хмуро молчал, словно собираясь с мыслями.

Цветкова продолжила:

– А потом мне еще рассказали, что Абрикосова в последнее время очень изменилась, и не в лучшую сторону. Стала резкой, нетерпимой, хамоватой. Тебе не кажется это странным? Откуда такое различие? С чем это связано? Давай, папа, колись. Я чувствую, что ты что-то определённо знаешь. Сейчас не самое лучшее время скрывать правду, поверь мне. Другого шанса не будет.

Иван Демидович вскинул голову и решительно посмотрел на дочь.

– Да, мне есть что сказать. Конечно, мне очень неприятно об этом говорить, но сколько лет мне и сколько было Настеньке… Но между нами пробежала искра и вспыхнул пожар. Да-да, пожар любви, Янка, и не нужно на меня так осуждающе смотреть. Любви все возрасты покорны. А мы, артисты, особенно подвержены чарам богини любви Афродиты. Настя казалась такой хрупкой, такой беззащитной, а это особенно трогает мужчин и толкает их на самые безрассудные поступки. Да, винюсь, я грешен, я не смог устоять перед нежной красотой Анастасии. Я пал к ее ногам, я был покорён и ослеплён. Я забыл, что давал клятвы верности твоей матери, Яна, но меня можно понять! Когда я касался губами ее губ…

– Можно без подробностей? Ближе к делу, Иван Демидович, – вернул старого актёра на землю следователь.

– Мы стали любовниками. Так получилось. Я понимал, что она на сорок лет меня младше, но меня это почему-то не тяготило, да и Настя не предъявляла мне никаких претензий.

– Господи боже мой… – прошептала Цветкова, – ты же говорил, что любишь маму. Она для тебя единственная и неповторимая… Вы ведь всегда были вместе. Я думала, что ты с годами вроде угомонился. Думала, что все твои приключения уже в прошлом, но видно горбатого только могила исправит.

Головко повернулся к ней:

– При чём тут могила, Яна? Артисту необходимо подпитывать свой талант новыми и новыми чувствами, иначе он закиснет. Это специфика профессии, и твоя мать это прекрасно понимает.

– Может быть и понимает, но вряд ли принимает, – фыркнула Яна.

Ольшанский снова вмешался:

– Господин Головко, не отвлекайтесь. Рассказывайте дальше.

– Простите, мне трудно говорить. Сначала всё было как в сказке: я любил Настеньку, она меня. Но через некоторое время я стал замечать в моей подруге некоторое охлаждение. Она стала избегать встреч, часто жаловалась на лёгкое недомогание, на неотложные дела. Я отнёсся с пониманием к этой перемене чувств – страсть не может длиться вечно. Но сердце моё еще принадлежало Анастасии, я просто умирал от ревности, заподозрив ее в неверности. Поэтому я однажды открыл дверь в ее гримёрку, предварительно не постучав. И увидел картину, поразившую меня в самое сердце… – Иван Демидович театрально схватился за сердце и изменился в лице.

– Тебе нехорошо? – испугалась Яна.

Головко опустил руку.

– Нет, всё нормально. Отпустило. Так вот я увидел, что Настя нюхает белый порошок. Заметив меня, она жутко разозлилась, даже в лице изменилась. Я ее просто не узнавал. Настя закричала, чтобы я немедленно убирался вон и даже швырнула в меня каким-то пузырьком. Я вылетел из ее гримёрки как ошпаренный и долго не мог прийти в себя. Представляете, моя нежная голубка и кокаин! Так вот откуда ее перепады настроения, вечное раздражение и нежелание оставаться наедине. У нее появились другие приоритеты и другие мужчины тут не при чём.

– И что же дальше? – поторопил следователь.

– Дальше? – Иван Демидович, заторопился. – Потом, при встрече, Настя умоляла никому не говорить о том, что я видел в гримёрке. Я дал слово. Между нами возникла некоторая ледяная вежливая холодность. Настя стала грубой, неприветливой, чужой. И чем я больше наблюдал за ней, тем больше понимал, что это совершенно другая женщина. Но с кем я мог поделиться своими наблюдениями? Меня бы просто подняли на смех.

– И были бы правы, – буркнула Яна. – Умеешь ты, отец, вляпаться…

– Весь в тебя, – ответил он.

– Что нам это даёт? – задумался Пётр Иванович. – Теперь мы знаем наверняка, что Настя и Аглая – это сёстры-близняшки. Они очень похожи и, в принципе, наверняка часто пользовались своим сходством. Но есть вопросы. Вот, например, зачем Аглая заняла место своей сестры в театре? Зачем ей это было нужно? Если мы ответим на этот вопрос, то поймём мотив этих двух убийств.

– Не очень хорошая подмена, раз они обе убиты, – отметил Иван Демидович.

– Да… Задачка не из лёгких, – согласился следователь.