Что это за мать...

Неважно, кто такой Скайлер. Ему нужен кто-то, кто его защитит.

Ему нужна мать.

Мне нужно найти что-то, чем можно остановить Генри, нож или что-то тяжёлое, вроде…

Вроде…

Вроде…

Я хватаю аметистовый жеод из гостиной обеими руками. Он такой тяжелый, что выводит меня из равновесия, но я могу его удержать. Бисерная занавеска обтекает меня, пока я бегу обратно к кровати.

Я поднимаю расколотый камень, наполненный фиолетовыми «зубами», и опускаю его на череп Генри.

ХРУНЬ.

Я почти чувствую, как плоть сминается под костью, когда зазубренные края аметиста вонзаются в кожу головы Генри.

Его шея обмякает. Позвоночник подкашивается, и он падает с кровати.

Я срываю подушку с лица Скайлера. Его глаза встречаются с моими.

Мамочка.

В этот момент моё сердце сжимается. Его глаза бездонны. Я могла бы нырнуть в них и никогда не найти путь обратно на поверхность. Я хочу утонуть в этом мальчике.

Ладони сочатся кровью, но я подхватываю Скайлера на руки и поднимаю его с кровати.

— Мэди… — Генри на полу, кровь сочится из его черепа. Она стекает по лицу, попадает в глаза, будто он плачет кровавыми слезами.

Я не оглянусь. Мне нужно увести Скайлера отсюда. Подальше от этого человека.

— Мэди, прошу…

Генри хватает меня за лодыжку, и комната мгновенно наклоняется, заваливаясь набок.

Мы со Скайлером падаем на пол.

Я приземляюсь на локти и слышу, как они хрустнули. Боль пронзает руки. Скайлер перекатывается по полу, пока меня тащат назад.

— Он не отпустит, — с трудом выдавливает Генри, его слова невнятные, медленные и мокрые. — Ему нужно, чтобы мы продолжали верить в него…

Я переворачиваюсь на спину, выкручиваю его запястье. Генри кряхтит и отпускает мою лодыжку.

— Он не…

Я втыкаю каблук прямо в нос Генри. Я скорее чувствую, чем слышу, хруст хряща, мягкий треск, отдающийся в ноге. Его голова запрокидывается. Я ползу по ковру на локтях, всё ещё на спине, пытаясь отползти подальше.

Генри подползает ко мне, снова хватает меня за ногу. Наши пальцы, испачканные кровью, скользят по коже друг друга, пока я пытаюсь отбиться. Я хватаю Генри за голову обеими руками и впиваюсь ногтями в кожу головы. Я чувствую свежие трещины в его черепе, оставленные аметистом.

Но он не сдаётся.

— Он опустошит тебя…

Я замечаю осколок жеода, который, должно быть, откололся, когда я ударила им Генри по голове.

— Он высосет из тебя всю жизнь…

Я хватаю кристалл и бью Генри прямо в лицо, проводя острыми краями по его челюсти. Плоть рвётся, мягкая и мокрая. Генри кричит. Сквозь разорванную щеку видны его зубы.

Он откатывается, хватаясь за лицо. Свежая кровь и слюна стекают по его запястью, пока он воет сквозь пальцы. Ковёр полностью пропитан кровью.

Мои руки смыкаются на его шее. Мокрые пальцы сплетаются вокруг горла и сжимают. Я не могу остановиться. Перед глазами только красное, розовое и фиолетовое, когда неоновая вывеска загорается в окне.

МАМОЧКА.

Пара рук обвивает меня сзади.

МАМОЧКА.

Скайлер так быстро оказывается у меня за спиной, что я взвизгиваю от неожиданности. Мы оба падаем на пол.

МАМОЧКА, НЕТ.

Голос Скайлера врывается мне в голову. Зрение плывёт. Я не могу ясно мыслить. Ничего не вижу.

Когда я поднимаю голову, вижу Скайлера, прижавшегося к Генри. Господи, этот мальчик защищает Генри от меня.

— Скайлер… отойди от…

Теперь я точно слышу сирены, вой пожарной машины приближается. Нам нужно убираться отсюда, но я не могу пошевелиться. Я выдохлась. Все трое просто лежим в лужах собственной крови, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Я смотрю на Генри, потом на Скайлера — они прижались друг к другу, будто это какая-то семейная игра. Время играть в «Твистер».

Скайлер перекатывается на спину.

мамочка

— Скайлер?

Скайлер запрокидывает голову к потолку. Его рыбьи глаза закатываются, оставляя только оранжевый отблеск. Затем его губы расходятся вертикально, плоть расходится от подбородка до носа.

Я заглядываю ему в горло, выстланное кривыми рядами коренных зубов. Как будто смотришь в колодец из зубов. Так много молочных зубов, набитых вместе, даже на нёбе — как у миноги. И там, в самой глубине этого колодца, я вижу стальной отблеск.

Он движется. Что бы ни было в глубине его горла, оно живое.

Мальки.

Десятки крошечных рыбок сбиваются вместе, поднимаясь по его пищеводу, пока из его тела выплёскивается ещё больше воды. Их плавники мерцают.

Голова Скайлера поворачивается в сторону, и рыбки вылетают из его рта. Их блестящие тельца беспомощно бьются на полу.

Скайлер снова судорожно дёргается, и ещё один поток мальков разливается по полу. Их уже десятки, сотни, рты открываются и закрываются, отчаянно хватая воздух.

— Что происходит, Скайлер?

— Он распадается, — хрипит Генри сквозь трещины на лице, слова мокрые и невнятные. — Если мы не сохраним связь, он… потеряет форму. Его… целостность.

Ему нужно, чтобы его кто-то любил.

Я хватаю Скайлера и поднимаю его на ноги. Беру на руки. Прижимаю к груди.

— Мэди… — зовёт Генри, но я не оглядываюсь.

Я выношу его из спальни, через гостиную, на парковку.

— Мэди, не…

Вспышка красных огней ослепляет меня, но я не останавливаюсь. Я несу Скайлера через парковку, пробираясь мимо пожарных, бегущих к горящему мотелю. Гравий внезапно кажется очень мягким, будто размок, выбивая меня из равновесия. Я сталкиваюсь с пожарным, бегущим в противоположном направлении, чуть не падаю.

Я чувствую, как руки Скайлера обвивают меня.

Сначала две. Потом три.

Четыре.

Шесть.

Он сжимает меня в объятиях.

Вода , — шепчет Скайлер. Я слышу его так чётко. Голос Скайлера направляет меня, мягкий, но настойчивый, вытесняя все другие мысли и указывая, куда идти.

Вода…

ПЯТЬ

Многие рыбаки оставляют свои лодки у причала и забывают про них. Некоторые даже оставляют ключи на борту. Берега усеяны брошенными шлюпками. Нам просто нужно доехать до ближайшей марины и выбрать лодку с мотором.