Что это за мать...

— Потом я встретила Дьявола. Он лукаво подмигнул мне и прошипел самым сладким голосом, какой только можно представить: "Выбери меня крёстным, и я дарую твоему ребёнку все богатства мира." Я спросила: "А ты, чёрт возьми, кто?" Он ответил: "Кто же ещё? Я — Дьявол." Тогда я сказала: "И ты не годишься. Ты лжёшь и сбиваешь людей с пути." И отвернулась от него.

Ты отвернулась от Дьявола?

— Именно так.

И что случилось потом?

— И тут ко мне подошла сама Смерть, сухая, как тень, размахивая косой. "Почему бы не выбрать меня крёстным?" — спросила она. "А ты кто?" — переспросила я. Хотя уже знала ответ. "Я — Смерть," — сказала она. Тогда я ответила: "Ты уравниваешь богатых и бедных. Ты делаешь всех людей равными. Ты и станешь крёстным моего ребёнка." Так всё и вышло.

ДВЕНАДЦАТЬ

Называть Скайлера мальчиком теперь кажется неуместным. Он вырос. Посмотрите, во что он превратился. Его кожа лопается вдоль спины, отслаивается от рук.

Я чувствую странную гордость, помогая ему сбросить старую кожу и облачиться в новую. Интересно, так ли чувствуют себя матери, помогая сыновьям надеть смокинг перед выпускным? Поправляя каждую складку. Застёгивая все пуговицы. Нужно сфотографировать его, — мелькает у меня в голове.

Кожа на локтях застряла. Он дёргает, но она не отходит.

— Давай помогу. — Я берусь за складки. — Ты её порвёшь, если не аккуратен.

Медленно, осторожно тяну, пока кожа не сходит единым пластом. Звук отлипающей плоти отдаётся в каюте влажным чмоком .

— Вот так… Видишь? Где бы ты был без своей мамы?

Посмотрите на него. Просто посмотрите на это прекрасное создание. Я наблюдала, как он растёт, сбрасывая слой за слоем… но его глаза. Они изменились. Где я уже видела этот взгляд?

Кендра.

Клянусь, это она смотрит на меня сквозь него. Её черты смешались с его. Это её скулы, её изящный нос. Это она. Я так много думала о ней, что Скайлер впитал эти мысли. Теперь он не только Скайлер. Он и Кендра тоже — их образы слились в одном теле.

Посмотрите на них. Брат и сестра, делящие одну кожу. Я создала это. Лучшее, что во мне было. Всё, что осталось.

Обычно Скайлер съедает старую кожу после линьки. Его жвалы размыкаются, и он засовывает тонкие лоскуты в вытянутый рот, глотая их влажными, тяжёлыми глотками, сантиметр за сантиметром, пока они не исчезают в горле.

Но сегодня он протягивает кожу мне, как подношение.

— Для меня?

Она такая гладкая, нежная на ощупь, словно шёлковое одеяло. Он накидывает её мне на плечи — она ещё хранит тепло его тела. Мне теперь всегда холодно, даже когда в каюте за сотню градусов.

— Спасибо, сынок… Спасибо.

Моё собственное одеяльце, жемчужно-белое. Я едва различаю выпуклые узоры вышитых животных: краб, рыба, утка, пчела — всё из мягчайшего материала. Как шёлк.

Как детская кожа.

Спи, мама. Спи…

ТРИНАДЦАТЬ

Я не помню, выключила ли неоновую вывеску.

Когда я наконец открыла глаза, светящаяся рука парила прямо надо мной. Такие красивые цвета — розовый, лиловый.

Но это была не одна рука. Их стало дюжина — светящиеся ладони, фосфоресцирующие пальцы, колышущиеся в воздухе.

Подожди. Это не неон.

Медузы. Сотни светящихся комет. Самый настоящий звёздный дождь над головой. Розовые, лиловые, алые, синие. Их пульсирующие купола плыли так близко, что можно было коснуться.

Я не понимала, в воде ли я. Может, лечу сквозь ночное небо. Где заканчивается вода и начинается небо? Всё вокруг было тёплым.

Дай мне свою руку...

Я протянула пальцы к ближайшей медузе. Щупальца скользнули между ними, словно бусины. Лёгкий удар током. Пульсация жизни.

Дай мне свою руку...

Медузы изменили направление. Теперь они плыли вокруг.

Сквозь меня.

Я была в потоке падающих звёзд. Их слабый ток пронизывал меня.

Я светилась. Стала розово-лиловым фейерверком, вспыхнувшим в ночи.

Я стала блуждающим огоньком.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Родители знают — придёт день, когда дети вырастут.

Скайлер — не исключение.

Каждому ребёнку однажды нужно покинуть гнездо.

ЭПИЛОГ

ЛОВУШКА ДЛЯ КРАБОВ

Уильям Хеншоу стал первым поэтом-лауреатом компании "Шелл Ойл". Тридцать лет работы региональным менеджером по продажам, исправные часы утренних приходов и вечерних уходов ради пенсии — и вот настало время уходить на покой. Работа не блистала особыми достижениями, но кормила семью. Крыша над головой чего-то да стоила.

Билл обожал сочинять стишки для жены и дочерей. Всё началось с шуточного стихотворения ко Дню святого Валентина десятилетия назад, а переросло в поздравительные послания на дни рождения и прочие праздники. Он мог сложить стих на любой случай — будь то годовщина или выпавший молочный зуб. Его жена Сьюз даже вышила крестиком их семейный фаворит "Молитву Хеншоу", оформила в рамку и повесила в столовой:

Спасибо Сьюзан, за вкусный ужин

Богу спасибо, что знает, когда нужен ,

Магазину спасибо за хорошие скидки

А Биллу - за то, что помыл на кухне все вилки.

Дурацкие стишки, конечно, но Билл обожал их сочинять. Коллеги быстро раскусили его литературные наклонности и стали просить написать пару строк для корпоративной газеты. Потом подключили ко всем мероприятиям — праздникам, квартальным отчётам, конференциям. Билл никогда не отказывал.

Единственное увольнение, которое не отметили стихами, оказалось его собственным. Когда пришло время Биллу повесить ботинки на гвоздь и попрощаться с "Шелл", кто-то из отдела дизайна сделал сертификат с золотой (по крайней мере, похожей на золотую) эмблемой компании внизу. Не Пулитцер, конечно, и даже не официальный документ, но Билл расплылся в горделивой улыбке, когда коллеги вручили ему его на прощании, уже в рамке: