Что мне делать без тебя?

Олесю грызло чувство неудовлетворенности, шаткости, неуверенности, преследовало горькое, тягостное ощущение собственного несовершенства и зыбкости своего бытия. Подводить итоги она не могла, хотя время для этого было подходящее. Вот она, устроенная жизнь Олеси... И насчет Карена Валерий, конечно, прав. Все не так просто, как кажется.

Совсем недавно в Олесе впервые пробудилось, прорезалось, неловко зашевелилось неясное, незнакомое доселе ощущение - не любви, с ней она хорошо знакома!
– а просто нежности к подростку, с которой она справиться не могла. Это новое, маленькое, растущее чувство Олеся тщетно пыталась отбросить прочь. И изумленно понимала, что жить нужно лишь по законам этого неизведанного прежде, спокойного и прекрасного ощущения. Она никогда не видела в себе ничего интересного: значит, долго находиться в одиночестве не умела и не любила. Именно поэтому она и стала учительницей. Все очень просто и объяснимо. Именно в школе черпала она то, чего ей недоставало в жизни: мысли, чувства, проблемы, слова, оценки, события... Но пришла пора заглянуть в себя, разобраться со своими загадками. Внезапно родившееся странное состояние задумчивости оказалось для Олеси неожиданным и слишком тяжелым: вариться в собственном соку она не могла. Она быстро устала от самой себя, от другой, непонятной Олеси. Она начинала самой себя бояться.

– Давай все-таки решим твой вопрос, - настойчиво продолжал Валерий.

Ему не терпелось услышать от нее хоть какое-нибудь объяснение.

– Почему ты не можешь преподавать в классе Карена?

– Оставь меня в покое!
– вспылила Олеся, напрочь утратившая ровное, благостное настроение, всегда возникающее у нее после выпивки.
– Чего ты хочешь от меня, в конце концов?

– А чего хочет от тебя этот мальчик, затеявший игру в гляделки, на которую ты жалуешься? Ты тоже умеешь играть взорами. Женщина, которая смотрит... Ну и что? Я ведь не бросаю от твоих взглядов школу и не кричу, что не в состоянии с тобой работать! Мне кажется, пора прекратить типично женские истерики. Кстати, вы с ним удивительно похожи друг на друга. Я бы с удовольствием посадил вас рядом и проверил, кто дольше не отведет глаза. Думаю, ты проиграла бы своему юноше.

Сухие, казенные, бездарные слова... Где Малахов только находит такие? Отчаянная, смешная попытка скрыть свою боль, бесполезность и растерянность, спрятаться за дурацкими фразами. Он чувствовал приблизившуюся к нему вплотную беду и не знал, как с ней справиться.

Олеся отрешенно молчала. Что она могла объяснить? В эти минуты она словно отрекалась от себя самой - прежней - от своих былых чувств, от всей предыдущей жизни и, почти не сопротивляясь, с тревогой вступала в иную, несущую ей что-то неизвестное и вдруг поманившую за собой.

Валерий почувствовал, что сейчас закричит. Он тщетно попытался заглянуть Олесе в лицо.

У нее не осталось больше сил бороться. Она вообще родилась очень плохим бойцом и до сих пор ничего не просила у судьбы, не сражалась за ее милости. И вот теперь она в растерянности, в замешательстве не знала, что делать... Должна ли она вообще что-нибудь предпринимать? А может быть, лучше плюнуть? Пусть будет так, как будет... Стоит ли мотать себе нервы из-за пустяков, у нее маленькая Полина. Живи пока, раз позволяют, смотри телевизор, болтай по телефону... Покупай новые туфли и кофточки. Все очень просто, как уверяет отец. Ты хочешь чего-то необыкновенного? Зачем ты стала выспрашивать и допрашивать судьбу? Это бессмысленно. Ты устала, ты ничего не понимаешь...

– Я ничего не понимаю, - устало пробормотал Валерий.
– И устал... От непонимания всегда устают.

И он тоже... Олеся вздрогнула и увидела вдруг в его глазах откровенную жалость, которую совсем недавно прочитала в глазах Полины. Почему все жалеют ее? Наверное, потому, что она сама себя все время жалеет...

– Мы поговорим как-нибудь после, - подвел итог директор, прекрасно сознавая, что подобный разговор не состоится никогда.

– Полина!
– отвернувшись, крикнула Олеся в соседнюю комнату.

– Я думаю, тебе давно пора спать. Ты этого не находишь?

Девочка появилась в дверях с фломастером в руке.

– Нет, мама, - строго сказала она.
– Мне еще не пора. Сейчас я буду смотреть конкурс красоты, а спать уже потом.

Уставилась холодным, неподкупным, непрозрачным взором, и Олеся смутилась.

– Заявления прямо на уровне нот правительства, - попыталась она растерянно пошутить.
– Смотри на здоровье, только я не понимаю, почему тебя занимают эти бесконечные конкурсы... Что в них интересного?

Олеся почти совсем не знала Полину. Пыталась понять ее, но всякий раз натыкалась на жесткий отпор, и все выходило неловко, неумело, неуклюже. Учительница... Одно название. Девочка не подпускала ее к себе, но почему-то стала оказывать королевские милости Валерию.

– А что сегодня за конкурс?
– спросил он с неподдельным интересом.

Полина охотно повернулась к Малахову. На него глянули бесхитростные светлые Олесины очи.

– Сегодня Мисс мира. Хочешь со мной смотреть?

– Ну конечно!
– радостно согласился директор.
– Я никогда не видел ни прошлых мисс мира, ни настоящих. А ты, Олеся?

Та неопределенно пожала плечами. Ее не интересовали никакие мисс.

– А за кого ты будешь болеть, Поля?
– Валерий включил телевизор и передвинул кресла.
– Наверное, за нашу россиянку?

– Я никогда ни за кого не болею, - строго сказала девочка и, увидев замешательство на лицах взрослых, дополнила: - Я вообще не для этого смотрю конкурсы.

– А для чего же?
– изумилась Олеся.
– Ты просто любуешься, что ли?

– Чем там можно любоваться?
– не по-детски критически отпарировала дочка.
– Я их жалею!

В комнате воцарилось недоуменное молчание, прерываемое только негромкой музыкой включенного телевизора.

– Кого это - их? И почему и за что их надо жалеть?
– наконец осторожно спросила Олеся.

– Тех, кто проиграл, - Поля вздохнула.
– Ведь все восхищаются победительницей, и никто не смотрит на остальных. А они там плачут, я сама видела! И поэтому кто-то должен их жалеть. Иначе несправедливо!

Олеся удивленно рассматривала дочь. Валерий тихо опустился в кресло. Полина деловито уселась рядом с ним.

– Хочешь, - сказала она ему, - я и тебя буду жалеть? Ты ведь тоже проиграл конкурс!

Малахов невесело усмехнулся.

– А я какой?

– Конкурс на звание маминого мужа, - четко прозвучало в ответ.

– Замолчи, дрянь!
– закричала, вскакивая на ноги, Олеся.
– Ты окончательно распоясалась! Пользуешься тем, что я редко бываю дома, что у меня совсем нет времени! Я научу тебя разговаривать со старшими!

– Олеся, успокойся!
– бросился к ней Валерий.
– У тебя просто очень остроумная дочка! И она прекрасно понимает, что тебе некогда! Она вообще все давно понимает, Олеся...

В его словах явственно прозвучало невысказанное вслух: "Ну чему ты ее можешь научить!.. Наши дети куда умнее нас..."

Олеся уткнулась в плечо Валерия и разрыдалась. На Полину, казалось, вспышка матери не произвела ни малейшего впечатления. Она сделала звук погромче и погрузилась в любимую передачу, приготавливаясь жалеть. Пожалеть мать ей не приходило в голову.

Когда Валерий собрался уходить, девочка приветливо помахала ему на прощание рукой. Смотрела Полина доверчиво и светло.

На следующий день рано утром Олесе позвонил отец. Вскочив с кровати, она рывком сорвала трубку.

– Дорогая, почему ты такая нервная с утра?
– пророкотал Глеб.
– Я удивляюсь! Разве Валерий плох как мужчина?