Что такое античная философия?

К сказанному нужно добавить, что университет делает из преподавателя философии функционера, чья профессия в значительной мере состоит в том, чтобы готовить других функционеров: если в античности формировали человека, то теперь готовят к профессии ученого или преподавателя, т.е. специалиста, теоретика, обладающего более или менее эзотерическим знанием [746] . Но знание это не определяет всю дальнейшую жизнь человека, к чему стремилась античная философия.

Ж. Бувресс, прослеживая размышления Витгенштейна о карьере профессора философии, прекрасно охарактеризовал угрозу «интеллектуальной и нравственной гибели», подстерегающую преподавателя:

746

См. страницы, которые Ж. Бувресс в своей книге: Wittgenstein, la rime et la raison. Paris, 1973 (p. 73—75) посвящает профессии преподавателя философии.

В определенном смысле нет рабства более тяжкого, чем то, которое принуждает человека по долгу службы придерживаться какого-то мнения, когда для этого у него нет ни малейших основании. С точки зрения Витгенштейна, важно вовсе не «знание» философа, не запас теоретических сведений, которым он располагает, а та личная цена, какую он заплатил за право мыслить и говорить […] Философия в конечном счете может быть только выражением поучительного человеческого опыта […] [747]

747

J. Bouveresse. Wittgenstein, la rime et la raison, p. 74.

Господство идеализма во всей университетской философии, от Гегеля до экзистенциализма, а затем успех структурализма также внесли большую лепту в распространение идеи, что подлинная философия может носить только теоретический и систематический характер.

Таковы, я полагаю, исторические причины, которые привели к тому, что философия стала рассматриваться как чистая теория.

Устойчивость концепции философии как образа жизни

Однако это изменение представления о философии не столь радикально, как могло бы показаться на первый взгляд. В истории западной философии наблюдается известная устойчивость и неистребимость античной концепции. Иногда в самих университетах, чаще — в чуждой и враждебной им среде, например, в отдельных религиозных или мирских сообществах, а порой и в одиночку некоторые философы, с эпохи средневековья и до наших дней, сохраняли экзистенциальное и жизненное измерение античной философии.

Выше мы говорили о том, что преподаватели факультета искусств благодаря переводам сочинений Аристотеля с греческого или арабского получили возможность прочесть почти все наследие античного философа. И весьма знаменательно, что благодаря этим текстам они усмотрели в философии не только дискурс, но и образ жизни [748] , — факт тем более примечательный, что речь идет не о ком ином, как об Аристотеле — философе, которого обычно считают чистым теоретиком. Комментаторы Аристотеля, проявив большую проницательность, увидели, что для «Философа» сущность философии именно в том, чтобы посвятить себя жизни исследователя, жизни созерцательной, и самое главное — стремиться уподобиться божественному Уму. Так, повторяя памятные слова Аристотеля, сказанные в конце Х книги «Никомаховой этики», Боэций Дакийский [749] утверждает, что цель человека и его счастье заключены в жизни, согласной с его высшим началом — разумом, предназначенным для восприятия истины. Подобная жизнь сообразна с порядком природы, подчинившей низшие способности высшим. И потому один лишь философ, который посвящает себя созерцанию истины, живет согласно природе, и жизнь его исполнена радости. Боэцию вторит Обри из Реймса:

748

См.: J. Domanski. La philosophie, theorie ou mode de vie… chap. II et III.

749

Боэций Дакийский. О высшем благе. — Philosophes medievaux. Anthologie de textes philosophiques (XIII-e—XIV-e siecles), s.d. R. Imbach et M.-H. Meleard. Paris, 1986, p. 158—166.

Когда мы знаем, что достигли цели, остается только вкушать блаженство. Это и зовется мудростью; такого состояния желают ради него самого, — вот она, философия, вот на чем следует остановиться [750] .

Аналогичные воззрения мы найдем у Данте и у Май-стера Экхарта [751] . Таким образом, это духовное течение, как пишет Ю. Доманский, утверждает «полную автономию философии, отнюдь не рассматривая ее как простую пропедевтику к христианской доктрине» [752] .

750

Цит. по: A. de Libera. Penser au Moyen Age. Paris, 1991, p. 147.

751

См.: A. de Libera. Penser au Moyen Age, p. 317—347, в особенности р. 344—347.

752

См.: J. Domanski. La philosophie, theorie ou mode de vie… chap. III.

В XIV в. Петрарка [753] отвергнет идею теоретической и описательной этики, заметив, что от чтения и комментирования этических трактатов Аристотеля он не сделался лучше. Поэтому он отказывается называть «философами» профессоров, «возвышающихся на кафедрах», оставляя это имя для тех, кто собственными поступками подтверждает свое учение [754] . В плане интересующей нас проблемы принципиальное значение имеют его слова: «Важнее желать добра, нежели знать истину» [755] . Такую же позицию занимает Эразм; он не раз повторяет, что философ лишь тот, кто живет философской жизнью, подобно Сократу, Диогену-кинику, Эпиктету, подобно Иоанну Крестителю, Христу и апостолам [756] . Впрочем, следует уточнить, что, когда Петрарка или Эразм говорят о философской жизни, они, как и некоторые отцы церкви и монахи, подразумевают христианскую философскую жизнь, допуская при этом, как мы видели, что и языческие философы могли воплощать в себе идеал философа.

753

Petrarca. De sui ipsius et multorum ignorantia. — Petrarca. Prose, ed. G. Martellotti. Milano, 1955, p. 744. В связи с тем, что говорится ниже, см. Domanski, chap. IV.

754

Petrarca. De vita solitaria, II, 12 (Prose, p. 524—526). Как отмечает Ю.Доманский (chap. IV, n. 5), выражение «профессора, возвышающиеся на кафедрах» восходит к Сенеке (О краткости жизни, X, I).

755

Petrarca. De sui ipsius et multorum ignorantia (Prose, p. 746—748): «Satius est autem bonum velle quam verum nosse».

756

Erasmus. Adagia, 2201 (3, 3, 1). — Opera omnia. Amsterdam, 1969, II, 5, р. 162, 25—166, 18. См.: Domanski, chap. IV, n. 44.

В эпоху Возрождения возобновляются не только идейные направления, но и конкретные позиции античной философии: эпикуреизм, стоицизм, платонизм, скептицизм. В «Опытах» Монтеня, например, видно, как философ пробует практиковать различные образы жизни, предложенные античной философией: «Жить — вот мое занятие и мое искусство» [757] . Путь духовных исканий приведет Монтеня от стоицизма Сенеки через скептицизм к пробабилизму Плутарха [758] , а завершающим этапом этого пути станет эпикуреизм:

757

Монтень. Опыты, II, 6 (ed. Thibaudet, Paris, Gallimard, Bibliotheque de la Pleiade, 1962, p. 359).

758

См.: D. Babut. Du scepticisme au depassement de la raison. Philosophie et foi religieuse chez Plutarque. — Parerga. Choix d’articles de D. Babut. Lyon, 1994, p. 549—581.

«Я сегодня ничего не совершил». Как? А разве ты не жил? Просто жить — не только самое главное, но и самое замечательное из твоих дел […] Лучшее наше творение — жить согласно разуму. Умение достойно проявить себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное [759] .

М. Фуко [760] полагает, что «теоретизация» философии началась не в Средние века, а позднее, у Декарта. Как я уже сказал в другом месте^5*, если я согласен с Фуко в том, что «до Декарта субъект не мог открыть истину, если прежде он не работал над собой, чтобы сделать себя восприимчивым к познанию истины» (достаточно напомнить сказанное мною выше по поводу Аристотеля и Порфирия), — то я должен размежеваться с ним, когда он добавляет, что, по Декарту, «чтобы достигнуть истины, достаточно быть каким угодно субъектом, способным увидеть очевидное […] очевидность заняла место аскезы». Думается, выбирая для одного из своих трудов название «Размышления», Декарт прекрасно знал, что это слово в традиции античной и христианской духовности обозначало упражнение души. Действительно, каждое из шести «Размышлений» представляет собой духовное упражнение, т.е. именно работу мыслящего «я» над самим собой, которая необходима, чтобы перейти к следующему этапу. Как тонко подметил романист и философ М. Бютор [761] , упражнения эти описаны к тому же с большим литературным мастерством. Ибо, хотя Декарт говорит от первого лица и упоминает даже, что сидит перед камином, закутанный в домашний халат, и разглаживает руками лежащую перед ним рукопись, хотя он излагает свои собственные суждения, в действительности он хочет, чтобы читатель сам прошел изображенные у него этапы внутреннего развития; иными словами, местоимение «я», употребляемое в «Размышлениях», — это на самом деле «ты», обращенное к читателю. Мы обнаруживаем здесь многократно описанный в античности процессперехода от индивидуального «я» к «я», достигшему уровня всеобщности. В каждом «Размышлении» трактуется лишь об одном предмете, например, первое «Размышление» посвящено методологическому сомнению, второе — открытию «я» как мыслящей реальности. Это должно помочь читателю как следует освоить упражнение, проделываемое в каждом из «Размышлений». Аристотель сказал: нужно время, чтобы полученное знание стало нашей природой. Декарт тоже понимает, что потребно долгое «размышление», чтобы закрепить в памяти обретенное индивидуумом новое самосознание. По поводу методологического сомнения он говорит:

759

Опыты, III, 13 (р. 1088, 1096). См.: Н.Friedrich. Montaigne. Paris, 1949, р. 337.

760

Н. Dreyfus, P. Rabinow. Michel Foucault, Un parcours philosophique. Paris, 1984, p. 345—346.

761

М. Butor. L’usage des pronoms personnels dans le roman. — Problemes de la personne. Sous la direction d’I. Meyerson. Paris—La Haye, 1973, p. 288—290.

Мне было желательно, чтобы читатели потратили не то короткое время, что требуется для простого перелистывания страниц, но несколько месяцев или, по крайней мере, недель на то, чтобы рассмотреть его содержание, прежде чем они перейдут к остальном [762] .

А вот его слова о пути, ведущем к осознанию своего «я» как мыслящей реальности:

Недостаточно пройтись по нему однажды: долго надо его протаптывать и вновь возвращаться к началу […] Это показалось мне веской причиной для того, чтобы не рассматривать во втором «Размышлении» ничего другого.

762

Декарт. Ответ на Вторые возражения (против «Размышлений»). Descartes. Oeuvres, ed. Ch. Adam et P. Tannery, t. IX, p. 103—104.

Третье «Размышление» с первых же строк предстает вполне платоническим духовным упражнением, поскольку Декарт старается здесь совершенно отрешиться от чувственного знания:

А теперь я закрою глаза, заткну уши, отвлекусь от всех своих чувств и полностью изгоню из моего мышления образы всех телесных вещей […] Я попытаюсь, беседуя лишь с самим собой и глубже вглядываясь в самого себя, постепенно сделать самого себя более понятным и близким.

В общем, я не думаю, что картезианская очевидность доступна какому угодно субъекту. В самом деле, в тех строках «Рассуждения о методе», где содержится требование очевидности, нельзя не узнать стоическое определение адекватного, или «постигающего», представления:

Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению [763] .

Это в точности соответствует стоической осмотрительности [764] ; как и в стоицизме, она не доступна безразлично какому разуму, ибо требует аскезы и усилия, направленного на то, чтобы избежать «торопливости» (aproptosia, propeteia). Исследователи до сих пор не осмыслили в полной мере тот факт, что у Декарта все еще представлена античная концепция философии — в частности, в Письмах к принцессе Елизавете, которые в известном смысле являют пример духовного руководительства.

763

Декарт. Рассуждение о методе. Часть вторая (texte et comm. par E. Gilson, Paris, 1939, р. 18, 15 Gilson).

764

См.: SVF, II, § 130—131; Диоген Лаэртский, VII, 46—48. — Les Stoiciens, 6d. Brehier, p. 31—32. Неспешность в суждениях — одна из стоических добродетелей. Декарт, вероятно, нашел ее не у св. Фомы, как утверждает Жильсон (Discours de la Methode, p. 198), а скорее у стоиков — или современных ему (сам Жильсон (р. 481) цитирует Гийома дю Вера: Guillaume du Vair. La Philosophie morale des Stoiques, 6d. de 1603, p. 55), или же древних (почерпнув сведения о них, например, у Диогена Лаэртского).