Что такое Израиль

Израильтяне и восточные евреи на появление иммигрантов реагируют в принципе одинаково – так же, как французы, немцы, швейцарцы, – проникаются ненавистью к непрошеным гостям, если те не ограничиваются чисткой сортиров. Такое поведение свойственно всем еврейским общинам в мире. В любом городе и стране, где мне приходилось столкнуться с местным евреем, раньше или позже я слышал: «Вы, надеюсь, не собираетесь здесь поселиться? Тут и так много евреев, и антисемитизм растет».

Затем начался «отсев». Получившие по письмам из Израиля достаточное впечатление об ожидающем их приеме русские евреи стали ехать в Америку. Израильтяне были потрясены, как Саймон Легри – бегством негритянки. Они-то собирались еще немало лет обсуждать пороки и изъяны русских евреев, хлопать их по плечу и говорить: «Будет хорошо! А пока нам нужны чернорабочие!», измышлять тонкие методы дискриминации русских по сравнению со считанными иммигрантами из свободного мира, и всё это в полной уверенности, что жертве некуда деться. И вдруг жертва вырвалась из силка.

Что-то похожее описывает Сергей Есенин в «Пугачеве», когда царский генерал требует у казаков догнать и воротить калмыков, навостривших лыжи. Они отвечают: «Хорошо, что от наших околиц он без боли сумел повернуть». Я порадовался, когда Иосиф Бродский поехал в Америку: в Израиле тех лет его ожидали бы только унижения. Не будучи членом советского Союза писателей, он, бедняга, даже пособия по безработице не получил бы. После этого израильское правительство стало вести борьбу за тела «прямиков» (так назывались советские евреи, ехавшие прямиком в Америку, а не в Израиль), стараясь закрыть для них путь в Америку или любую другую страну. Из этих планов ничего не получилось, и через несколько лет почти весь поток евреев из России пошел в Америку.

Большого успеха русские иммигранты 1970-х годов в Израиле не снискали. Укоренившееся население «первого Израиля» не собиралось пропускать вновь прибывших вперед и вверх. Израиль оказался страной, где даже русские евреи не сумели удовлетворить свои амбиции; страной, куда можно приехать, где можно устроиться, выжить, прожить жизнь, но не страной, где растут.

Из моей волны 1970-х годов упомяну несколько интересных имен. Юрий Милославский, лучший израильско-русский прозаик (уехал в Америку), Анри Волохонский и Леонид Гиршович (уехали в Германию), Давид Маркиш, Майя Каганская, талантливая, но безумная эссеистка, автор замечательной книги «Десятый голод» Эли Люксембург, Владимир Фромер, поэты Михаил Генделев, Савелий Гринберг, Александр Верник, Владимир Глозман. Из художников и скульпторов стоит упомянуть Михаила Гробмана, Иосифа Якерсона, Иру и Яна Рейхваргер (Раухвергер), Аарона Априля, Эдуарда Левина, Александра Окуня, Валерия Шора, Бориса Юхвица и других. Хореограф Александр Лифшиц организовал свой балет. Из кинорежиссеров моей волны остался в Израиле только Михаил Калик. Виктор Норд, Илья Габай, Слава Цукерман («Жидкое небо») работали в Израиле, пока не уехали в Америку.

Большинство русских иммигрантов опасается палестинцев. Впрочем, это черта новых приезжих на Востоке. Описывая общество крестоносцев, Рансимен пишет: «Со старыми крестоносцами можно было договориться, только новоприбывшие с Запада мешали возникновению дружбы. Иммигранты, приехавшие воевать за торжество креста, с их нетерпимостью и грубостью, постоянно подрывали политику государства крестоносцев по отношению к арабам». Новые иммигранты наших дней, как и тысячу лет назад, видят в местном сарацине врага.

Новые иммигранты столкнулись с враждебностью – или в лучшем случае равнодушием – израильского общества и инстинктивно стали искать общий знаменатель, что-нибудь объединяющее их с израильтянами. Общий знаменатель израильского общества – это не позитивные ценности, но ненависть, ненависть к арабам.

К левым русские не могли прийти, потому что левые партии представляют и объединяют «израильтян», коренное, зажиточное еврейское население. Прием в левые партии завершен в 1948 году. Может быть, поэтому левые в Израиле – это вымирающие динозавры.

Не могла не повлиять на русских и общая фашизация страны. Ведь фашизм возникает в обществе, лишенном подлинных корней, в условиях нарушения органической ткани социума. Пока существовало реальное германское общество, немцы были далеки от всегерманского национализма. Когда ткань общества была повреждена, они стали искать в национализме и в германском мифе панацею, способ восстановления повреждений. Стоит ли говорить, что эта панацея мнимая?

У патриотизма и национализма есть альтернатива, прекрасно сочетающаяся с гуманизмом, – любовь не к воображаемой общей родине, России ли, Америке, Франции, Ирландии, Палестине, но к реальной Матере, Йокнапатофе, Оку, Дублину, Джифне. Человек, думающий о конкретных селах и конкретных людях, а не о всенациональных абстракциях, никогда не стал бы оправдывать изгнание палестинцев, потому что увидел бы, что речь идет об изгнании обычного, немифологического Ахмеда из обычной, немифологической Тантуры.

Местное существует, в отличие от общего абстракта. Именно в нем, а не в национальной историософии заключается альтернатива отчуждающему и нивелирующему влиянию века. Ничего хорошего не получается в наши дни из попыток мифологизировать страну и народ: ни в попытках воскрешения Римской империи при дуче, ни в рифмах «Россия – Мессия», ни в наших, израильских, усилиях реализовать с помощью автоматов и грузовиков пророчества Исайи и Амоса. Но я спорю с мифологизаторами не от имени великого космополитического всемирного целого и единой семьи народов, но во имя отдельности людей и сел. Поэтому я предпочитаю «местного» Фолкнера всеамериканскому Рэмбо, «местного» Распутина – всероссийскому Солженицыну, «местного» крестьянина Иудейских гор, творящего оливковое масло, – всеизраильскому патриоту из поселения.

Национализм торжествует именно тогда, когда погибает подлинное, местное ощущение человека, когда ослабевают его связи с Тосканой, Рязанью, Текоа. Тогда ему нужны идеалы Италии, России, Израиля.

Из жизни русских эмигрантов исчез конкретный, местный элемент: эмигранты оказались патриотами страны, не будучи патриотами своего села, города, поселка, проще говоря, стали патриотами без корней. Ведь недаром Одиссей тосковал не по Элладе, а только по родной Итаке.

Ликвидация корней была предсказуемым результатом массовой пересадки целых общин. Что-то ушло с переездом, и это «что-то» невосстановимо. Сионистское движение не фактор иммиграции. Евреи приезжают в Израиль лишь при отсутствии выбора. Иммиграция не принесла людям счастья. Изгнание 1948 года было затеяно в расчете на огромные волны иммиграции, но прошедшие с тех пор годы доказали: еврейские массы не хотят иммигрировать в Израиль. Всегда были и будут единицы, приезжающие сюда, в Землю обетованную, по любви, но эта «капельная иммиграция» легко ассимилируется и не требует массовых решений. Если бы израильское правительство не старалось ввезти евреев в страну, но лишь разрешало бы свободный въезд желающим, навряд ли на сей день в Израиле насчитывалось бы больше полутора миллионов евреев, для которых хватило бы места в границах раздела, предусмотренных резолюцией ООН 1947 года или планом Бернадота, без вытеснения палестинцев. Но история идет своим ходом, и люди не всегда поступают разумно и наилучшим образом. Возвратить status quo ante, прежнее положение вещей, полностью малореально, хотя кое-что особо гнусное можно и нужно исправить. А на будущее – достаточно разрешить (не поощрять!) свободный въезд евреев и палестинцев в Святую землю в надежде, что естественная миграция приведет население страны в соответствие с ее производительными силами.

Массовая эмиграция из России в 1990-х годах также была организована извне. Пускали слухи о близящихся погромах, о предстоящей голодной зиме. Потенциальные эмигранты хотели уехать в Америку, но под давлением «израильского лобби» США захлопнули перед ними дверь, и эмигранты хлынули в Израиль. «Израильтяне» попытались поступить с ними так же, как с их предшественниками: деклассировать, разобщить, деморализовать и отрядить на черные работы. Однако русские не сгинули. Они создали мощную общину, насчитывающую около миллиона человек и ставшую заметной силой.

В Бат-Яме до приезда русских был один книжный магазин, он же «Канцтовары». Сегодня их десятки. Театр «Гешер» Евгения Арье, где играет блистательная Евгения Додина, лучший в стране. Александр Гольдштейн писал (до своей преждевременной смерти) замечательную прозу, а журнал «Зеркало» под редакцией Ирины Врубель-Голубкиной стал одним из лучших современных русских «толстых» журналов. Среди его открытий – крутая проза Моисея Винокура. Появился русский телевизионный канал, выходит десяток газет, из которых упомянем «Глобус» и «Вести», возникла плеяда русских журналистов: Лев Авенайс, Наташа Мозговая, Виктория и Аарон Мунблит, Иосиф Шагал, Аркан Карив, Яков Шаус, Петр Люкимсон, Эмиль Шлеймович и многие другие. Сергей Баландин написал глубокую книгу «Пятое Евангелие» о христианских святых местах. Михаил Дорфман, когда-то защищавший русских детей от травли в израильских школах, стал много и хорошо писать, уехав в Нью-Йорк. Александр Этерман и Алла Никонова заметны в Интернете.

Несмотря на культурный потенциал русских, они не смогли прорваться в большую политику или в СМИ. В израильских газетах и на телевидении нет ни русских, ни палестинцев. В политике первые успехи русских были нейтрализованы традиционными элитами. Поэтому русская община становится все более автономной, более связанной с Россией.

Подлинные интересы русских в Израиле требуют создания единого демократического государства на всей территории Палестины, где они смогли бы занять достойное место. Возникли и русские организации (Славянский союз и другие), стремящиеся установить тесные и дружественные отношения с палестинцами.