Что-то с памятью моей стало

Подруги подняли головы. Перед ними стоял, пошатываясь, сам Степан, местный красавец, атлет и задира.

– Стёпочка, не шуми, народ распугаешь, - почти ласково сказала Виола.

– Плевать мне на народ. И на вас тоже. Ишь ты, фифы какие!

– Савоськин! Не приставай!
– раздался повелительный окрик.
– Что, в участок захотел? Отойди от девушек!

Парень оглянулся в сторону полицейского и криво взял "под козырек":

– Слушаюсь, вашество!

И пошел, уже не пошатываясь, своей дорогой.

– Тоже мне, артист!
– брезгливо поморщилась Виолетта.
– Ведь видно же, что не пьян, а только поддавший. Но вот так изображает свои страдания. То ли по мне, то ли по тебе.

– Вероятно, все-таки по тебе, - с усмешкой предположила Маша.

Они еще немного посидели, разговаривая то между собой, то с кем-либо из знакомых. А потом появился и Ваня. Подходил он легкой походкой человека, только что сбросившего с плеч тяжелый груз.

– Ну, садись, рассказывай скорей, что и как!
– потребовала Маша.

– А мне можно послушать?
– даже несколько виновато спросила Виола.

– Конечно!
– согласился Ваня.
– Но пойдемте лучше в парк. Там, я думаю, будет уютнее.

В парке они подошли к кафе под поэтическим названием "Магнолия". Но Ваня запротестовал:

– Девушки! Мне же крайне неудобно туда входить без денег!

– Да ладно вам, Иван!
– смеясь, успокоила его Виола.- Вы же как бы под следствием. Потом расплатитесь с нами, когда вас реабилитируют.

Они расположились за столиком на веранде с видом на весь парк.

– Значит так, дорогие!
– продолжила Виолетта.
– Давайте закажем бутылочку вина. Белого. И наше фирменное мороженое "Белый медведь в Белогорске".

– Интересное название!
– отметил Ваня.

А Маша пояснила иронично:

– Да уж! Особенно если учесть, что Виолка сама его только что придумала.

Иван рассмеялся:

– А, так это я белый медведь?

– Ну да! Пока ни вы сами о себе, ни мы о вас мало чего знаем... Впрочем, простите, Ваня, я наверно не очень удачно пошутила.

– Нет, почему же! Белый Медведь - это красиво. Белый Медведь в Магнолии! Восхитительно!... Магнолия, магнолия..., - повторил он несколько раз задумчиво.
– Вот тут я, кажется, могу что-то вспомнить.

Девушки уставились на него в ожидании.

– А, вот: танго "Магнолия". Исполняет...Иван, не помнящий себя.

И он пропел потихоньку только четыре строчки, подстраиваясь под голос и манеру Вертинского:

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда поет и плачет океан

И гонит в ослепительной лазури

Птиц дальний караван...

– Ну точь-в-точь, Ваня!
– похвалила Маша.
– Только вот ты уклоняешься от главной темы. Расскажи, наконец, что там и как было в полете над пшеничным полем.

– Да-да! А что ж, действительно, рассказать? Ну, вот нашли мы это место недалеко от автомагистрали. Видим, сверху узкая тропинка в пшенице, потом такой пятачок помятый, а от него совсем уж узенька тропка в сторону реки. Ну, мы и решили, что воскрес я из мертвых именно на этом пятачке. Приземлились возле дороги, и пошли к пятачку. Обшарили там всё - и ничего не нашли. В общем, заключение такое: меня чем-то сильно подпоили, обобрали, подумали, что я мертвый и выбросили. Подальше от дороги, чтобы меня не сразу нашли. А я вот живой, здоровый, только что со мною было, не помню.

– Вспомнишь! Чувствую я, что скоро все вспомнишь!
– утвердительно, но с легкой иронией сказала Маша.

– Вот за это и выпьем!
– предложила Виола.

Они понемногу отхлебнули из своих бокалов, и Маша спросила:

– Слушай, Иван, а ты не ощущаешь где-нибудь на теле каких-либо болезненных мест?

– А, понял тебя! Нет, меня, видно, не били. Или я хорошо защищался. Вот чувствую я, что драться умею. И ты тоже, говорила, что этому обучена.

– Какие вы молодцы!
– восхитилась Виола.
– А я могу только бутылкой по голове!
– и она нервно расхохоталась.

– А что, был такой случай?
– поинтересовался Ваня.

– Да, был! Когда защищалась от Степана!
– и Виола даже расплакалась.

– Вот оно как! А я и не знала...
– сочувственно проговорила Маша.
– И ты что, его саданула по башке?

– Да так, слегка только.

– Жаль! Надо было посильнее!

И только Маша это сказала, как перед ними снова предстал сам Степан.

– Это кому тут надо было посильнее?
– прорычал он хрипло.
– Мне? Вот вы какие, голубчики! Нет, конкуренции я не потерплю!
– И уставился на Ивана.

Правой рукой он дотянулся до бутылки, поднес ее к губам, и стал звучно выхлебывать остаток вина. Потом взял за горлышко и замахнулся на Ивана. И в тот же миг грохнулся на пол. Бутылка звонко покатилась к выходу. Девушки сначала взвизгнули, потом расхохотались. А Степан, поднимаясь, прошипел:

– Ладно! Запомним это! Еще не вечер!
– и поплелся вслед за бутылкой.

Но вечер уже наступил, и на танцплощадке заиграла музыка.

– Вот же гад! И такой вот выродок предлагал нам с Машей свою любовь! Но тебя, Маш, он все-таки побаивался. Шутка ли, дочка представителя власти! А со мной, подумаешь!
– можно как угодно.

У Виолы на глазах снова навернулись слезы.

– Но вы, Ваня, ловко его! Профессионально! Так ему и надо!

– Ладно, пойдемте отсюда,- нервно произнесла Маша.

Они дотемна гуляли втроем по парку и по набережной, которая представляла собой хорошо утоптанную тропинку под белой кручей по-над самой рекой. На горе над кронами деревьев неизменно виднелись церковные купола, а над лугом им улыбалась полная луна. Сверху доносилась музыка. Пару раз Маше звонила мама. Пару раз Маша звонила ей сама. То есть все было, как говорится, под контролем. Девушки не беспокоились, что они здесь только с Иваном. Теперь они понимали, что хотя Ваня и не помнит себя, но навыки бойца не забыл. А в разговоре старались задавать ему такие вопросы, которые, как им казалось, могли пробудить в нем некие воспоминания из личной жизни. Но тщетно! А в любых других вопросах Ваня проявлял вполне нормальную осведомленность, нередко даже глубокие знания. И девушки удивлялись:

– Вань, не поймем, кто ж ты есть!? Поэт, певец, художник? Историк, географ, искусствовед? Или военный? А заодно и спортсмен! Чемпион мира по борьбе со всякой сволочью!

Всё так спрашивали они и следили за его реакцией: а вдруг он где-то себя как-то выдаст, проявит особо ярко. А он - ни в какую! Ровно, гладко, во всем "свой"... Во дела!

В начале двенадцатого музыка в парке стихла, и они решили отправляться по домам. Поднялись в парк и пошли к выходу из него. Но вдруг в глухой части парка путь им преградили четверо "добрых молодца", среди которых стоял и Степан.