Чтоб знали! Избранное (сборник)
Шрифт:
Конечно же, медлительная почта задерживает ответ собеседника, который хотелось бы услышать тотчас, но зато уж каждому предоставляется возможность выговориться.
Мне было так легко говорить с Вами по телефону! Набирая Ваш номер, я боялся разочароваться, услышав голос, интонации и звучание которого не совпадают с тем, что я желал услышать. Однако же мои опасения оказались напрасны. Ваш голос прекрасно вписывается в ту мечтаемую картину, которую я рисую в своём воображении. Признаться, после того как я бегло поговорил сначала с Вашей мамой, мои опасения уменьшились вдвое, ибо материнские черты непременно проявляются и в дочке.
Кроме всего прочего, пишу
Я надеюсь, что мы с Вами увидимся в ближайшее время, а пока мне не терпится получить Вашу фотографию.
До встречи.
Борис
Марусенька, здравствуй, дорогая!
Звонила тебе несколько раз, да всё тебя дома нет. И Светланка не знает, когда ты придёшь. Прямо как в Италии с тобой было. Любовь у тебя, что ли? А я сегодня уезжаю к… Но всё по порядку. Я опять ответила на объявление в русской газете, и знаешь, как раньше, – всё либо дураки, либо старики. А тут мужик оказался что надо, звать Борей, умница, интересный, а самое главное – любовник замечательный. Я тебе расскажу подробно по телефону. Я к нему уже раз ездила, и всё было просто восхитительно. Он такой настырный, что мне и посопротивляться слишком не удалось. Мне кажется, что я влюбляюсь понемножку. Он ещё и писатель к тому же, пишет ужасно сексуально, перед сном читать опасно. Книжек он мне своих подарил. Бабник он страшный и всё описывает любовные приключения. Но я ему так понравилась, он, говорит, голову даже теряет. Цветы купил, номер в отеле снял, водил меня по музеям и ресторанам, а я бы, если честно, из кровати бы с ним не вылезала. Ты же знаешь, как я одиноко жила весь этот год.
Я прошу тебя помочь мне. Читаю я сраную газету и вижу объявление. Написано оно так, что я голову дам на отсечение – это Борька написал. Он со мной любится, а сам новых баб ищет. Я позвонила ему и спрашиваю: «Ты написал?» А он – «нет» – и ни в какую. А я вот что хочешь отдам – он это! Вот я тебя и прошу, напиши письмо в газету, будто ты отвечаешь на объявление, и когда он ответит тебе, я ему это письмо суну под нос. Я вкладываю тебе вырезку с его новым и старым объявлением. Сама суди – тот же стиль. Только ты не откладывай, пожалуйста. Очень тебя прошу. Проучим мужика. Целую тебя, и скоро поболтаем до усёру.
Твой Рыжик
Друг милый!
Кажется, что я уже многое в этой жизни видела. Но… женщина есть женщина. Она всю жизнь ждёт Его – единственного, неповторимого. А Ваше объявление несколько будоражит.
Неужели ещё существует на свете интересный и мужественный мужчина, да ещё при уме и при деньгах? Да такого просто не бывает – я ведь много чего в этой жизни видела и пережила. Признайтесь, что это шутка, плод коллективного творчества. Ну, а уж мужчина, знающий и чувствующий многое, – это вообще из области фантастики!
Хотя должна признаться, что объявление составлено мастерски.
Успеха Вам в Ваших поисках!
М.
Здравствуйте, М.!
Так как Вы не сообщили мне своего имени, я вынужден обращаться к Вам таким м…ычащим способом. К сожаленью, Вы также не сообщили ничего о себе, не прислали фотографию, не дали номер телефона и т. д. Столько
вот попрёков у меня скопилось к Вам с самого начала.Судя по Вашему неверию в существование мужчины, описанного в моём объявлении, я делаю вывод, что то «многое, что в этой жизни Вы видели и пережили», было не шибко радостным.
Что ж, пока есть надежда – всё впереди.
Чтобы не заниматься описанием себя, которое всегда становится неправдоподобным, я решил убить двух зайцев и послать свою книжку, где имеется моё изображение.
С тех пор я мало изменился, и хоть усы я сбрил, но блеск в глазах всё тот же.
Надеюсь, что мои стихи Вас не отпугнут, а если отпугнут, то лучше раньше, чем позже. Теперь я буду ждать с нетерпением Вашей фотографии.
Моя влюблённость в компьютер «Макинтош» дошла до того, что я печатаю на нам быстрее, чем пишу. Так что Вам придётся на время отложить графологическое исследование моего характера.
Всего Вам доброго!
Борис
Получил я послание от Аркадия, который, повзвешивав всё и вся, решился на отъезд, так что я организовал ему вызов. Аркадий – это деловой человек, помышляющий о дружбе. А тут ещё один ответ на объявление от некоей М. Дурацкий, даже перепечатывать неохота. А пока я в переписке с Зойкой, которая рвётся приехать, затем с миленькой Юленькой, к которой грожусь приехать я, и к тому же приходится ублажать текущих баб, текучих от желания.
Но самое важное, что пишу наглую, то есть честную, вещь, которую я бы никогда не осмелился написать в России.
В Америке я освободился прежде всего в том смысле, что авторитеты для меня перестали существовать, любой из них я воспринимаю как себе равный по-человечески. В каждом взрослом человеке я отчётливо вижу ребёнка, разросшегося телом, но полного всё тех же детских страхов, желаний и привычек. И все великие начальники перестали внушать страх или почтение – я вижу, что это смешные люди, и не могу воспринимать всерьёз не только их самих, но и их указания, приказы и советы. То же самое и с женщинами: любую неприступную леди я представляю в постели с любовником или с вибратором, когда она со страдальчески восторженным лицом тянется к вот-вот раскрывающемуся оргазму. После этого неприступность или деловитость женщины не принимаются всерьёз, ни тем более – с почтением.
Обретя такую свободу, можно писать что думаешь, а местная свобода слова гарантирует мне безнаказанность юридическую.
Если меня спросят, чего я добиваюсь своим творчеством, протестом, литературной суетой – я отвечу: «Женщин! Если хотите заткнуть мне рот – затыкайте его пиздами. И на этом разрешатся для меня все проблемы добра и зла». (Говоря это, я держу за спиной два скрещенных пальца.)
Я устраиваю литературный мир так, чтобы он удовлетворял моим желаниям. Творю бескровную революцию. Те же, что не умеют писать, а умеют махать кулаками, незаметно для себя подвержены влиянию литературы. Они отождествляют её однобокие идеи с реальностью и на их основе делают бойню.
Так бедный Ницше боролся с личной трагедией при помощи пера и бумаги, а стал невольным поводырём фашизма. Карла Маркса с мыслями, путаными, в отличие от его причёсанной бороды, затащили на знамя, залитое кровью миллионов людей.
Всё это заставляет размышлять над вопросом, который обладает если не новизной, то неиссякаемой вопрошающей силой: «В чем же взаимодействие литературы с жизнью, если мысли, проповедуемые в той или иной книге, нельзя принимать всерьёз как руководство к действию?»