Чудовище для проклятой

Он определенно на что-то намекал, вот только на что именно?

— Полагаю, вы должны были уже давно заметить, Младший, что я ничего не делаю просто так, — в негромком голосе звучала угроза. Лицо же императора оставалось совершенно бесстрастным. Только разноцветные глаза пылали нестерпимо ярко. Мужчина прикрыл глаза, как будто сдерживался из последних сил.

Кажется, Леаррен тоже ощутил нечто подобное, потому что резко перестал улыбаться и сделал несколько шагов в сторону.

— Брат, я не думал, что все настолько серьезно. Позволь принести тебе мои глубочайшие извинения, — его тон был ровным, поза — расслабленной, но сам Леаррен казался виноватым.

На лбу пролегла складка. А затем он резко, одним слитным движением, опустился на колени.

— Если ты считаешь меня виноватым, Старший, накажи так, как посчитаешь нужным, — мужчина склонил голову.

Я даже на мгновение оцепенела. Подавила глупый импульсивный порыв броситься между ними. Уже достаточно прожила здесь, чтобы понимать — все обычаи и церемонии анорров уходят в глубокое прошлое. И не мне, не понимая, это разрушать.

Лишь мгновение поколебавшись, я опустилась на колени рядом с Леарреном.

— Мой император, если я в чем-то провинилась перед вами, то готова разделить вину с собратом. Прошу, не судите его слишком строго. Если наше поведение показалось вам излишне вольным — в том и моя вина.

В другое время эти слова показались бы мне излишне высокопарными. А сейчас на душе было полное ощущение правильности.

И по тому, как неуловимо расслабилась фигура Асторшиэра, поняла, что поступила единственно верно.

Император сделал лишь шаг вперед — а после ещё, и ещё. До тех пор, пока не оказался напротив нас. Тяжелая ладонь легла на затылок и разрушила прическу, ероша волосы. Другая — легла макушку Леаррена.

— Моя реакция — и моя вина. Не ваша, — вдруг раздались глухие, едва слышные слова. На миг мы оба оторопели, — теперь я вижу, что ошибся. Принеси клятву охранять её, анно Лерро.

Видимо, это было уменьшительно-ласкательное обращение, потому что Леаррен удивленно вскинулся — и вдруг его губы растянулись в неудержимой улыбке.

— Ты так давно не называл меня так, анно Шиэрри, — и это было настолько личное, настолько светлое и почти странное для этого мира и этих нелюдей, что на мгновение глаза защипало.

Они говорили так, словно не стеснялись меня не потому, что я была ниже по положению и вовсе не потому, что они меня не уважали, а потому, что я была частью этой странной семьи. Но разве это было так, как бы я этого ни хотела?

Но, похоже, кроме меня самой сомнения никого не мучали.

— Прости, — вдруг просто сказал этот непостижимый мужчина. Казалось, сегодня мир окончательно сошел с ума. — вставайте, оба.

Мы встали — куда бы делись?

Взгляд чуждых глаз снова поменялся — и теперь он отчего-то обжигал, заставляя сердце биться чаще. Я не хотела думать — отчего. Не хотела снова на что-то надеяться — ведь он и так дал мне слишком много! Ведь должна быть у наследницы рода своя гордость!

Но моей гордости не хватило на то, чтобы не принять чужую помощь. Не дрогнуть внутренне, когда чужая ладонь сжала мою. Не откликнуться на касание чужого пальца, вдруг проведшего легко-легко по коже.

Заметил ли Асторшиэр мою реакцию? Всегда слишком серьезный, собранный и отстраненно-ледяной, за эти такты он показал эмоций, кажется, больше, чем за все время нашего знакомства.

Вдруг послышался тихий клекот, и на плечо мужчины упала птица.

Сапсан — всплыло в памяти. Больше всего он походил именно на этого хищника. Вейши возмущенно зашипел, собираясь напустить дыму, но птица только насмешливо заклекотала, глядя сверху вниз.

Император погладил черно-серебристые перья, чуть щелкнув по клюву. Глаза птицы, вспыхнувшие бирюзой, были совсем не птичьими.

Ильгрим! Точно, вот же в кого обращается Воплощение императора. Богатым будет по земным приметам — не узнала, позабыла, что уже с ним встречались в таком обличье, да при не слишком приятных обстоятельствах. Тогда не до запоминания было. Что ж, этот облик определенно ему шел. Хотя что-то подсказывало, что он не единственный. Ходили ведь по дворцу слухи о вороне императора…

— Леаррен…. У нас ещё много дел, — голос Асторшиэра звучал все так же холодно и невозмутимо, — теперь двое свидетелей у вас есть, так что — прошу.

Я замерла, не зная, что мне предстоит делать. Никогда я не получала личных клятв, никогда и подумать не могла, что получу. А теперь Леаррен ано Ардал, сам младший брат Верховного анорра будет меня охранять. И, как бы ни хотелось тешить свое сердце надеждой, но разве одна из наследниц, пусть и древнего клана заслуживает этой чести? Быть может, причина все-таки в другом…

Леаррен неожиданно мягко улыбнулся и опустился на одно колено.

Он закатал рукав рубашки, скинув верхнюю часть камзола на пол.

Коготь на пальце резко удлинился. Да, все клятвы здесь даются на крови. Не стоит об этом забывать.

— Теперь ты, — задумчивый взгляд Повелителя упал на меня.

А потом… он просто обошел коленопреклоненного родственника и встал за моей спиной.

— Вот так, — говорит негромко и спокойно, — не шевелись. Сейчас.

Сильная ладонь обхватывает запястье, заставляя замереть и задержать дыхание. Он близко — и запах полыни снова забивает ноздри, даря абсолютную уверенность в собственных силах и в этих мужчинах.

Длинный блестящий коготь чуть щекочет кожу на запястье, а потом легко прокалывает её.

Ни единой капли крови не проливается на пол. Они падают в белоснежную чашу, которая вдруг появляется в воздухе между мной и Леарреном.

Ни единой нотки фальши не слышится в мелодии, что разливается в воздухе в этот момент. Это поет флейта. Тягуче, завораживающе. Она не плачет и не радуется — она лишь плетет свои собственные сети, вечные, как сама жизнь.

И её хочется слушать снова, и снова, и снова…

Ладонь Леаррена с силой сжимает мою собственную.

Император убирает руку, но отчего-то не отходит, продолжая находиться за спиной.

— Моя госпожа, пока светит солнце и сияют звезды, пока парят в небесах летучие острова, пусть клятва моя будет нерушимой и вечной. Пусть будет так, — просто произносит младший анорр.

И кровь в чаше вдруг вскипает — и взвивается вверх, оплетая причудливым алым узором наши запястья, и так и застывая.

— Клятва дана и услышана, — уверенный голос за спиной.