Чума в Бедрограде

Докурив, Виктор Дарьевич вслепую ткнул останком сигареты в столик и ругнулся. Ему было вполне уютно в простеньком купе за какие-то смешные деньги, но в тех вагонах, к которым он успел привыкнуть за долгие годы службы в Медицинской гэбне, пепельницы прикручивались прямо к столикам и проводники меняли их по первому требованию. В дешёвых купе не курят, вспомнил Виктор Дарьевич. Пришлось бросить окурок в стакан и открыть окно, вентиляция-то тоже не та.

Чья-то мания контроля принуждает иногда брать билеты в купе без пепельниц.

Виктор Дарьевич выглянул наружу: в проходе, чуть в стороне от дверей его купе, смиренно пялился на сменяющие друг друга пейзажи, скажем так, сопровождающий. У Медицинской гэбни есть свой, хоть и маленький, штат людей при оружии. Не то чтобы надобность в таких людях возникала каждый день, но чем леший не развлекается.

Прочие сопровождающие, которые не несли вахту прямо сейчас, должны были сидеть по своим купе — справа и слева от Виктора Дарьевича. Он взял с собой десять человек, хотя его изо всех сил убеждали, что нужно больше, но на целую армию Виктор Дарьевич согласиться не мог, призрак детских игр в шпионов и без армии несколько смущал его.

Дежурному было велено как можно скорее обеспечить крепкий чай, пепельницу и ещё крепкий чай. Судя по проносящимся мимо живописным болотам с осторожными вкраплениями какой-то промышленности, скоро Бедроград.

Виктор Дарьевич машинально проверил нагрудный карман — бумага была на месте.

Формально (и с точки зрения здравого смысла, кстати) у Медицинской гэбни нет полномочий задерживать и ограничивать в перемещении и коммуникации кого бы то ни было. Неформальная необходимость то и дело вырисовывается: один прикарманит ценные образцы, другой вдруг вспомнит, что некоторые опыты на людях бывают неприятными, и не захочет иметь к ним отношения, третий решит махнуть в Европы, чтоб побыть там носимым на руках ценным специалистом из самог'o великого и ужасного Медкорпуса. Ну и ещё бывают вариации на тему.

Виктор Дарьевич без оговорок признавал только одну разновидность профилактики дезертирства: всех любить, всё давать и платить побольше. Он честно старался перед всякой встречей со всяким подчинённым пролистать досье, вспомнить, как того звать и ради чего тот пашет, — ну и обеспечить необходимую дозу внимания тоже старался по мере сил. Не то чтобы Виктор Дарьевич шибко разбирался в людях (небесполезный, но какой-то уж больно скучный навык), но зато твёрдо верил, что каждому человеку можно сделать хорошо, интересно и удобно — и не будет никаких проблем. Нормальные люди к тому же должны сами знать, как сделать им хорошо, интересно и удобно (Виктор Дарьевич вот прекрасно знал, что сейчас ему требуется крепкий чай, пепельница и ещё крепкий чай). Незнание таких простых вещей о себе говорит либо о незрелости и, как следствие, недостаточной осознанности действий (это исправимо), либо о том, что кто-то слишком сложная натура и потому идёт из Медкорпуса (или из жизни Виктора Дарьевича, что, впрочем, давным-давно одно и то же) прямой дорогой к лешему.

Сложным натурам не место в науке: в науке наибольшую ценность имеет свежая голова, неограниченность в средствах и методах, исправная техника, сообразительные ассистенты, удобное кресло, крепкий чай, пепельница и ещё крепкий чай (почему их несут так долго, кстати?). Тонкие душевные переживания имеют в науке нулевую ценность, а в ряде случаев — и вовсе отрицательную.

Ведь именно тонкие душевные переживания — наиболее частотная причина утечки кадров из Медкорпуса (или других видов вредоносного поведения кадров). Семь из десяти, Медицинская гэбня ведёт статистику. Даже листик с перечнем отговорок дефективных кадров завели (и пометили печатью пятого уровня доступа к информации).

Вкратце получается что-то вроде:

— не хочу убивать;

— не хочу калечить;

— не хочу держать в тайне (от народных масс) открытия;

— не хочу делиться (с коллегами) открытиями;

— не хочу риска.

Бывают и более адекватные (те, с которыми можно смириться) причины: деньги, самовлюблённость, какая-то неудача — либо громкая и позорная, либо тихая и с надеждой сокрыть. Сам Виктор Дарьевич всё равно понимал только тех, кто уходит из Медкорпуса, потому что стало неинтересно и неудобно. Такое возможно, почему бы и нет — профилактика профилактикой, но всем-то не угодишь.

Вот как раз на случай, когда профилактика не помогает, а кадры убегают каким-нибудь вредоносным для Медкорпуса способом, и была придумана бумага, согревающая сейчас нагрудный карман Виктора Дарьевича.

Простейший ход (и в большей степени медицинский, нежели бюрократический) — заподозрить сбежавшего и укрывшегося от гэбни сотрудника Медкорпуса в потенциальной опасности для населения. Заверить печатью пятого уровня доступа директиву об изоляции до получения результатов полного клинического обследования и выслать на поиски свой небольшой штат людей при оружии. Конкретика зависит от специфики работы: от возможной инфекции до возможного перенасыщения организма психоактивными веществами. Придумывали иногда и совсем весёлые вещи — мутировавшие взрослые формы детских заболеваний, зависимость (и тяжёлую абстиненцию) от конкретных лабораторных запахов, едва ли не психическую дисфункцию в результате длительных рабочих контактов с источником мощных радиоволн. Развлекались, короче говоря.

Сегодняшняя бумага, к большому сожалению Виктора Дарьевича, была без особых развлечений: покинувший по собственному желанию Медицинский Корпус сотрудник признан латентным носителем смертельно опасного вирусного заболевания.

Переносчиком чумы, если по-народному (по-народному всё, что можно подхватить от человека и от непосредственного действия чего можно умереть, — чума; потрясающая терминологическая путаница!).

«Чуму» выбрали, чтобы уж наверняка — дело-то серьёзное. Если что, можно и к местной власти обратиться за помощью в поимке. Бедроградской гэбне ведь не нужна чума в городе? Но лучше б, конечно, своими усилиями добраться до беглеца.

В общем, «чума», печать, число, подписи: Рыжов (Валентин Ананьевич, Инфекционная Часть), Камерный (Леонид Леонидович, Хирургическая Часть), Курлаев (Бенедикт Ростиславович, Диагностически-прогностическая Часть и Общая Терапия) и Подпокровов (Виктор Дарьевич, Когнитивная Часть).

Рыжов, Камерный, Курлаев и Подпокровов пятым уровнем доступа повелевают Дмитрию Ройшу вернуться в Медкорпус и полечиться от «чумы».

Потому что скотина он, этот Дмитрий Ройш.

Рыжов сказал: «Бездельник, подармоедствовал и ускакал».

Камерный сказал: «Нехорошо вышло».

Курлаев сказал: «Мы из-за его выкрутасов теперь не отмоемся».

Виктор же Дарьевич сказал: «Скотина», — но подумал, что тут есть, над чем думать. С некоторой вероятностью.

В мае этого года Дмитрий Ройш явился в Медкорпус налегке и с предложением честной сделки: документы и прикрытие в обмен на работу и ещё раз работу. Виктор Дарьевич ему работу дал, хотя Рыжов вздыхал из-за очередного самоучки в Инфекционной части («к себе в Когнитивную бери хоть тех, кто читать не умеет, но прекрати уже совать мне людей без минимального медицинского образования»), Камерный качал головой из-за беспечности Виктора Дарьевича («любишь же ты всяких перекати-поле»), Курлаев кривился из-за бюрократии («опять фальшивые досье, нас и так прижимают изо всех сил»).

Виктор же Дарьевич счёл бы Медицинскую гэбню полными дураками, если б они не взяли к себе человека, который (без образования и без всяких там лабораторных условий) сварганил когда-то сыворотку, вроде как обеспечивающую иммунитет к степной чуме.

Потому что этот Дмитрий ни разу не Ройш, а вовсе даже Смирнов-Задунайский, заключённый с Колошмы, в условиях эпидемии назначенный санитаром и погибший в сожжённом изоляторе аж в 76-м году.

О чём этот Дмитрий сам в лоб и заявил, когда пришёл на собеседование к Медицинской гэбне.