Чума в Бедрограде

Хочется, конечно, верить, что за всю эту страшную уйму лет набор шмоток Габриэля Евгеньевича претерпел хоть какие-то изменения, но красивый и потому чуть было не прихваченный в порыве злорадства плащ с застёжками под шинель Дима ещё в мае-месяце тут видел, точно-точно.

— Многоопытно и компетентно подозреваю, что Габриэль Евгеньевич куда-то упёрся, — изрёк Дима, проходя вослед за Гуанако в спальню, — опираясь при этом не только на его отсутствие, но и на отсутствие его одежды.

Тот изобразил некоторое сомнение, но Дима-то знал, что за сомнением скрывается пиетет к его, Димы, дедуктивным способностям и логическому мышлению.

— Опираясь на показания очевидцев, — потряс Гуанако какой-то бумажкой, — можно заподозрить, что Габриэля Евгеньевича тут не было аж в 11:45.

Ничего нового, такую бумажку Дима уже видел на двери квартиры. Записка от электриков: извините, у вас перегорел предохранитель в стиральном аппарате, мы заходили в 11:45 утра, аппарат унесли, всю квартиру загадили, поэтому унесли ещё и ковёр. Всё вернём. Когда-нибудь. Ах да, в квартире никого не было, поэтому пришлось оставить тут вот эту записку. В двойном экземпляре. Точное время, печать службы объединённых ремонтных услуг.

— Как будто в 11:45 он не мог куда-то упереться, — один раз вкусив логического мышления, Дима уже не мог остановиться, — в одежде!

— Без одежды мы нашли бы его быстрее, — рассеянно заметил Гуанако, — то есть нас, дипломатов, пока никто не просил никого искать, но это «пока» закончится, как только мы отзвонимся Ларию. Если, конечно, Максим и Габриэль-Евгеньевич-в-одежде не отсвечивают уже снова на факультете. Такое ведь тоже может быть, — без особой надежды прибавил он, осматривая большую кровать под красным балдахином.

А вернее, то, что было разбросано по ней и вокруг неё.

…Во-о-озвращаясь к списку того, о чём Дима особо не вспоминает: да, он в курсе, что Габриэль Евгеньевич когда-то писал отвратительно лиричные письма мёртвому Гуанако, что он до сих пор хранит ключи от его квартиры и что сам Дима способен опознать оные ключи даже весьма беглым взглядом. И что обо всём этом гораздо приятнее не думать, чем думать, а не думать, когда оные письма и ключи смотрят тебе прямо в глаза, трудновато.

Но зачем же по всей кровати-то.

Продуктивнее созерцать разметавшиеся по полу рубашки, брюки, шейные платки и тому подобные шедевры текстильного искусства.

— Это ещё если я выкрою в своём невероятно плотном графике время на поиски всяких там заблудших голов гэбен и сочувствующих, — пнул Дима близлежащую брючину. — Не могу также не отметить феноменально удачный выбор момента для исчезновения — с учётом того, что Бедроградская гэбня ответила на запрос, встреча назначена на середину завтрашнего дня. Кстати, забыл тебе сказать, Бедроградская гэбня ответила на запрос, встреча назначена на середину завтрашнего дня. — Он задумчиво повертел в руках один из неоткрытых конвертов и подавляющим большинством голосов постановил, что лучше ему и оставаться неоткрытым. — Право слово, в интересах Максима вернуться через десять минут с пивом в руке, Габриэлем Евгеньевичем под мышкой и недоумением на лице.

— И такое тоже может быть, — Гуанако тщетно клеил из себя следопыта, изучая какой-то след на полу. — И вообще всё что угодно может быть, блядь.

Вековая мудрость глаголала его устами, а то как же.

Осмысляя вековую мудрость, Дима убрёл в другой конец спальни, где и обнаружил рассыпавшиеся (по полу, по полу, все попадающиеся на глаза объекты находились на полу, особенно кровать) разноцветные сигареты — раритетный китч, сделаны лучшими подпольными мастерами для любителей оскопистских салонов.

Тесно связаны с эротическими предпочтениями Габриэля Евгеньевича, но об этом Дима не просто не будет вспоминать, об этом Дима не будет вспоминать агрессивно и без дополнительной аргументации.

Потому что ну честное слово.

Возможно, ему и самому нравилось сидеть на диване в полусползшей рубашке, пить красное вино из бокалов на длинной ножке, курить эти самые цветные сигареты и потом иметь вот такие же вот изысканные сношения (то вдвоём, то втроём с неназванными призраками), но исключительно потому, что это же Габриэль-батюшку-его-Евгеньевич.

Нельзя не отметить, что если каждый попадающийся (или даже не попадающийся, а лишь потенциально возможный — как плащ-шинель) на глаза объект будет вызывать такое количество воспоминаний (то есть, разумеется, их отсутствий), то никаких поисков не случится вовсе не по причине напряжённого рабочего графика.

О деле надо думать, о деле.

В поисках поддержки Дима обернулся к Гуанако, который как раз обнаружил письма к мёртвому себе и изучал одно из них с выражением всей мировой боли на лице. Сломался он довольно быстро, бросив мелко исписанный лист на хуй (то есть на ключи от своей же квартиры, за что ему большое человеческое спасибо).

— Габриэль Евгеньевич с интересом обнаружил, что жизнь его не удалась, впал в ностальгическую печаль и уехал в неизвестном направлении, — воззвал к логике Дима. — Максим, отметив острую нехватку Габриэля Евгеньевича, уехал в другом неизвестном направлении на поиски. Где подвох?

Не считая того, что этот вариант ничем не лучше, например, такого: стиральный аппарат поломался с громким хлопком, Габриэль Евгеньевич умер от ужаса, а Максим поехал его хоронить.

Или такого: Габриэль Евгеньевич окончательно сошёл с ума и раскачивался на люстре (в одежде!), когда пришли электрики; психика электриков, не выдержав этого зрелища, вытеснила воспоминание, так что они решили, что дома никого не было; когда Максим, приехав, говорил с Ларием, Габриэль Евгеньевич подкрался к нему со спины, огрел печатной машинкой по голове и сейчас уже доедает его голень на корабле, плывущем в Объединённую Латинскую Америку.

Или такого: никуда Максим с Габриэлем Евгеньевичем не делись, лежат вдвоём вот под этой вот большой кроватью и хихикают над тем, как ловко они всех перехитрили.

И записку от электриков сами же написали, для пущей драмы.

В двойном экземпляре.

Дима старательно подавил желание заглянуть под кровать.

— Габриэль Евгеньевич мог выйти за хлебом и вернуться уже после выноса стиральных аппаратов и ковров, — резонно и не очень-то весело ответил Гуанако. — Мог пересечься здесь с Максимом, мог поругаться с Максимом или, наоборот, помириться с Максимом, мог поставить Максиму ультиматум — либо благо города, либо я. Может, они просто где-то не здесь решают свои проблемы. И это было бы лучше для всех, потому что найти двух людей вместе проще, чем по отдельности.

…Или такого: никаких Максима с Габриэлем Евгеньевичем никогда и не существовало, это всё — порождение массового сознания, которому не хватает мелодрамы в жизни. А сейчас, когда случился-таки кромешный пиздец, массовое сознание сосредоточилось на оном и перестало поддерживать иллюзию существования завкафа и замзавкафа истории науки и техники.

Звучит убедительно.

Да, вполне.

— А ещё Габриэля Евгеньевича могли утащить в своё логово электрики, — заметил Дима, направляясь в сторону гостиной. — Это ж только сантехники подотчётны Университету — спасибо канализациям — а электрики вполне бедроградско-гэбенные.