Чужак из ниоткуда 4

— Вот чего нам не хватает, — высказался младший Стругацкий.

— Бадминтона? — иронично осведомился старший.

— Бадминтон — ладно, — сказал Борис Натанович. — Где ты видел, чтобы у нас вот так свободно сидели и перекусывали на газонах?

— Сколько угодно, — пожал плечами Аркадий Натанович. — Где-нибудь на Лосиновом острове или в Измайлово не только перекусывают, а ещё и водку пьют.

— Я о другом! — с досадой махнул рукой Борис Натанович.

— Да понял я, о чём ты. Пойми, брат, свобода человека заключается не в том, разрешают или запрещают власти перекусывать на газоне в парке Горького, а…

— Знаю, знаю, свобода должна быть внутренней и всё такое, — сказал младший Стругацкий. — Но, согласись, перекусывать на газоне в парке — тоже неплохо.

— Да я бы и на роликах покатался, будь чуть моложе, — усмехнулся Аркадий Натанович. — И это, как ни странно, тоже относится к свободе.

— Так выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями! — торжественно провозгласил Борис Натанович.

Мы засмеялись, — фильм «Кавказская пленница» любили и хорошо помнили все.

Потом остановили два классических жёлтых нью-йоркских такси и доехали до Баттери-парка на самой южной оконечности Манхэттена. Оттуда, через Гудзон, была видна знаменитая статуя Свободы. Полюбовались творением Огюста Бартольди,, изрядно позеленевшим от морских ветров, погуляли по парку и вернулись в гостиницу.

Ночь прошла без приключений. Утром встали, позавтракали, после чего нас в сопровождении Геннадия отвезли на двух машинах в штаб-квартиру ООН, которая располагалась здесь же, на Манхэттене, на берегу Ист-Ривер.

Заседание Совета Безопасности было назначено на одиннадцать часов утра по местному времени. Мы подъехали заранее, в десять двадцать, и ещё издалека увидели большую толпу народа, вооружённую самодельными транспарантами.

Демонстрантов сдерживала цепочка полицейских.

Впрочем, свободолюбивые ньюйоркцы и гости города, пришедшие в этот летний день выразить своё мнение по поводу инопланетян и дельфинов, вели себя относительно спокойно. Во всяком случае, агрессивных попыток прорыва сквозь полицейские кордоны я не заметил.

Транспаранты, как я заметил, были абсолютно разного содержания.

«Свободу и жизнь нашим братьям-дельфинам!» — гласили одни.

«Земля — землянам!», «Чужие, убирайтесь домой!» — было написано на других.

«Дайте миру шанс!», «Ни черта мы не уйдём!» и, конечно, «Всё, что тебе нужно, — это любовь!», а также знаменитая хипповская «лапка»-пацифик тоже здесь присутствовали. Ну ясно, куда же без хиппи.

Ага, а вот и открытая антисоветчина. «Краснопузые, вам тут не рады!», «Никаких разговоров с Советами, они понимают только бомбы!», «Коммунисты из космоса — наши враги!».

— Не обращайте внимания, — сказал Геннадий. — Это же Нью-Йорк. Здесь всегда против чего-нибудь протестуют.

— Я бы всё-таки поторопился, — заметил охранник Борис. — На всякий случай.

Мы ускорили шаг.

— Вон они! — услышал я чей-то истеричный крик из толпы. — Гарадский шпион и вся их красная банда!

— Свобода, говоришь? — обратился к брату Аркадий Натанович, остановился, снял очки и спрятал их в карман. — Сейчас нам будет полная свобода.

Вслед за ним остановились все. Просто потому, что бежать было поздно. До входа в нужное нам здание оставалось ещё метров восемьдесят-девяносто, но редкую цепочку полицейских впереди и слева уже прорвали молодые спортивного вида люди. Коротко стриженные, в джинсах и чёрных кожаных куртках. У некоторых в руках бейсбольные биты. Другие на ходу надевали на пальцы кастеты.

Хотя нет, не прорвали. Я готов был поклясться, что в какой-то момент полицейские, словно подчиняясь неслышной команде, раздались в стороны, освобождая путь «кожаным курткам».

Нас было девять человек, включая Геннадия.

«Кожаных курток» я насчитал тридцать.

Расстояние между нами стремительно сокращалось.

— Владимир Алексеевич, Аркадий Натанович, Борис Натанович, бегите! — крикнул я, шагая вперёд.

— Ну уж нет, — ответил Аркадий Натанович.

Брат встал с ним рядом и тоже снял очки.

Борис и Антон вытащили свои «макаровы» (оружие пытались отобрать в аэропорту, но все разрешения имелись, и в результате пистолеты моим охранникам оставили).

Петров и Боширов сняли и бросили на траву пиджаки.

— Бей первым, Фредди! [3] — сказал Петров. — Эх, жаль, мы без стволов. А я говорил.

Двадцать пять метров до атакующих.

Краем глаза я заметил, как мимо полицейских протискиваются несколько человек, с портативными телевизионными камерами и спешат к месту будущих событий.

Так, значит? Ну ладно. Будет вам репортаж.

— Стрелять только по ногам! — скомандовал я, перешёл в орно и скользнул вперёд.

Время привычно замедлилось.

Почти застыли в беге «кожаные куртки». Четверо из них, самые быстрые, с самого начала вырвались вперёд и стали первыми, кого я встретил.

Среди них был и самый первый — чернявый, похожий на киношного француза, горбоносый парень со светлыми глазами убийцы и стальным кастетом на фалангах пальцев правой руки.

Этого я щадить не стал — ударил прямо в горло, в трахею.

Не убил, но нормально дышать и говорить он сможет теперь не скоро.

Тут же, не останавливаясь, переместился ко второму, с бейсбольной битой, и нанёс ему удар открытой ладонью в основание носа, ломая его напрочь.

Третьему — боковой удар кулаком в солнечное сплетение.

Четвёртому — ногой в колено и затем, падающему, уже своим коленом — в лицо.

Разбил в кровь, но что-то мне не до гуманизма, уж слишком их много. Да и копы, сволочи, явно на их стороне — вижу, как они делают вид, что сдерживают хиппарей, которые и так не рвутся в бой.

Вот же продажные твари…

В орно нельзя находиться долго. Организм на пределе и расходует слишком много энергии на единицу времени. Если вовремя не выйти — можно серьёзно надорваться. Но того времени, которым я располагал, хватило, чтобы успокоить двенадцать «кожаных курток».

Потом пришлось возвращаться в нормальное состояние.

Еще пятерым прострелили ноги Борис и Антон. Теперь они валялись на траве, скулили и орали, зажимая руками кровоточащие огнестрельные раны.