Чужая маска

– Между дверьми, которые ведут с балкона на лестницу. Они тоже двойные, и между ними, в глубине, есть такая ниша. В этой нише лежала коробка, а в ней – пистолет.

– Какая коробка? Опишите ее.

– Как же я могу ее описать? – удивилась Исиченко. – На лестнице лампочки не горели, там было совершенно темно, я ее на ощупь нашла. Леонид сказал, что она там будет, она там и была.

– Ну, хотя бы примерно. Из-под обуви, из-под торта? На что она была похожа?

– Не из-под торта, это точно. Коробки от торта обычно квадратные, а эта была как будто из-под обуви, но какая-то не такая…

– В чем именно не такая?

– По размеру похожа, а на ощупь другая. Не шершавая, а гладкая.

«Черт бы ее взял, эту убийцу-шизофреничку. При осмотре действительно нашли коробку, и именно там, где она говорит. Коробка из-под магнитофона, оклеенная глянцевой яркой бумагой. На экспертизу ее не посылали, решили, что просто кто-то выбросил. Если Исиченко кто-то инструктировал, то это должен быть очень умный и предусмотрительный человек, который сообразил, что на лестнице было совершенно темно и разглядеть коробку она не могла. Если бы она сейчас сказала мне, что коробка была из-под магнитофона, я бы моментом уличила ее во лжи».

Настя замолчала, а Людмила снова склонилась над столом и продолжила творить собственноручное признание в убийстве. «Как плохо, что нет Ольшанского! И где, интересно, эта коробка? Не дай бог, выбросили… Кто ж мог предполагать, что она имеет отношение к преступлению».

Настя вспомнила, что сегодня видела в буфете эксперта Олега Зубова, и потянулась к телефону. Олег – известный Плюшкин, никогда ничего не выбрасывает, у него все годами копится, зато ничего не пропадает.

– Олежек, у меня к тебе нескромный вопрос, – начала она.

– Через буфет, – тут же последовал ответ эксперта.

– Хорошо, как скажешь. Только ответь мне, пожалуйста, у тебя ничего нет по убийству Параскевича?

– Это писателя, что ли?

– Угу.

– Не, Настасья, писателем я не занимался.

– А кто?

– Баба Света. Она тогда дежурила, на место выезжала. Ты ж ее знаешь, она над теми образцами, что сама собирает, как курица над цыплятами, трясется. Никому экспертизу не доверяет делать, все сама.

– Ее сегодня, конечно, нет, – обреченно вздохнула Настя.

– Она сегодня, конечно, есть. Вас, таких психованных, двое на всю Петровку, ты да она. Ей тоже дома неинтересно, она свою работу больше жизни любит.

Светлана Михайловна Касьянова была грузной дамой средних лет с вечно недовольным выражением лица и оглушительным веселым хохотом. Никакого сидения дома с внуками она не признавала, а криминалистической экспертизе служила горячо и преданно вот уже три десятка лет. Олег Зубов был ее учеником, поэтому позволял себе называть ее «бабой Светой» даже в глаза и был, пожалуй, одним из очень немногих сотрудников ГУВД, кто ее не боялся. Касьянова была резка и весьма несдержанна на язык, грубила направо и налево, но, надо отдать ей справедливость, если кому от нее и доставалось, то только за дело.

Настя стала звонить Касьяновой, но у той телефон был занят наглухо. Проще было бы добежать до ее лаборатории, но не оставишь же Исиченко здесь одну. Наконец в трубке раздались длинные гудки.

– Слушаю! – послышался хрипловатый громкий голос.

– Светлана Михайловна, это Каменская, добрый вечер.

– Шутить изволите, девушка. Чего ж тут доброго? Одна морока.

– Светлана Михайловна, я насчет убийства Параскевича.

– А что там? Еще чего-нибудь накопали?

– Почти. Помните, ребята на лестнице коробку нашли?

– Было, – подтвердила Касьянова. – И что с коробкой?

– Вообще-то я у вас хотела спросить, что с коробкой. Вы ее, случайно, не выбросили за ненадобностью?

– Вы, девушка, меня не допрашивайте, вы не следователь. Говорите, в чем суть.

– Появились данные, что в коробке лежало оружие, из которого был убит Параскевич. Есть возможность это проверить?

– Когда нужно?

– Светлана Михайловна…

– Да ну тебя, Каменская, чего ты мне голову морочишь? Дело кто ведет? Костя?

– Да, Ольшанский.

– Так почему ты мне звонишь, а не он? Он что, не знает про эту несчастную коробку?

– В том-то и дело. Он на происшествие выехал, не могу до него дозвониться. А надо срочно. Прямо сейчас.

Она произнесла последние слова и инстинктивно зажмурилась. Такой наглости с бабой Светой никто себе не позволял. Просить ее провести исследование в обход следователя, да еще в воскресенье вечером, да еще срочно. Настя поняла, что может чувствовать камикадзе.

– Ну и нахальство у вас, девушка, – рявкнула Касьянова и швырнула трубку.

Номер не прошел, уныло констатировала Настя. Придется ждать Ольшанского. А потом выяснится, что коробку к делу не приобщили, и ищи ее свищи по городским помойкам. Не зря же Касьянова даже разговаривать не захотела. Похоже, коробки действительно нет. Плохо. Но остаются перчатки и куртка. Хоть что-то.

– Вот, я написала.

Исиченко протянула Насте два листа, исписанных неровным и не очень разборчивым почерком. Настя принялась читать, с трудом разбирая некоторые слова и стараясь ничего не пропустить. Людмила полезла в сумку и вытащила бутылочку из темного стекла, в таких продают жидкие лекарства в аптеках.

– Мне пора принимать лекарство, – пояснила она, перехватив взгляд Насти. – Можно, я возьму стакан?

– Пожалуйста, – кивнула Настя, снова утыкаясь в текст.

Она слышала булькающий звук – Исиченко, встав со своего места и отойдя чуть в сторону, наливала жидкость из бутылочки в стакан. Теперь она стояла спиной к Насте и пила, запрокинув голову. Когда она повернулась, лицо у нее было странно отрешенным.

– Ну вот и все, – сказала она чуть сдавленным голосом, снова сев на стул перед Настиным столом.

– Еще несколько минут, Людмила Борисовна, – попросила Настя, не отрывая глаз от бумаги. – Я дочитаю. Может быть, попрошу вас еще кое-что дописать, если вы что-нибудь забыли.

– Я ничего не забыла.

Настя насторожилась и отложила бумаги в сторону.

– Что случилось, Людмила Борисовна? – тревожно спросила она.

– Ничего. – Исиченко вымученно улыбнулась и взглянула прямо в глаза Насте. – Теперь уже все в порядке. Все хорошо.

Она дышала трудно и прерывисто и говорила, казалось, через силу. Веки опустились, словно она боролась со сном.