Чужие маски

— Переночевать, пожалуй что, и пущу... откуда путь держите?

Лари и рот открыть не успела.

— От источника святой Масаны, — закряхтела Лиля, ^! наваливаясь всем весом на несчастный посох. — Оттуда, милок, говорят, святая хорошо женские хворости лечила, дак племяшка туда и отправилась. А уж я с ней, чтобы не обидел никто...

— Женские болести? — насторожился мужчина.

Лиля приветливо ' улыбнулась. Видимо, душевно получилось, мужчина аж попятился.

— Дак муж у Лари.... Того... от дурной хворести помер, вот Лари и решила сходить помолиться. А коли пошлет святая исцеление...

И куда только мужской интерес во взгляде подевался?

— Ладно, — процедил мужчина, явно жалея о своем великодушии. — Можете на сеновале переночевать, но с утра чтобы духу вашего не было.

— Милок! Да благословит тебя святая! Чтобы ты был обильным, плодовитым, чтобы твоя жена каждую ночь на мужа радовалась...

Что-что, а заговаривать зубы Лиля умела вполне профессионально. Только тему дайте...

Врач же!

А врачу приходится иметь дело с самыми разными пациентами. К кому просто так и не подойдешь...

Мужчина чуть расслабился и махнул рукой на неказистое строение. Туда Лиля и направилась. Лари таилась в кильватере, горестно вздыхая. И открыла рот, только когда они удобно устроились, вытянули ноги и достали по куску хлеба из котомок.

— Спасибо тебе...

— Да не за что.

—I Я уж испугалась, что придется...

—I Что — так плохо все было? — внимательно посмотрела ^Ли|ля.

Судя по тому, как передернуло девчонку — было даже хуже. Лиля мысленно пожелала ее покойному муженьку сковородку погорячее.Вот козел!

Раз уж ты завел молодую жену, так хоть позаботься, чтобы она тобой иногда довольна оставалась. Хотя... не в этом времени, не с этими людьми. Удивительно даже, что Лари сбежать решилась. Иные так и помирали...

— Знаешь, я старше тебя. С правильным мужчиной не так все и плохо будет. Даже хорошо.

Про восхитительно, ночь экстаза и небо в алмазах Лиля говорить не стала. Глупо.

И в двадцать-то первом веке сексопатологи с ног сбиваются, стараясь вылечить последствия мужской глупости и эгоизма. А уж здесь, где на триста лет ни вперед, ни назад ни одного психолога!

Здесь это навсегда.

— Лари, а чего ты от жизни хочешь?

— Я же сказала — пойду в Турон...

Лиля замотала головой.

— Лари, я не о том спрашиваю. Вот, придешь ты в Турон, допустим, работать будешь, а дальше что? Так и будешь работать, пока руки поднимаются? Ни семьи, ни детей, ни дома, ни лома...

Лари похлопала большими глазами. Красивыми. И ресницы у девочки длиннющие... ее бы отмыть, отчистить, к делу приставить.

— Я не думала...

Думать было некогда. Бежать надо было. И голова болела после удара, и жить хотелось. Но побег-то уже осуществился, пора бы и дальше заглянуть.

Это Лиля и высказала, в самых доступных выражениях. И натолкнулась на непонимающий взгляд Лари. Девушка не была глупой, нет. Даже хитрой... в рамках своих представлений о жизни.

Но — ограниченной.

Думать на шаг вперед ее научила жизнь, а вот что дальше?Нет, неизвестно.

Лиля задумчиво разглядывала нечаянную попутчицу.

Стоит ли ей доверять?

Стоит ли приближать к себе?

Время покажет. А пока имеет смысл как следует поспать.

* * *

Впервые за два месяца не под открытым небом.

Радует?

Не особо.

Сено кололось, с него летела какая-то гадкая труха, шуршали под полом мыши, и Лиля полночи дергалась... хорошо хоть без клопов обошлось. Наутро они опять продолжили свой путь. Лиля от души благословила мужчину, на сеновале которого они переночевали, пообещала ему помолиться за здоровье благодетеля в каждом встреченном храме — и две женщины опять зашагали по дороге.

До Турона была еще неделя пути, как бы не больше.

Ативерна, Лавери

Ганц Тримейн присутствовал на похоронах. И предавался размышлениям о торжестве человеческого лицемерия.

Ах, как они страдают.

Как они это изображают!

Зеленые платья, зеленые вуали, зеленое траурное кружево...

Темно-зеленое на мужчинах.

Светло-зеленое на женщинах.

Джолиэтт, в светло-зеленом, казалась жутко болезненной, и кажется, переживала по этому поводу больше, чем о покойном супруге.Старший сын покойного... не то, чтобы скорбел. Изображал приличествующую случаю грусть. Его жена прома- кивала платочком глаза — и косилась на Джолиэтт. Кажется, дама натерпелась от девчонки... взгляды определенно были злорадными, с такой интонацией: «Ужо я тебе!».

Средний сын...

Кажется, он действительно грустил. Лицо у него было своеобразное.

Любил он отца, или любил безбедную жизнь... кто ж его знает? Но горевал. А его супруга находилась рядом с мужем. Вот этой было не до Джолиэтт, она поддерживала супруга под локоток, что-то шептала ему на ухо, за детьми умудрялась следить...

Внуки особой скорби не проявляли. Кажется, дед у них популярностью не пользовался. Джерисон командировал к ним Миранду, за которой тенью следовала Ида.

Кажется, малышка нашла себе кумира... что ж. Это и неплохо. Она учится у Миранды, подражает виконтессе Иртон, старается вести себя, как Мири...

Со временем, она может достигнуть многого.

А вот и младший сын — Стуан Леруа. И что это на его лице?

Скука.

Тоска и скука.

Отдавать какой-то сыновний долг отцу? Да ему и в голову такие мысли не приходят! Стуан откровенно позевывал в кулак, кажется, ночь прошла бурно. Да, и засос на шее...

Интересно, его Джолиэтт поставила?

Ганц наблюдал за всеми, но за этими двумя — больше всего.

И провалиться ему на этом месте!

Джолиэтт за любовником следила.

И он за ней.Но... не как за любовниками!

Ганц готов был поклясться, что между ними что-то есть. Но он также был готов поклясться, что это — НЕ ЛЮБОВЬ! Вот ни разу не любовь!

Никакого тепла...

Просто страсть?

Даже когда делят страсть, есть какие-то взгляды, связи... да просто! Жест, движение, которое говорит о принадлежности... ну хоть что-то!