Чужое тело, или Паззл президента

У выхода он посмотрел на толпу встречающих, большинство из которых держало в руках таблички с именами тех, кого они ждали. Ага, вон и табличка с его именем. Держал ее в поднятой руке элегантный молодой человек с модной короткой бородкой, одетый в черное кашемировое пальто.

— Добрый день, — кивнул Фэн встречавшему, — я Фэн Юйсян.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулся человек в пальто. — Вы говорите по-русски? Можно и по-английски.

— Я немножко говорю по-русски.

— Прекрасно, господин Фэн. Дайте мне, пожалуйста, ваш чемодан. Отсюда до парковки, где я оставил машину, совсем недалеко. Меня, кстати, зовут Александр. Можно просто Саша.

Нет, зря он так огульно… Все-таки Россия меняется, думал китаец, украдкой рассматривая встретившего его человека. Его старинный знакомый в Москве, который рекомендовал Сашу как специалиста по самым деликатным поручениям, заметил, что гонорары его вполне соизмеримы с мировыми ценами на подобные вещи, но что человек он надежный.

Саша, похоже, догадывался, о чем думает его новый знакомый, потому что вдруг тонко улыбнулся и заметил:

— Похоже, на Западе с трудом осознают, что Россия уже не та страна, к образу которой все привыкли. И медведи, оказывается, действительно давно уже не ходят по московским улицам, и киллеры в малиновых пиджаках и с квадратными подбородками давно уже почили в бозе.

— Что такое «почили в бозе»?

— Это на церковно-славянском значит умерли. Вот я и говорю, что почти все они отдали богу душу, пав жертвой конкурентных разборок. А взамен медведей выстроились километровые пробки. А вместо малиновых пиджаков… — Он усмехнулся, не закончив фразы.

— Проявились элегантные молодые люди, — продолжил с улыбкой Фэн Юйсян, — со знанием английского.

— Вы очень проницательный человек, господин Фэн, — усмехнулся Саша, открывая багажник серенькой неброской «короллы». — Совсем еще недавно мне бы полагалось ездить только на черном бумере…

— Что такое бумер?

— Это большой БМВ, обязательно черного цвета, семьсот сороковой или лучше семьсот шестидесятый. Порядочному человеку моего круга ездить на чем-нибудь другом было просто западло…

— Простите?

— Западло — это… ну, скажем, крайне неприлично, нельзя. А сегодня стиль другой. Скромность украшает эксперта. В вашу гостиницу, господин Фэн? «Балчуг-Кемпински», сколько я помню.

— Я смотрю, вы уже кое-что знаете о моих привычках.

— Да, сэр. Ведь не только клиент выбирает меня, я тоже должен выбирать, с кем можно иметь дело. С вашего разрешения, господин Фэн, и, конечно, к вам это не относится, должен заметить, что иные мои клиенты находятся в куда более сложных отношениях с Уголовным кодексом, чем я.

— Прекрасная предусмотрительность, дорогой Александр. Теперь с вашего разрешения о деле.

— Слушаю, господин Фэн.

— Вполне может случиться, что никаких резких… скажем так… шагов не понадобится, и я смогу договориться об интересующем меня деле самым что ни есть мирным и цивилизованным образом. На это я и рассчитываю, потому что по опыту я знаю, что деньги — это куда более могущественное оружие, чем пистолет с глушителем. Хотя, конечно, иногда приходится прибегать и к крайним формам доведения своей точки зрения до упрямцев. Понимаете, Саша, о чем я говорю?

— Вполне.

— И тогда могут понадобиться и… более активные действия. Всё это решится в течение нескольких дней. Но так или иначе, я должен знать, что в любой момент могу рассчитывать на вас.

— Очень хорошо, господин Фэн. Наш общий друг сообщил вам о моих гонорарах?

— Нет. Он лишь сказал, что они весьма… крутые.

— Вы и это словечко знаете. Прекрасное слово. А крутые или не очень — это ведь понятия относительные. Мои услуги в режиме, так сказать, ожидания стоят тысячу долларов в день. Оплата того, что вы называете активными действиями, обговаривается отдельно в зависимости от сложности задания и связанного с ним риска.

— Недешево, дорогой Саша.

— Что делать, что делать. Инфляция, сэр, да и доллар позеленел от неуверенности в завтрашнем дне.

— Вы правы… Мне связываться с вами через нашего общего знакомого или прямо с вами?

— Лучше прямо, потому что при каких-то обстоятельствах время может стать решающим фактором, а он может и не ответить. Вот номер моего мобильного.

Китаец посмотрел на карточку, на которой было написано «Екатерина Громушкина. Менеджер по продажам».

— И что это должно означать?

— То, что вы видите. Осторожность не мешает никогда, особенно людям, которым приходится рассчитывать каждый свой шаг. Екатерина Громушкина — это, с вашего разрешения, тоже я.

— Понимаю. Хорошо. Вот три тысячи долларов задатка, Саша.

— Спасибо, сэр. А вот и ваш «Балчуг», сейчас подъедем.

— Саша, могу ли я сделать вам комплимент?

— Ради бога, сэр, особенно если это бесплатно.

— Вы очень обходительный и… как бы это сказать… четкий молодой человек и уже этим выгодно отличаетесь от многих ваших соотечественников.

— Спасибо, господин Фэн, стараюсь. Мне эти качества могут понадобиться. У меня ведь образование экономиста-аналитика. Но мечта моя — поступить в Лондонскую школу экономики. Прошу, сэр. Всего наилучшего и желаю вам хорошо провести время.

Евгений Викторович подъехал к своему дому — да, мысленно он всё еще называл его своим — и хотел было привычным движением вытащить ключ от подъезда из кармана, но вовремя вспомнил, что ключа у него не было, а если бы и был, всё равно он не должен был воспользоваться им.

Он нажал на кнопку домофона и сказал вахтерше:

— Я к Петру Григорьевичу Илларионову.

— Он вас ждет? — подозрительно спросила вахтерша, которую все в подъезде звали Цербером. Впрочем, ее злые прищуренные глаза напоминали скорее не Цербера, а надсмотрщицу в концлагере. Некоторые жильцы даже уверяли, что она когда-то служила в женской колонии. Может, и сами ее там видели. С внутренней, так сказать, стороны.

— Да, — ответил Евгений Викторович. Замок щелкнул, и он вошел в подъезд своего дома. Своего, да не своего. Только сейчас он почувствовал, как соскучился по родной квартире.

Он кивнул Церберу и прошел к лифту. Все эти маленькие мыслишки о Цербере и родной квартире на самом деле лишь скрывали смутные какие-то чувства, которые давили на него. Да, конечно, он знал, что Петя умирает, да не только Петя, это ведь и он тоже умирает. И умер после Галиного звонка.

Он позвонил в дверь, и Галя почти сразу же открыла ему. Лицо ее было заплакано, а глаза пустыми. Она молча смотрела на него, словно не узнавала, потом медленно сказала каким-то чужим голосом:

— Петя умер… — В ее глазах мгновенно набухли слезы и медленно покатились по щекам. — Петя умер, — повторила она, — я не знаю… я не знаю, что делать…