Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

– Мама в Москве, на даче, – выговорила она, косясь в сторону, – а я хотела помириться с Ларисой… И встретиться с тобой. – Голубые глаза глянули прямо. – Ты правда простил меня?

– Правда, – серьезно сказал я. – Пошли на кухню, чего здесь стоять.

Инна изящно скинула ботиночки и неуверенно покинула прихожую.

– Вот тапочки.

– Да я так… Никого нет? А мебель?.. А-а… Вы переезжаете?

– В Зеленоград. Я тут с Настей пока. Мама приедет на последний звонок и задержится до выпускного.

Будничный разговор несколько успокоил девушку.

– Понятно… – вздохнула Инна, присаживаясь, и кривовато усмехнулась. – Настя твоя меня очень не любит. И правильно… – Она задумалась. – Сама не понимаю, почему я с Олегом. Нет, он хороший, хоть и порядком избалованный. Просто… Я ведь действительно хотела быть с тобой! Правда! Помнишь тот день, когда мы помирились? Прошлой весной еще? Я тогда полночи не спала, ворочалась всё, думала… Представляла, как мы будем танцевать на выпускном, а потом сбежим и ты меня отвезешь далеко-далеко за город, в степь. Расстелешь покрывало прямо на траве, плеснешь вина в бокалы… Ну, или в бумажные стаканчики, не важно! А на рассвете мы выпьем за новую жизнь… Но сначала я скажу… сказала бы: «Отвернись!», и разделась… Бы. Эта картина до того засела в моей голове, что я не выдержала, и разболтала Рите. А она мне: «Блин-малина! Чего зря ждать? Езжай к нему на дачу!» – Помолчав, Инна продолжила: – Рита была права, но мой план настолько очаровал меня, что я решила обязательно дождаться лета. А дождалась зимы…

Я прикрыл ее руку своей.

– Не расстраивайся, всё наладится.

Девушка печально покачала головой.

– Нет, Миша. Живу как-то… знаешь… по инерции, что ли. У меня всё есть, кроме надежд. И веры. А без них даже самая великая любовь угаснет, как догоревшая спичка. И тогда не видать мне счастья…

– Ты только не обижайся на Ларису… – осторожно и малость сумбурно заговорил я. – Мы с ней совершенно случайно встретились, она тоже плакала… И сказала… Ну, что у тебя не будет детей. Ты из-за этого… так?

Инна сжалась, зябко поведя плечами.

– Никогда не страдала чадолюбием… – пробормотала она. – Просто… Понимаешь, когда не можешь родить, начинается самоедство, и приходишь к мысли, что ты – порченая. И ведь это правда! Рано или поздно эту треклятую правду нашепчут Олегу, и что у него останется ко мне? Жалость? Ну уж нет! – Хорошистка бессильно опустила плечи. – Миша, ты только не думай, что я цепляюсь за Олега или жить без него не могу. Просто… Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Всё. А не получается!

Девушка всхлипнула, и я отодвинул свои смутные сомнения в самый глухой закоулок души.

– Я помогу тебе при одном условии. – Мой голос прозвучал как надо, уверенно и спокойно. – Ты никому. Ничего. Никогда. Поняла?

– Ты?! – выдохнула Инна, медленно вставая. – Мне?! К-как? Ты… – в голубых глазах махнула тень понимания. – Так это правда? Про Светку? Это ты ее?! Да! – крикнула она задушено. – Да! Поняла! Я согласна! Мишенька, я…

– Расстегни платье, – резко скомандовал я.

– Докуда? – неловкие девичьи пальцы метнулись расстегивать вязаное платье от подола.

– До пояса, – буркнул я, жестко унимая волнение.

Хорошистка распахнула платье, заголяя длиннющие ноги в капроновых колготках, сквозь которые просвечивали белые кружевные трусики.

Усилием воли я переборол вегетативку, отчего лицо не полыхнуло румянцем, и руками сжал крутые бедра.

«Сейчас бы еще Настя заявилась, для полного счастья…» – подумал я, разгоняя суетливые мыслишки.

– Ой… – слабо пискнула Хорошистка.

– Что? – задрал я голову.

Голубые глаза смотрели на меня, округляясь.

– Печет! – пропищала Инна. – Сильно!

– Это хорошо… – буркнул, водя ладонями, будто оглаживая. Невинное удовольствие путалось с раздражением отверженного, и я сжал зубы. Вытерпел еще с минуту и отнял руки. – Всё. Хватит.

Обычно после сеанса в теле жила усталость, но сейчас – ни следа утомления. Правда, разнервничался порядком.

– Миша… – тихо произнесла Видова. – Я… Я никогда этого не забуду!

Она стояла, наклонившись, аккуратно застегивая платье, а я следил за ее тонкими ухоженными пальцами, и мне было тошно. Будто всколыхнулся полузабытый осадок. В моей памяти хранилось всё – и серые гравюры амурных страданий, и расписные картинки сердечных радостей. Если разобраться спокойно, то надо быть благодарным Хорошистке – за долгие, нескончаемые минуты былого счастья.

Да, мне снова больно, как тогда, в холодный декабрьский вечер. Это почти невыносимо – тискать девушку, которая предпочла тебе другого! А что было делать? Как поступить? Выгнать Инну? Отказать в исцелении? И кем же стать после этого? Заугольным пакостником, что подленько хихикает над чужим несчастьем? Нет, спасибочки. Лучше уж натужное благородство…

– Я… не знаю, что сказать тебе… – Инна выпрямилась, побледневшая и немного даже жалкая – ее пальцы сцеплялись, сжимались и расплетались, чтобы снова завязаться в узел тяжкой неловкости.

– Скажи: «До свидания», – тускло улыбнулся я.

– До свидания, – вымолвила Хорошистка. – Не провожай! Я сама, а то опять… – Ее голос вздрагивал, позванивая.

Оставшись на кухне, я рассеянно прислушивался к возне в прихожей.

– Спасибо! Спасибо тебе! – хрустальным колокольчиком долетело оттуда. – Ах, какое никудышное слово… Если бы ты только знал, что я чувствую! А передать… Ох… Спасибо!

Замерев, я уловил шорох пальто, цоканье каблучков и тихий щелчок притворенной двери. Посидел, сгорбившись, перекатывая мысли по извилинам, и тяжело встал, по-стариковски упираясь руками в колени. По кухне витал тонкий запах духов.

Я открыл форточку, и тюлевая занавеска лениво заполоскала на сквозняке, позвякивая кольцами с цепкими «крокодильчиками».

Аромат парфюма таял, растворяясь в свежем воздухе.

Суббота, 24 апреля. Ближе к вечеру

Первомайск, улица Готвальда

– А сколько Тимоше? – затруднился я. – Восемнадцать?

– Семнадцать, – мотнула головой Рита, беря меня под руку. – Это только мы с Инкой старше – болели долго, мамы боялись нас в школу отпускать. Пошли в первый класс восьмилетними дылдами!

Сощурившись, я осмотрелся.

Зиночка Тимофеева проживала в панельной высотке, зажатой между двух скверов. У подъездов сидели бабки, разбирая по существу дела жильцов, а в зеленых насаждениях носился табун малолеток. Общий гвалт то и дело прорезался возмущенным воплем:

– Ты убит!

– Так нечестно!

– Туки-туки! Я в домике!

Глянув в сторону школы, я ее не увидел – пятиэтажки, выстроившиеся вдоль улицы Щорса, заслоняли «рассадник знаний».

– Инка давно уехала, – ворчливо сказала Рита, теснее прижимая мой локоть.