Цилиндр без кролика
Шрифт:
Он не видел дочку с конца лета до зимних каникул. По телефону ее голос с каждым звонком становился взрослее и звучнее, смелее, она уже цыкала на его банальные советы, обрывала на полуслове: «Ну да, ну да! Обязательно так и сделаю! Все чмоки-поки». Они с Леной аккуратно раз в две недели посылали денежные переводы, рвались поехать, проведать ребенка, но это можно было сделать только с ее разрешения. Она противилась, чтобы они нагрянули с бухты барахты. Никаких сюрпризов – жесткое условие выдвинула Марина родителям и оттягивала отмашку на такую поездку, пеняя на занятость. Но. в конце концов, подошло время, когда она уже сама могла приехать к ним на каникулы. Так даже лучше было, по ее заверениям, ведь она очень сильно соскучилась по дому.
XVI
Надо сказать, что семейная жизнь у Михаила и Елены, едва дочь отправилась на учебу, разладилась
Все стало вдруг даже не бессмысленным, а таким ненужным и несрочным, необязательным одним словом. Отныне все супружеские обязанности и формальности можно было делать одной левой, не напрягаясь. Здороваться, например, заботиться о том, чтобы для другого осталось, чем поужинать, чтобы в чайнике осталась горячая вода на еще одну чашку чая, больше не надо. Этого ведь никто не оценит. По обоюдному негласному уговору они максимально избегали друг друга.
Ревницкий отдался с удвоенной силой своему заветному делу, за которое взялся после смерти Дарнова. Денег на это теперь было вдоволь. Да чего там, денег было завались, у него даже скопилась неполная обувная коробка на антресолях (а где еще хранить?) с пачками баксов. Часто она, правда, оставалась чуть ли не полупустой, ведь все заработанное постоянно шло, прежде всего, на осуществление его замысла. Пока ему даже удавалось держать все это в секрете.
Его идея фикс состояла в том, чтобы не только тайно все сделать, но и удивить их невероятным сюрпризом. Между перегонами он все так же пропадал, практически не бывая дома, но теперь не где-то отрываясь ночами, а днем, весь в заботах. И он считал, что того простого факта, что он спит ночью в квартире, дома, пусть и в другой комнате, жене будет достаточно, чтобы не бесноваться, не ревновать его понапрасну, ведь он ничего плохого не делал, а даже наоборот. Елена же воспринимала все иначе и однажды, не сдержавшись, фыркнула, глядя ему в спину, когда он обувался в прихожей:
– Опять к своей, может быть, ты туда уже переедешь?
Ревницкий четко расслышал только конец фразы и побледнел, забеспокоился, что раскрыт, все тайное стало явным, промямлил, что да, мол, переедем, все переедем, как только…
– Какая мерзость прямо в глаза мне нагло признаешься, даже отбрехиваться не попробовал, старый ты козел! Предупреди хоть меня, чтобы мы пошли все законно оформили… – убежать Елене с уже нависшими на ее длинных ресницах слезами он не дал, перехватив ее локоть, выворачивавшийся, ускользающий.
– Да ты чего вообще?
– Это я-то чего? Я? Старый ты козел…
Михаилу пришлось усадить Елену в кресло, удерживая ее истерические попытки запереться в спальне, и раскрыть карты, с расстановкой спокойно обо всем, что он делал, рассказать. Она восприняла услышанное странно, походила по гостиной, о чем-то думая, и все такая же, погруженная в свои мысли, вдруг произнесла:
– Хорошо, я тебе помогу. У меня тоже есть накопления.
– Ничего себе! Да мы ведь вдвоем знаешь, как быстро управимся… – Ревницкий обрадовался. Хотел даже приобнять ее в честь заключения, так сказать, такой взаимовыгодной сделки, но на лице Елены не было радости, она даже отшатнулась от него и его бурного проявления эмоций. Между ними вроде бы и пробежала какая-то искра, но искра чего, что из нее должно было разгореться, было для Михаила непонятно в тот момент. Да, они принялись за совместное дело, такое важное и сложное, но изменило ли к лучшему это что-то в их взаимоотношениях? Нет, ни на йоту.
В конце концов, дошло уже даже до смешных, а может, и до совсем нерадостных и абсурдных коллизий. В день приезда Марины он не знал, что и делать, плакать или смеяться. Ему нужно было всего-то позвать, произнести: «Лена!» Может быть, повторить дважды: «Лена, Лена!», чтобы обсудить, кто встретит дочь. Но он так давно этого не делал, так давно ее не звал, они в прятки играли последнее время, и пытались, чтобы один не нашел другого. Надо позвать, но он не решается. Как? Как это сделать? У него ведь вырвется ее имя с той самой старой интонацией, с той самой, он понятия не имеет какой, как он звал ее все то время, что они были не то, чтобы счастливы, но и не знали проблем, но он точно так же сейчас повторит, избежать воспроизведения тех былых простых ноток не удастся, ведь пока он их не услышит, то не сможет вспомнить. Михаил чувствовал, как между ними с некоторого времени стала нарастать напряженность от того, что вроде бы нельзя будет при дочке конфликтовать, хотя они и не
ссорились до этого долго. Но вот что, если сейчас он скажет ее имя грубовато, стыдясь повторить прежнюю интонацию, и заденет какую-то струну в ней, и тогда они сразу сцепятся? Не надо, не стоит, от греха подальше, так ничего не сказав, он украдкой оделся и тихо затворил за собой дверь. Вдруг что, у него есть отговорка – у Лены в духовке допекается какое-то лакомство для дочери, так что…XVII
Приехал он заранее, задолго до прибытия поезда, и теперь слонялся у перрона. Земля была покрыта белым налетом, невозможно даже было понять, откуда он взялся, ведь снег, хоть и стоял декабрь, еще не выпадал. Словно от сильных морозов, сковавших еще в ноябре распутицу, отчего вмерзли листья и сухая трава в грязь, из земли стал подниматься этот белый налет – не лед и не снег, а мелкий порошок, не таявший в руках. Он вернулся в машину, подставил руки под потоки горячего воздуха из печки. Через репродуктор объявили о прибытии электрички, семафоры сменили свет и послышался нарастающий шум приближающего поезда. Ей кто-то помог спуститься, протянул руку, и она спрыгнула. Даже издалека было видно, что она как всегда легко одета, до сих пор в осенней курточке и джинсах в дырках. Ему на его замечания уже несколько раз дерзила, что, пока не выпал снег, продолжается еще осень, а значит… Ни напоминания о ее недавней болезненности, ни угрозы не присылать денег на лекарства, когда простынет, ничего не помогало. Упрямая и глупая. Но и не заболела. Хоть он и не хотел влезать, мешать ее разговору с парнем на платформе, но и ждать, когда она околеет на его глазах, он не стал и мигнул фарами. Она прибежала, кинула назад сумку и, сев рядом с ним, совсем закоченевшими губами поцеловала его в щеку:
– Привет, папуля!
– Привет, снегурочка!
– Мне ни капельки не холодно! Это ты мерзляк!
– А кто это? С кем ты, Марина, разговаривала?
– Ты что, не узнал? Это же Юрка Дарнов!
– Не узнал. Давно его уже не видел. Это сколько уже прошло, как… Ладно, поехали, – он спешил, чтобы ненароком Марина не предложила подвезти и Юру, а им ведь было не по пути на самом деле, они ехали совершенно в другую сторону, и Ревницкий не хотел раньше времени раскрывать это.
– Домой, домой, как же я соскучилась! – никак не могла угомониться Марина.
Она сразу даже не обратила внимания на то, что на перекрестке Михаил свернул в другую сторону, только когда машину пару раз подкинуло на переезде, она завертела головой, силясь рассмотреть в бесфонарной темноте приметы того, где они находятся и куда едут. Ревницкий успокоил ее, что нужно еще кое-куда заехать и притупил ее внимание окончательно. Даже когда он открывал ворота, а потом заехал во двор, у дочки не возникло никаких подозрений. Когда же он открыл дверь с ее стороны и попросил выйти, а потом повел к крыльцу дома, то она растерянно осматривалась, все еще пытаясь понять, что же это за место. На пороге их встречала Елена, она запросто стянула курточку с Марины и толкнула ее внутрь просторного двухэтажного дома.
Дом. Да, это был дом, тот самый замысел, который созрел у Ревницкого после известия о смерти Дарнова.
И сюрприз, казалось, во всем удался, Ревницкий даже смог сохранить секретность хотя бы для дочери до последнего момента, и домом он был очень доволен, просторные светлые комнаты, модный ремонт, но вот только реакцию Марины невозможно было просчитать. Она была совершенно не той, на какую лично он рассчитывал.
– Вы построили дом?! – сначала Михаил с Еленой даже не поняли, что все пошло не так, не расслышали еще не окрепшую нотку разочарования, затем ставшую раздражением: – Зачем? Зачем вы это сделали? Вам чем наша квартира не нравилась? Что с ней было не так, а? Зачем нам этот дом?
XVIII
Хороший, конечно, вопрос. Как его могла не устраивать квартира, если он и ее-то жилой площадью не пользовался в полной мере!? Михаилу Ревницкому идея строительства нового большого прекрасного дома пришла сама собой после известия о смерти Дарнова. Показалась естественным и назревшим увековечить в чем-то свой труд и риск, прежде всего риск, а не проесть все эти деньги, не спустить в унитаз. Он видел, что деньги проедаются, что в случае чего после него и не останется никакой памяти. Вот он и замыслил воздвигнуть что-то вроде поместья, свить семейное гнездышко на года. С высоким забором по периметру, гаражом, садом, огородом, водонапорным насосом со скважиной, обычным колодцем, даже с дизельным генератором и запасом топлива на месяцок для автономного существования, без оглядки на то, что в мире происходит. Дом, в котором жить да жить и не тужить.