Цилиндр без кролика

– Я тебе хотел кое-что сказать, это пока еще не точно. Мне позвонили и предложили, – Ревницкий замялся, он сам еще не был уверен до конца, стоит ли вообще заводить речь об этом.

Уехать сейчас – это было бы почти дезертирством, едва началось сражение на поле битвы, но и оставаться здесь, если так понятно, что все усилия попусту, он вряд ли сможет. Жена стояла к нему спиной возле холодильника, выбирая, чем бы поживиться на завтрак, и, кажется, не особенно вслушивалась, но не успел он договорить, как ее плечи ссутулились. Спина сгорбилась.

– Лена, что с тобой? – спросил он и приблизился к ней, решив, что обидел ее, рассчитывая услышать заплаканный голос, но она вдруг прыснула и засмеялась.

– У меня… у меня вчера такое приключилось, – Елена с рудом сдавливала нарастающий смех, – Готовлю я, готовлю. Вот-вот должны вы заявиться. И, нарезая салат, смотрю на свою руку и вижу палец, палец без… кхе-кхе. У меня сразу паника! Где оно? Где? Я помню, как швырнула в тебя им – сколько это дней было назад? – но вот подобрала ли я потом его, клала ли куда-нибудь, а может быть, ты… – в голосе Елены странно смешивались нарастающие нотки теплоты и заговорщицкой интонации. Ревницкий удивился такому неожиданному переходу к задушевной беседе, он ожидал никак не этого, а скорее прокленов. Похоже, она не расслышала, что он там пробормотал об очередной командировке. И это было счастливое спасение, ведь, казалось, что дом вдруг начал действовать, склеивать их всех троих в одну счастливую семью. – Я, в общем, на карачках облазила полдома, а потом смотрю в ванной, в мыльнице – как оно там оказалось?!

Ревницкий сдавленно тоже прыснул смехом, а потом закивал и объяснил:

– Я, я его туда положил, оно мне в тапочек впилось, я и решил свое тоже снять, рядом их сложить, но, как ни старался, даже мыло не помогло, стащить с пальца не смог.

Наверху распахнулась дверь, и босые ноги зашлепали по коридору:

– Ей, есть кто-нибудь дома? Где здесь туалет, а? – сонно-недовольно крикнула Марина.

Они одновременно выпалили:

– Вперед и направо.

– В конце возле окна.

– У меня мозг сейчас взорвется! И мочевой пузырь тоже!

Захлопали беспорядочно двери на втором этаже.

– Ну, наконец-то нашла. Аллилуйя!

Ревницкий повернулся к жене, еще несколько минут у них было, чтобы перемолвиться, он так надеялся насладиться этими глупыми репликами, в которых было столько тепла, неизвестно откуда взявшегося участия, но ее глаза снова стали холодны, она намазывала ножом тонкий слой масла на батон, и на него никакого внимания. От приступа веселости ничего не осталось.

Спустилась Марина, растрепанная, в пижаме, и фыркнула:

– У-у-у, ненавижу, ненавижу! Сидите тут, кофе пьете. Ненавижу этот ваш дом, чуть не… Она начала хватать из тарелок, выставленных на стол, наливая себе чай, обожглась: – Ай, все дом ваш… Все, хватит мне бутербродов, – она схватила тарелку и, бросив на нее уже намазанные маслом и покрытые поверх него сыром кусочки батона, с расплескивающимся кофе зашлепала по паркету: – Не хочу с вами! У себя в комнате позавтракаю!

Ревницкий, вставая и освобождая ей место, хотя ей оно уже не требовалось, успел спросить:

– Так что, машину разогревать? Поедем на квартиру?

– Обязательно! – скомандовала дочка.

XIX

В автомобиле дочка сидела молчком, а увидев двухэтажку, родной подъезд, снова обрушилась на Ревницкого, став обвинять его во всех смертных грехах, зайдя же в квартиру, почти обезумела от того, что вещи, оказывается, были сложены по коробкам, вроде бы готовы к перевозке, но брошены в квартире.

– Кто, кто из вас это придумал? Скажи мне, кто додумался упаковать все, а потом махнул рукой и не стал перевозить? Кто из вас такой супер-пупер сообразительный?

Михаил терпеливо курил, ждал пока наступит finita la comedia.

Не удивительно, что их перебранку услышала Анна Дарнова и пригласила зайти в гости.

– Нет-нет, Аня, мы уже уезжаем, мы ненадолго заскочили, – попытался Ревницкий отделаться дежурной фразой, посчитав, что за приглашением стоит обычное гостеприимство, но все изменилось, когда Анна объяснила:

– Сегодня годовщина, как не стало Алеши.

– Год? Неужели уже год прошел?

Ревницкому ничего не оставалось, как смиренно переступить порог, он сразу же окликнул дочь, но та, не поднимая головы, раскрыла очередную коробку и рылась в ней, как будто не слыша его. Он даже и не думал воспользоваться таким оправданием, как то, что он за рулем и не сможет пить. Услышав о времени, которое уже прошло со дня смерти своего друга, он как будто пропустил удар, был оглушен и растерян, словно это было известие о самой смерти, а не годовщина. Но главное, что Ревницкий увидел Юру. Все так удачно совпало: Ревницкий посчитал, что более удобного момента, чтобы поговорить с ним может и не быть впредь.

Только они зашли в квартиру, разулись, повесили куртки на вешалку, Марина стала отряхиваться от пыли, и, казалось, только затем, чтобы вывести из себя отца.

– Да перестань уже ты! – вспылил Михаил.

– Там все в пыли, разве не видел?

– Давай не здесь, слышишь? Не здесь и не сейчас! Это у вас что-то горит? – вдруг спросил он уже не у дочери.

– Не может быть, на плите ничего нет, я все давно уже приготовила, – отвергла Анна Дарнова, но Юра сразу же ринулся на кухню, и оттуда зачертыхался. Оказалось, пламя свечи, поставленной перед фотографией Алексея Дарнова, случайно перекинулось на снимок и сожгло его. Юра помрачнел, может быть, и надо было отложить разговор, принять это за знак, но Михаил Ревницкий рассудил, что это всего лишь досадная неприятность, что Юра не в таком уж плохом расположении духа, чтобы не смог воспринимать слова утешения. Ревницкий намеревался все же завести давно назревшую беседу.

Едва сели за стол, как воцарившееся сперва неловкое молчание растопила Анна Дарнова:

– А я не могла понять, чья же это машина во дворе стоит.

– А это мой пленный «немец». Пригнал недавно и решил его оставить себе, влюбился в эту машину, пока ехал, до чего же эти «фашисты» машины научились делать, – едва глянув на накрытый стол, Ревницкий сунул ключи Марине: – Сбегай-ка, принеси пакеты из салона.

– Сам беги!

– Ты продолжаешь? Прекрати, дома все обсудим.

Марина выбежала.

– Что это с ней?

– А, ничего, перебесится! – Ревницкий подошел к окну и посмотрел, как вышла к авто Марина, раздался громкий хлопок от закрытой двери, и он сморщился, будто бы сам был в этот момент внутри машины. – Недовольная, ей видите ли не понравилось, что мы дом новый построили. Все ей не так, как мы ни стараемся.

Зашла Марина с пакетом с торчащими из него колбасой, хлебом, газированными напитками, консервами и Ревницкий обратился к ней:

– Капризничаешь, как будто маленькая девочка, мы что же с мамой вокруг тебя должны хороводы водить, желания твои угадывая? Хочешь, езжай обратно в общежитие, к подругам.

– Вокруг друг друга хотя бы покружите – тихо прошипела Марина в ответ и гораздо громче огрызнулась, стукнув пакетами о пол: – Мне дома нравится, а дом мой здесь!

– Вон Юру взяла бы и пригласила к нам, дом новый показала.

Взглядом полным ненависти, который предназначался отцу, Марина нашла в комнате Юру, но сдержалась и промолчала. Он молча ковырялся в своей тарелке, пряча взгляд в салате.

Анна Дарнова не желала ничего доставлять на стол, махала руками на пакет, в какой-то момент пакет лопнул из-за того, что его носили, протягивали, отталкивали, и пришлось ловить продукты, собирать с пола.