Цветок забвения. Часть 2

— Стоит ли расстраиваться из-за этого самому главному моему украшению? — Она потянула за ожерелье, достаточно сильно, чтобы притянуть меня к себе, но недостаточно, чтобы порвать хрупкую нитку. — Я — просто оправа для драгоценного камня. Чем ярче сияешь ты, тем наряднее становлюсь и я. Поэтому, если хочешь украсить меня, то просто будь рядом, позволяя и дальше тебя баловать. — Оглаживая мои бёдра, Чили прошептала: — Это ведь только начало. Ты даже не представляешь, сколько всего я хочу тебе подарить.

Я провела кончиками пальцев по её губам, а потом наклонилась, пробуя их, источающие такие сладкие речи. Я обожала слушать Чили, но в редкие моменты уединения я предпочитала разговорам её поцелуи. Мне хотелось испробовать их все, и лучше делать это в полнолуние, когда Деве особенно приятно придаваться плотским наслаждениям.

Не знаю, как Чили планировала и дальше меня баловать, если я уже была настолько избалована — её вниманием, покровительством, подарками и ласками. Ещё не так давно я робела от её случайной нежности, а теперь подставляла под её поцелуи всё своё тело, то ли предлагая, то ли требуя. И Чили была послушна всем моим желаниям… ровно до того момента, пока я не дотронулась до неё внизу.

Она перехватила мою руку, сжимая — не причиняя боль, но намекая на то, что вообще-то может.

— Вот где заканчиваются границы твоей щедрости? — уточнила я недовольно. Стоило ей всего раз отказать мне, и все её предыдущие подарки как будто бы обесценились.

— Я помню, чем обернулось твоё любопытство в прошлый раз, — попыталась отшутиться Чили.

— Ты до сих пор злишься на меня за это? Не злись, любовь. Обещаю, на этот раз я буду очень нежной с ней.

— С «ним», — поправила она напряжённо, и я прильнула к ней, шепча:

— Даже так, я всё равно буду нежной. Хочешь, я его поцелую?

Чили застыла. Её хватка на моей руке ослабла — от удивления, а не потому, что она готова была сдаться.

Скинув наваждение, она пробормотала:

— Луна сводит тебя с ума, Ива. Не шути так.

— Я не шучу. Мы здесь одни. Нам нечего стыдиться.

— Дело не в этом, — ответила она, собираясь разозлиться, и в прошлом меня бы это испугало.

— Если не в этом, то в чём? Мои поцелуи недостаточно нежны для него? — Я невесомо прижалась к уголку её рта. — Если он пренебрегает моими губами… может, он захочет почувствовать мой «цветок»?

— Молчи, — произнесла Чили, но таким тоном, будто всю жизнь мечтала именно это услышать. И чтобы смотрели и прикасались к ней именно так.

— Не отвергай меня, любовь. Ты ведь тоже чувствуешь это, я знаю. Скажи, что тоже это чувствуешь.

Повернув ко мне голову, Чили смотрела на меня так, будто я ей впервые призналась. А потом схватила, прижимая к своей груди, но не как хозяйка, а как вор, дрожа и пряча драгоценность, будто всё ещё не могла поверить, что это — её собственность.

— Ты могла достаться кому-то другому…

— Ты тоже.

— Я завидую всем, на кого ты смотрела, как на достойную пару.

— Пока я только лишь присматривалась, у тебя она уже была, — напомнила я. — Так что это мне следует завидовать.

— Я не хочу вспоминать об этом и о том, чем всё закончилось. Так что лучше завидуй себе, ведь ты никогда не узнаешь, что такое предательство и разлука. — Когда я кивнула, Чили обхватила мою голову ладонями, заставляя смотреть ей в глаза. — Слышишь? Никогда.

Осознавая важность момента, я пообещала:

— Ты тоже, Чили. Мне всё равно, что говорят о тебе. Мне даже всё равно, что говоришь ты сама. Даже если ты будешь прогонять меня, я не смогу тебя покинуть. Я без тебя умру. Понимаешь?

Вместо ответа Чили вовлекла меня в новый поцелуй, а я медленно потянула за тесьму на её штанах…

Но меня спугнули.

Я вздрогнула, услышав шум за спиной — трепыхание крыльев и тревожный щебет. Обернувшись, я заметила одну из певчих птиц Метрессы, запутавшуюся в кружевном пологе нашей кровати. Её коготок зацепился за нить, и теперь она билась, пытаясь вырваться.

Чили молча смотрела на это, обеспокоенно хмурясь, но почему-то не пыталась помочь бедняжке выбраться из силков. Она казалась оцепеневшей. Будто увидела в этом какое-то страшное предзнаменование… или просто была возмущена тем, что нас прервали.

— Я помогу тебе, только пообещай, что, услаждая слух Метрессы, ты не расскажешь о том, что здесь видела, — шутливо попросила я. Встав на кровати, я бережно накрыла ладонью трепещущую птицу, после чего высвободила её из ловушки. — Пойдём, Чили.

Подойдя к окну, я раскрыла ладони, выпуская пернатую на волю. А моя пара долго смотрела ей вслед со смесью тоски и зависти.

— Нравятся птицы? — по-своему растолковала я её взгляд. Подобрав упавшее перо, я устроила его в роскошных красных волосах. — Смотришь на неё так, будто провожаешь родную сестру.

— Не понимаю, почему животные в этом мире более свободны, чем мы, — ответила она. Кажется, у неё напрочь испортилось настроение.

— Погоди немного. Когда освоишь высшее мастерство, сможешь командовать даже мифями.

Глядя в сторону злополучного леса, Чили думала о чём-то далёком, никак не связанном со мной.

— Тот чёрный зверь, — заявила она в итоге. — Он будет моим.

Я разглядывала её красивый, упрямый профиль, чувствуя, как скользит холодок по спине. Её смелость восхищала. А злая настойчивость — пугала. Усмирить именно его стало для Чили делом принципа с тех пор, как они встретились и заглянули друг другу в глаза. В этом стремлении — завладеть, присвоить, сломить — было что-то пугающее. Мужское. Но я ответила:

— Этот зверь создан, чтобы служить тебе. Мне не терпится увидеть, как ты покоришь его и покажешь всем. Ты позволишь мне прикоснуться к нему? Думаю, он совсем другой на ощупь, нежели белый.

— Ты прикасалась к мифи? — нахмурилась Солнце, и я решила её удивить:

— Я сидела на ней.

— Вместе с Мятой, — догадалась она, теряя к разговору интерес.

— В одиночку я бы не посмела к ней приблизиться. Ты ведь знаешь, какая я трусиха. Даже придерживаемая Мятой, я всё равно так боялась. Но рядом с тобой мне ничего не страшно, Чили. — Пристав на цыпочках, я прошептала: — Позволишь мне прокатиться на твоей мифи голой. Хочу почувствовать прикосновение её меха между своих бёдер. Не могу придумать ничего нежнее…