Цыганская невеста

— Сочувствую, — сказала Элена. — Но я должна взять у него показания. Надеюсь, все прояснится очень скоро.

— Не верю я в ваше сочувствие, не надо лицемерить. — Голос Асенсьон задрожал. — Вы держали его на мушке с первого дня. Совершенно ясно, на кого вы работаете.

По знаку Элены оперативники вошли в дом. Асенсьон последовала за ними. Послышались ее крики, мольбы, звук опрокинутого стула. Элена и Сарате молча смотрели друг на друга. В глазах обоих застыла печаль.

Осунувшийся, с блуждающим взглядом, Сальвадор Сантос выглядел гораздо хуже, чем во время прошлой встречи с Эленой. Инспектор пыталась понять, не симулирует ли он. Марьяхо сидела за компьютером, готовая печатать показания задержанного.

— Как ты себя чувствуешь, Сальвадор? Хочешь чего-нибудь?

— Таблетка. Моя таблетка.

— Я могу предложить тебе стакан воды.

Сальвадор повернулся к Марьяхо.

— Асенсьон, я принял таблетку?

— Я не Асенсьон, но я дам тебе воды.

Марьяхо встала и подала ему стакан. Взгляд Сальвадора блуждал по сторонам, не фиксируясь ни на чем. Элена молча наблюдала.

— Ты понимаешь, где ты?

— В музыкальной комнате, но музыки почему-то нет. Должно быть, сели батарейки.

Элена и Марьяхо переглянулись. Марьяхо скептически подняла бровь: инспектор знала, что это значит.

— Помнишь Лару Макайю?

— Лара Макайя… мне знакомо это имя. Асенсьон, не так ли звали нашу домработницу? — Он снова повернулся к Марьяхо.

— Нет, ее звали Светлана. Она была русская.

— А-а… — Старик кивнул.

— Сальвадор, кто ты по профессии? — спросила инспектор.

— Полицейский. Всю жизнь им был.

Он ответил очень уверенно.

— Ты помнишь, как расследовали смерть цыганки?

— Цыганская невеста, конечно, помню. Такое не забудешь.

— Прекрасно. А помнишь, кто ее убил?

— Отец, это было ясно с самого начала.

— Отец?

— Нет, погоди. Это был не отец. Это был фотограф. Молодой человек, который у них работал. Он ее и убил.

— А доказательства против него были?

— Много. Много доказательств. Классический случай. Я помню как вчера.

Элена молча кивнула, наблюдая за Сальвадором. Болезнь не может прогрессировать так быстро! Хотя пишут, что стресс может ухудшить состояние таких пациентов за несколько дней.

— Волосы на трупе были?

— Волосы? Нет, нет… Ах да, ну… волосы — это мое дело. Мы положили их, чтобы подкрепить обвинение. Наши полицейские штучки.

Он говорил так, будто это была невинная уловка. И улыбался, довольный, что поделился своим секретом.

— Я тоже полицейский, но я такими штучками не пользуюсь.

— Не пользуешься? Ну, ты молоденькая, еще научишься.

Марьяхо набирала показания на компьютере, еле слышно касаясь клавиш.

— Значит, против фотографа веских улик не было. Если пришлось подкинуть волосы.

— Судьи, они такие; если нет железных доказательств, могут и отпустить. Вот почему я подложил эту улику.

— Сальвадор, ты понимаешь, что мог упечь в тюрьму невиновного?

— Невиновного? Ни в коем случае, убил тот парень, никаких сомнений. Но дело в том, что уверенность должна быть подтверждена весомыми доказательствами. Одной убежденности для суда и присяжных недостаточно.

— А ты уверен, что это Мигель Вистас?

— Конечно. Абсолютно уверен.

— Если позволишь, Сальвадор, почему ты был так уверен?

— Потому что он сам мне сказал.

Элена изумленно посмотрела на него. Разговор шел гладко, и ей казалось, что старик все помнит, но последние его слова с этим впечатлением не вязались.

— Как?

— Так, — подтвердил Сальвадор. — Он сказал мне, что убил ее.

— Он признался в преступлении?

— Да. И до того нагло, что мне очень захотелось дать ему в морду.

— А почему этого признания нет в показаниях?

— Ах, ну, потому что этот сукин сын сделал его, когда я выключил камеру и остался с ним наедине.

— Почему ты выключил камеру?

— Ну, знаешь, есть у нас такая стратегия. Допрос иной раз затягивается, и, если ты не можешь ничего вытрясти из задержанного, надо остаться с ним наедине, без камер и свидетелей, и хорошенько его припугнуть.

— Значит, ты его допрашиваешь, а потом вдруг выключаешь камеру, просишь сотрудника, который записывает показания, выйти, и остаешься с ним наедине. И делаешь вид, что собираешься ему врезать.

— Вроде того, — признал старик.

— И что случилось?

— Он изменился. Агнец превратился в демона. И он сказал мне, что убил ее.

— Прямо так и сказал?

— Ну почти. — Он сделал над собой усилие, чтобы вспомнить, и наконец вспомнил: — Нет, он сказал очень странно.

— Помнишь, что именно он сказал?

Сальвадор наклонился вперед. Его глаза забегали. Потом остановились, он вздернул подбородок и театрально произнес:

— Я не убивал Лару. Я помог ей возродиться.

— Возродиться?

— Он так сказал.

— Похоже на мессию или гуру какой-то секты.

— Или демона, — повторил он. — Этот парень был демоном. Я включил камеру и попросил его повторить фразу. Но демон тут же исчез. Он снова был ангелочком, который и мухи в жизни не обидел.

— Сальвадор, ты уверен в том, что рассказал мне?

— Абсолютно уверен, он произнес эту фразу. И я сам знал, что это он. Вот почему я подложил волосы: чтобы он не ускользнул от меня. Что это?

Он указал на потолок с гипсовой лепниной, потом посмотрел на стену, уже требующую покраски.

— Ничего, просто стена.

— Я говорю не о стене, я говорю о человечках, которые здесь расхаживают.

— Марьяхо, ты видишь человечков?

— Я — нет.

— Нет никаких человечков, Сальвадор.

— Асенсьон! Асенсьон!

— Асенсьон дома, успокойтесь.

— Это мой дом. Я хочу, чтобы пришла моя жена.

— Завтра ты сможешь поговорить с ней, хорошо?

Сальвадор посмотрел на дверь с опаской, но потом успокоился.

— Хорошо.

— Ты очень помог нам, вспомнив допрос Мигеля Вистаса. Ты знаешь, что его все равно выпустят из тюрьмы?