Цыганские сказания

— Вы просто смотрите предвзято, — Батори ставит, наконец, бокал и откидывается на стуле. Он выглядит пугающе серьёзным. — Давайте я велю привести кухаря сюда и сам, лично, окажу ему такую честь — обезглавлю. Саблей. Вы сможете сравнить. Не отличается ничем.

— Ловаш, но... да, я согласна. Ничем не отличается. Вы абсолютно правы. Мне очень жалко, что я раньше убивала вампиров. Я думаю, никого не надо убивать без особой причины. Никогда, — мне становится страшновато.

— Отвратительный ужин — замечательная причина. Если тебя пригласили на кухню императора, будь добр отвечать за качество еды, — Батори поднимает руку, привлекая внимание побледневшего, я от стола вижу, гвардейца-«волка», вытянувшегося возле двери.

— Нет, пожалуйста, — у меня перехватывает горло, и голос выходит похожим на писк. — Пожалуйста, ради меня. Я сейчас съем все спагетти, они хорошие, правда. Очень вкусные.

— О! Отлично. Это всё, чего я хотел. Ешьте, — опустив руку, вампир расплывается в своей знаменитой сверх-обаятельной улыбке. — Ешьте же. Ну, право, не надо на меня так смотреть. Я всего лишь пошутил. Разве не забавно получилось?

«Забавно»? Да что с ним такое?! Я в жизни не могла представить, что великий гуманист Батори способен на подобные шуточки. Это не может быть старческое безумие вампиров, ещё слишком рано!

— Ну, я... я просто... Святая мать, — я еле успеваю перегнуться через подлокотник качалки, чтобы рвота не попала на стол. Спазмы длятся так долго, что желудок продолжает сокращаться, когда в нём не остается ни грамма злополучных спагетти и ни капли соуса. Я слышу, как император вскакивает и взволновано требует вызвать врача.

— Мне лучше, — бормочу я. — Мне нужно ещё вина. Не надо никого никуда вызывать, пожалуйста. Пожалуйста.

Рука Батори подрагивает, когда он наполняет бокал и протягивает его мне.

Впрочем, извиниться ему не приходит в голову. Так что извинения бормочу я, спешно удаляясь — с помощью санитара — с пустым желудком. В пустую спальню.

По крайней мере, мой вечер может быть ещё спасён. Если Якубович опять зайдёт ко мне сегодня. Я готова сама ей за столом прислуживать, если она сумела найти дом, где я встречалась с фон Адлигарбом и компанией.

Госька приходит, когда я уже теряю всякую надежду — без малого в полночь. Снова вкатывая вперёд себя столик. Я даже успеваю отойти от ужина и просмотреть для начала книгу с рунами. Искомая мной руна — крест с перекошенной поперечной перекладиной, на двери ордена птички вписанный в прямоугольник — называется «Наутиз в германских областях, Наутс в Пруссии или Невилтис в литовских землях Польской Республики». Её соотносят с богиней Скульд, у пруссов известной как Скэлинья, а у литовцев — Сколе, что является титулом Лаймы. Следом я залезаю в справочник по мифологическим существам Европы — толстенную книгу длинной и шириной чуть не с чемодан. Вот тут у меня начинает голова кругом идти. Скульд, равно как и Скелинья, называются богинями долга, а Лайма — счастья. Как поясняется, титул Сколе является для неё поздним, порождённым новоязычниками, считающими её литовским воплощением младшей из норн — и да, действительно, Лайма — одна из трёх богинь судьбы. Как и Скульд со Скелиньей. Как ни странно, все три при этом — я делаю мысленно пометку — отвечают за раскрытие способностей и реализацию потенциальных возможностей. Неудивительно, что волшебство парней в масках так напоминает чарование обычных вампиров — только усиленное многократно. Очевидно, вот оно, реализация всех скрытых возможностей и так имеющегося дара.

Когда Госька толкает столиком дверь, я как раз не без доли удивления знакомлюсь с тем фактом, что новоязычники Литвы считают Гильтине, богиню несчастий и смерти, не сестрой или напарницей, а вторым лицом Лаймы. На мой взгляд, подобные взгляды попахивают нездоровым увлечением восточными философиями и особенно разного рода азиатскими веществами.

— Привет. Теперь я с извинениями, — не очень-то скорбно сообщает подруга. — Насколько я понимаю, я случайно сорвала ваше с Кристо примирение. Впрочем, не уверена, что тебе это сильно навредило. Прискорбнее то обстоятельство, что в результате ты неудачно поужинала кое с кем постарше. В общем, я привезла тебе удачный ужин. Ты же красное любишь больше белого?

В её руке появляется бутылка с уже знакомой этикеткой на хорватском.

— По крайней мере, против хорошей дозы дингача ничего не имею, — я отпихиваю чемоданокнигу к краю постели. — Я тебе показывала помидор на ноге, да?

— Нарочно — нет, но зайти и не заметить я не могла, в тот раз он был не под одеялом. Ещё не дозрел до баклажана? — Госька вручает мне почти полный бокал и спешит наполнить свой.

— Только обещает. А что, весь дворец теперь сплетничает о том, как меня рвало под ноги императору?

— Император изволит утверждать, что бывало и хуже: тебя, мол, выворачивало ему и непосредственно на ноги, — как и в прошлый раз, Якубович водружает блюдо с закуской мне на колени. На этот раз она принесла колбасы, снова сыра, немного нарезанного сладкого перца и... да, сегодня же мне пора есть кровь. — Он мне сам рассказал, так что про дворец не поручусь. Может, обойдётся.

— Брось, там был «волк». То, что знает один цыган, на другой день узнает две сотни. Мы жуткие сплетники. Кроме разве что меня. Хотя, наверное, поэтому я и узнаю всё позже всех, — я нехотя подцепляю вилкой маленькую чёрную лепёшку крови Батори. Мной овладевает отвращение — словно через слизистые моего рта и желудка можно заразиться желанием обезглавливать поваров.

— Значит, я не так уж навредила. Кристо уже завтра узнает, что тебя буквально тошнит от Ловаша, и прекратит думать о тебе всякую гадость, — Госька, радуясь этой мысли, салютует мне бокалом.

— Или решит, что я забеременела от какого-то более подходящего мужчины. Знаешь, у императора репутация человека, который постоянно делает бастардов, — я, наконец, проглатываю жареную кровь и спешно запиваю её сразу половиной бокала дингача.

— Брось, для тебя забеременеть от вампира почти так же смертельно, как и от «белого волка». Ты сама рассказывала что-то такое.

— Только если объединяющее нас Сердце Луны не снимает каким-то образом опасности. Я как раз изучаю этот вопрос.

Госька аж рот открывает:

— Ты изучаешь возможность забеременеть от Батори? Серьёзно?!

— Нет, пока что просто исследую свойства ожерелья. Кто знает, что там откроется. Вот, например, — я вспоминаю о Тоте с его прослушкой, — не увеличивает ли оно способности к предсказанию или точность гадания. Кстати, ты нашла магазинчик с картами?

— Да. То есть нет. То есть... я нашла дверь с чугунной оплёткой, я думаю, это она, другой такой нет. И здание всё ещё томатного цвета. Но там сейчас ничего нет, дверь закрыта, и дворник — такой симпатичный молодой цыган, — Госька мечтательно улыбается, — сказал, что ничего здесь не продаётся года два точно.

— Но, может, ты что-то напутала? Ты шла от Яноша Хуньяди мимо...

— Да, мимо той церкви с воротами, и дошла, и нашла, дом с дверью с чугунными узорами стоит на...

Я задерживаю дыхание.

— На этой улице.... чёрт, на улице... да, неважно. Я её нашла, будь уверена.

— Тогда скажи адрес, раз нашла.

— Слушай, ну, не помню я улицу. Хочешь, крест поцелую. С чего ты взяла, что мне интересно тебя обманывать? Я, между прочим, все ноги истоптала, пока ходила там вокруг да около.

Чарование. Не знаю, догадались ли монахи, что Госька со мной связана, или даже узнали её, или просто действовали на всякий случай — но заставили её забыть точный адрес.

— Ладно, ничего страшного. Куплю какие-нибудь другие карты, попроще, — бормочу я, торопясь набить рот сыром. Сказать, что я разочарована, может только ужасающе деликатный человек. Я готова волосы на голове рвать из-за провала такого чудесного, казалось бы, плана.

Госька тянется за кусочком перца, и в этот момент у кровати под нами подламываются ножки.