Цыганские сказания

***

Говорят, что в лунном свете живёт жена Месяца — белая женщина по имени Месечина. Если оставить маленького ребёнка спать в прямых лучах месяца, она выйдет из лунного света и станет пить кровь, выступающую на губах малыша от её поцелуя. Особенно по нраву ей цыганята.

Наутро ребёнок просыпается белый и с окровавленным ротиком. Или не просыпается.

Некоторые считают, что поцелуями Месечины объясняли симптомы туберкулёза.

Глава X. «Сегодня нет, завтра найдётся». Цыганская народная поговорка

Panc cave dadeste, Panc jile dadeste.

Ночь проходит омерзительно. Гоську буквально уносят в медблок — у неё оказываются сломаны обе ноги. Словно в наказание за то, что она их «истоптала», отыскивая нужную мне дверь. Некоторые люди от боли теряют сознание, однако Якубович остаётся исключительно верна себе: она отчаянно матерится на нескольких языках, вращая глазами. «Похожему на херувимчика» учителю немецкого, случись он рядом, довелось бы узнать много новых выражений.

Мне приходится ждать, пока найдут и подготовят новые покои. Не решаясь листать книги при начавшемся столпотворении — особенно, само собой, при возникшем словно ниоткуда Тоте, я меланхолично доедаю закуску. Дингач, к сожалению, пропал — Госька, падая, завалила столик с бутылкой. Я не решаюсь посреди ночи попросить ещё вина и ограничиваюсь поднесённым стаканом воды. Наконец, меня перекатывают на коляске — на этот раз у Тота хватает совести выделить мне Коралловые покои, из двух комнат. Но с односпальной кроватью. Совсем не к месту я досадую на зря заказанную ширму.

Естественно, книги переносят с остальными вещами только утром — когда я крепко сплю, измученная бесконечными ночными переборами догадок и предположений, пересоставлением плана действий и переживаниями о Гоське и моей опасности для окружающих. В результате я добираюсь до фауны Империи только в четыре часа дня, с грехом пополам приведя себя в порядок и съев привезённый по распоряжению Батори обед — на этот раз в русском духе: щи, пшённая каша с мясом и бублики с чаем. Правда, на бублики меня не хватило. Из-за моих размеров постоянно происходит такой казус — мне вечно кладут еды, как обычным людям. А желудок у меня такой же короткий, как всё остальное, и кончается просто моментально.

Подписав несколько рутинных приказов, я усаживаюсь, наконец, с очередным справочником в руках. Написан он на немецком, но в оглавлении, сколько раз я ни просматриваю букву G, нет никакого «граувюргера». По видимости, у чудесной птички в культурном обществе другое название. Или же мне нужно ещё несколько справочников по фауне — отличных от Европы регионов. Вздыхая, я принимаюсь листать том, внимательно рассматривая маленькие фотографии возле каждой описываемой птицы: вдруг найду какую-то, похожую на... богиню Лайму, например. Честно говоря, животных я тоже непроизвольно разглядываю, так что проходит добрых три часа, пока в разделе W я натыкаюсь на изображение маленькой серой птички в чёрной «маске» на лице. Вюргер. В скобках — венг.: гебич, чеш., слов.: тюхик, гал.: сорокопут, ангел-убийца, серб., хорв.: сврачак, цыг.: кало чекат, ид.: вургер. Граувюргер, стало быть — серый сорокопут. Вот он как раз, в списке видов; также назван «северный раубвюргер», что бы это ни значило. Латинское название — Lanius excubitor. Вот она, «ламия».

У меня даже дыхание захватывает, когда я чувствую, как начинает складываться паззл.

Возможно, «наутиз», руна Скульд и Лаймы, обозначает первую букву полного немецкого названия серого сорокопута. Упыри обожают такие штучки. Но не это главное.

Не найдя в тексте ничего интересного, кроме, разве что, милой привычки накалывать добычу — порой сопоставимую по размерам с охотником — на шипы растений, да отсутствия внутривидовых нападений, совсем как у вампиров, я переключаюсь на животных в мифологии. Теперь-то я знаю, где искать. Прежде, чем приступить к чтению, я нервно взглядываю на дверь в спальню: так и кажется, что Ладислав Тот затаился в засаде.

«Брачная песня сорокопута, громкая, мелодичная и прихотливая, по видимости, дала жизнь легенде. Дескать, крохотная птичка с чёрной маской на голове завлекает волшебным пением жертв в кусты тёрна, где та, ослеплённая чарами, погибает, наткнувшись сердцем на острый шип. После того сорокопут поедает добычу, откусывая от неё небольшие куски.»

Я просматриваю соседние статьи. Почти во всех есть способ справиться с волшебным существом, со ссылками на соответствующие сказки или мифы. Но заметка, посвящённая сорокопуту, содержит только три предложения. Никаких хитростей. Никаких артефактов для противодействия. Поедает добычу, откусывая куски. И всё.

Закрывая книгу, я понимаю, что ещё один план отвалился сам собой: у меня нет шансов побить вампиров, играя по их правилам. Необходимо, как в анекдоте про шахматы по-цыгански, украсть обоих белых коней. То есть, обратиться к нашей магии. Жаль только, по ней нету книжек. Я имею в виду, правдивых, а не чуши вроде «добавьте в кофе крови и чеснока, и любимый от вас никогда не отвернётся».

От нечего делать я распечатываю принесённые курьером карты и раскладываю пару пасьянсов. Твердят они сущую ерунду; да я, впрочем, ничего и не загадывала, не на что им давать ответ. Руны я распечатываю только из любопытства: какая-то небось да обозначает луну. Нахожу нужную быстро. Она называется «Манназ» (а также, если верить первому справочнику, «Миникс» и «Менулис»). Описание утверждает, что лунная руна похожа на букву М, но мне она кажется двумя человечками, обнявшими — или схватившими — друг друга за талию. Мне чудится связь с обрядом, который мы прошли с Батори; ведь пройти можно было только вдвоём — и сцепиться потом намертво.

Впрочем, Айдын Угур, скорее всего, не имел ни малейшего понятия о рунах.

И, к слову, мне куда больше нравится Райдо-Рато-Радес, знак дороги, пусть даже он и связан с солнцем, а не луной. Может быть, дело действительно в осени, но мне очень хочется удариться в бега, бродить по городам где-нибудь в Королевстве Югославия.

***

Скоро я выучу расположение всех пригодных для ужина помещений во дворце. И заодно заработаю нервный тик. Если у Батори и было некогда минимальное представление о деликатности, то теперь от него не осталось и следа. Я бы неделю не приставала к человеку, которого так по-идиотски перепугала. Разве что с извинениями.

В Янтарном салоне Батори меня ожидает сюрприз. Прежде всего, конечно, голова плывёт от дежавю — так похожа комната на хату Никты, лесной ведьмы, на которую мне довелось наткнуться в литовских лесах (перетруженный прусским вариантом гадальных карт мозг моментально выкидывает мне одну из них — с изображением Никтвей, проводницы в царство смерти; мне теперь везде будут мерещиться руны и карты!). Однако удивительней всего то, что, кроме Батори и его «крестника», Ференца, за столом сидит вся моя семья. В смысле, Кристо, тётя Дина и сиротка Рац, все при параде. Я начинаю неловко чувствовать себя в пижамке, пусть и со свитером, и пледом на коленях.

— Лилиана! Мы не виделись, кажется, тысячу лет. Поверить не могу, вы хорошеете день ото дня, — Ференц оттесняет санитара от кресла-каталки, чтобы самому установить его между стульями Ловаша и Кристо (карта беды «Наутс», оскаленные волк и медведь с двух сторон от оленя). Сам он усаживается напротив, насколько применимо это слово к круглому столу. — Очень милый свитерок, французский?

— Не знаю. Купила мимоходом у старьёвщика, ещё в том году. А по какому поводу собрание?

— Ваша годовщина, милая! — всплескивает руками Беренчи. — Джинсовая свадьба, ведь так теперь называют миткалевую?