Цыганские сказания

— Сопли? Я не заметила никаких соплей.

— У меня их и не было. Я просто не хочу ненароком зацепить мальчика, — я осматриваю пятку, чтобы убедиться, что хуже не стало.

— В смысле «зацепить»?

— Ты разве не подслушивала, когда мы с тётей Диной разговаривали?

— Вот ещё. Я слушала музыку с коммуникатора. Через наушники. Я всегда так делаю, когда мне скучно, — сиротка демонстративно вытягивает петлю провода из нагрудного кармана. — Поэтому у меня с собой обязательно есть четыре с половиной часа отменного панк-рока.

— У меня удача закончилась.

Девчонка небезнадёжна: до неё доходит гораздо быстрее, чем до меня.

— Тогда какого чёрта я делаю с тобой в одном помещении?! Я не хочу споткнуться о палас и переломать обе ноги, как Госька!

— Не одна ты очень мстительна. А теперь иди и принеси нам обед. Поосторожнее с горячим супом. Я лично теперь обливаюсь всегда.

Определённо, привычка рычать не красит четырнадцатилетнюю девушку.

Я успеваю разложить пасьянс на прусских картах дважды, пока дверь в коридор не хлопает. Через пару секунд ко мне входит свекровь с довольно большим плетёным коробом в руках:

— Здравствуй! Я поставлю тебе на постель?

— Добрый день! Да, конечно. А что это? О, ты тоже здесь. Поставь столик ко мне поближе.

— Я же не должна прислуживать тебе за обедом? — осведомляется сиротка.

— Вообще-то должна. Так что накрой как следует. Тётя Дина, вы не голодны?

— Эй, вторая порция — моя!

— Если твоя тётушка голодна, то нет. Не клади ложку просто так, под ней должна быть салфетка.

— Я не голодна, только чаю выпью, — к радости Катарины, сообщает свекровь. — Я вчера была на крестинах, ну, знаешь, у Яноша Панченко родился маленький, назвали Данко, и я поговорила со старухами. Мы кое-что придумали для тебя. Угадай, что у меня в коробе?

— Сорок подков? По крайней мере, я слышала, как что-то бренчало, и они приносят удачу, верно?

— Ой, про подкову я не подумала. Стоит прибить тебе одну на дверь. Чтобы отводить опасность.

— Ладислав будет в восторге. Он очень интересуется новыми техниками обеспечения безопасности, знаете?

— Он же не верит в цыганскую магию.

— Ну, я об этом, да.

Свекровь секунды две глядит на меня.

— Почему-то почти никогда не понимаю, когда ты шутишь. И что смешного, тоже.

— Да я просто... нервничаю.

— Понятно. Смотри. Чтобы выменять всё это, мне пришлось разорить свою сокровищницу. Ты же знаешь, нельзя покупать удачу, только дарить или менять. А дарить никто не захотел. Или, скорее, все захотели обновить свои украшения. Вот это, видишь? Зуб Маруси Михай.

— Такой большой?

— Лошадиный. В золотой коронке. Очень удачливый и, поскольку последнее время у Маруси всё гладко, скорее всего, заряжен бахт почти полностью. Носи его прямо в кармане. Я думала прикрепить к нему цепочку, но потом решила, что тебе будет не с чем надеть. Кстати, о подковах, вот эти серёжки теперь не снимай.

— Они же здоровенные, ими пони можно подковывать! Да ещё и из золота, — я взвешиваю очередной талисман на руке. — Это от кого?

— От Ангелы Сапорони. Такая, с большой родинкой над правой бровью. Ну, смотри, можешь спать без серёжек. Но вообще всё это, я думаю, лучше держать под рукой. Никогда не знаешь, в каком из талисманов закончится удача.

— Ясно. О, ладошка, такая была у кого-то в Пшемысле! — кажется, такая вот ладонь с изображением лилии в центре на чём-то вроде монеты называется «ладонь Богородицы».

— Да, твоя старая подруга, Патрина Шаркёзи, сейчас гостит у тёти. Передавала тебе привет. Кстати, единственная, подарившая амулет, а не обменявшая его. Я ей, правда, всё равно дала один перстень, просто так.

— А мне можно что-нибудь? Мне с этой безудачницей теперь каждый день рядом ходить, — сиротка жадно заглядывает в короб.

— Как раз теперь она больше не безудачница. Хоть обнимай её каждый час, ничего не будет.

— Я воздержусь, — обменявшись со мной взглядом, решает Катарина.

Когда тётя Дина, безо всякой опаски обняв и расцеловав меня, уходит повидать Кристо, я оказываюсь обвешена разными цацками, как американский дикарь после торга с добрыми европейцами.

***

Говорят, что в Нише полюбили друг друга парень и девушка. Но он был из христианской семьи, а она из мусульманской, и семьи были против их свадьбы. Они могли видеться только украдкой.

У цыган девушки в невестах долго не сидят: ей нашли жениха из богатой мусульманской семьи. Узнав об этом, парень пришёл в дом девушки и стал умолять отца отдать дочь за него, на любых условиях. Отец посмеялся над парнем, поклявшись, что отдаст за него дочь, если тот к следующей пятнице соберёт калым вдвое больший, чем предложила семья жениха: два веса девушки золотыми кронами. Золотые кроны уже не были в ходу, они были только в цыганских семьях для свадеб и передавались от матери сыну. В одной семье не бывало больше двадцати крон.

Парень ушёл домой. Он взял гитару и сложил песню о своей любви, а потом пошёл на радио и спел её в прямом эфире. Никто не знает, как ему разрешили; но его песню услышало всё Королевство Югославия.

Тогда ему позвонили несколько братьев из разных городов и обещали в назначенный день принести свои кроны. Этого было мало, но парень всё равно пришёл в пятницу, чтобы девушка увидела, что он сделал всё, что смог, а не отказался от неё.

Отец девушки сидел во дворе с большим тазом для денег. Парень положил в таз шесть крон.

— Это всё, голодранец? — спросил отец.

— Нет, сейчас мои братья принесут ещё, — ответил парень.

Отец засмеялся, потому что всё понял. Девушка смотрела из окна наверху.

Потом пришёл один из братьев парня и положил ещё четыре кроны. Потом пришёл ещё брат. И ещё брат. Потом пришёл друг парня. И ещё друг. И ещё друг. Все кидали в таз свои кроны, но их было мало, и отец девушки смеялся.

Потом пришли цыгане, которых парень не знал. И ещё цыгане. И ещё цыгане. Одни были из Нового Сада, другие из Ужице. Цыгане из разных городов. Некоторые приходили и приносили кроны от всей своей махаллы. Все кидали их в таз. Девушка смотрела в окно.

Прошёл час, и два, и три.

К дому девушки подходили и подъезжали цыгане. Одни были одеты бедно, другие богато. Одни были христиане, а другие — мусульмане. Одни кидали по кроне или по две, другие вываливали сразу десять. Таз наполнился доверху, и кроны стали расти уже горой: на палец, на два пальца, на три пальца. Девушка смотрела в окно.

— Если не хватит хотя бы полфунта золота, я не отдам её, — крикнул отец. В его дворе, на его улице, везде толпились цыгане, и приходили новые. И каждый кидал, хотя бы по кроне.