Дагор
Шрифт:
Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.
Они прошли не так уж много.
Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.
– Нет, - с облегчением сказал Арчи, - это не то…
Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку. Посох ушел ниже.
Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.
– Яма, - сказал он, - яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю,
– Муравьи, - Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви.
– Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о Господи.
– Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.
«Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро». Мэри истерически расхохоталась.
– Даже не надо копать могилу, - выговорила она сквозь смех и слезы, - поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!
Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она умолкла на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.
Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.
Отец Игнасио присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.
– Помогите мне, Арчи.
Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Он бережно принял ее и уложил на траву. Присев на корточки, осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска. Белокурый висок покрыт темной спекшейся кровью.
Ночью в темноте она вполне могла оступиться и упасть в яму. А там торчащий кол, и височная кость такая хрупкая…
Он перевесился через край ямы, протянул Арчи руку, помогая выбраться. На засохших кольях гнили черные ошметки, вокруг кружились мухи…
– Какая… - Арчи не сводил глаз с бледного запрокинутого лица, - какая ужасная смерть. Элейна, Боже мой, Элейна! Страшная, нелепая случайность.
– Да, - согласился отец Игнасио, - страшная, нелепая случайность.
Над головой равнодушно шумели деревья. Мэри заплакала.
– Теперь моя очередь, отец Игнасио, я знаю. Оно зовет меня, я слышу, я слышу, я же видела, видела, черное с белыми глазами. Оно идет за нами. И я знаю, знаю, кто это.
– Кто же?
– он многозначительно поглядел на Арчи.
– Томпсон!
– выдохнула она.
– Но мы же его похоронили, - отец Игнасио вздохнул.
– Я сам его хоронил.
– Он выбрался и идет за нами!
– О нет. Он был мертв. Тут нельзя ошибиться.
– Отец Игнасио, - Арчи замялся на миг, - но ведь… они умеют оживлять мертвых. Я знаю, я слышал легенды. Да и вы тоже.
– Черных, да. Язычников. А он белый. Христианин.
– Но он не принял причастия.
– Да, - согласился отец Игнасио, - он не принял причастия. Но зачем, во имя всего святого, зачем мертвецу преследовать нас?
Молодой человек сложил руки у рта, крикнул:
– Томпсон! Тихо…
– Я не верю, - отец Игнасио торопливо перекрестился.
– Это языческие выдумки. Давайте похороним ее по-христиански, друг мой, и уйдем отсюда.
– Но…
– Она мертва, говорю вам. Оставьте ее.
– Я только срежу прядь волос.
– Воля ваша. Бедное дитя. Укройте ей лицо, Арчи.
Он глядел,
как Арчи, стоя на коленях, осторожно выкладывает могильный холмик ветками, кусками коры, камнями…– А если она выкопается и пойдет за нами, лицо изъедено муравьями, как вы думаете, он будет ее любить?
– прошептала Мэри в ухо священнику.
– Господь с тобой, девочка, что ты говоришь?
Глаза блестят сухим нехорошим блеском, искусанные губы распухли. Бедняжка, похоже, подвинулась умом. А ведь ее так рекомендовала настоятельница. Разумная, рассудительная, крепкая девушка, и верой крепкая, и телом, как раз то, что нужно. Вдобавок нехороша собой, а значит, всю себя отдаст благородному делу… Разумная женщина эта настоятельница. Но она ошиблась. Мэри не для мира. Мэри - для монастыря, где нет соблазнов. Слишком сильна в ней кровь ее матери. Гнилая кровь.
Днем они наткнулись на мертвого оленька.
Животное размером чуть больше кролика лежало во мху, раскинув крохотные копытца. Тушка была еще теплой.
– Отчего он умер?
– Арчи нагнулся рядом с отцом Игнасио, который посохом перевернул животное.
– От зубов, - кончик посоха уперся в порванную шею, где шерстка намокла от крови.
– Должно быть, мы спугнули какого-то хищника, и он предпочел убежать, бросив добычу. Обычно они втаскивают ее на дерево. Очень кстати, должен сказать. Первый раз нам попалось что-то крупнее мыши.
– Да. Вы знаете, я раньше думал, такой лес должен кишеть животными, как в книжках для мальчиков. А он пустой. Мы даже не смогли никого подстрелить - просто потому, что никого нет. Пустой лес, правда, странно?
Это в книжках для мальчиков пишется о рае на земле. Рае для мальчиков, рае, где можно стрелять и бороться с нестрашными опасностями, взрослеть без драм, без вины, превращаясь в сильных мужчин. А это не рай. Это земля для таких, как он, таких, как мы, земля для потерянных душ, для отверженных, для тех, кто умирает без покаяния.
Он пожал плечами.
– Здесь все боятся. Животные боятся человека, боятся друг друга. Вполне естественно. Вот, гляди.
Он пошевелил тушку посохом.
– У него клыки!
– изумленно сказал Арчи.
– Да. Он тоже пожирал чью-то плоть. Хищный олень - странный зверек, слышали о таком? Туземцы говорят, он вдобавок умеет лазить по деревьям. Послушайте, Арчи, надо забрать мясо. Здесь его разделывать нельзя, зверь может вернуться.
– Какой зверь?
– Скорее всего, крупная кошка. Обычно они очень осторожны, но голод может пересилить. Если мы отойдем подальше, а там разложим костер… у нас наконец-то будет еда. Взвалите его на шею, Арчи, так будет удобней.
– Но он весь в крови!
– Ну, так оботрите его листьями. Идемте, Арчи, это добрый знак. Быть может, нам все-таки удастся выйти к людям.
– Мы просто обязаны, отец Игнасио, - юноша повернул к нему голову, на губах его скользнула дрожащая улыбка, - ради… ради нее. Она бы хотела, чтобы люди узнали - о ней и об Аттертоне. О затерянном городе.
– Да, - механически повторил священник, - о затерянном городе. Осторожней, Арчи, вы пачкаете воротник кровью.
– Тебе надо подкрепиться, - сказал он.