Далекие журавли

— Что ты пристал, ситуация изменилась, чего тебе еще надо?

— Лентяи вы несчастные и белоручки, вот вы кто!

— Мы пропускаем мимо ушей твою площадную брань.

— Полкило колбасы и буханку хлеба может приобрести на свои средства даже студент.

— А проводник? Кто поведет нас к сияющим вершинам? Может быть, ты?

— Хорошо. Я согласен.

Он уже несколько дней назад в подробностях выспросил о дороге на Ай-Петри одного старика, сторожа в курортном парке, но говорить сейчас об этом ему не хотелось. Его устраивало только безоговорочное доверие.

— О нет, поставить человечество перед опасностью потери двух его светлейших умов — этого мы допустить не можем. Давай лучше сыграй с нами в волейбол, нам как раз не хватает одного нападающего.

Итак, он попусту тратил слова. На какое-то мгновение он даже пожалел о черноволосой даме, с ней их было бы все-таки двое. А так он остался совсем один. Что же делать? Опять разыскивать Флору и все объяснить ей чтобы она подумала, что он флюгер, который несколько раз на дню меняет свои намерения? Или прятаться весь долгий вечер, а на другой день придумывать для нее что-нибудь про красоту восхода солнца на Ай-Петри? Нет, все это полностью противоречило его натуре. Что сказано, то должно быть сделано. Не желают другие, значит, пойдет он один. Где теперь искать еще союзников? Да, ему не остается ничего другого, как осуществлять запланированное массовое мероприятие в единственном числе.

Он постоял еще некоторое время у волейбольной площадки с гаснущей надеждой обнаружить среди игроков или зрителей родственную душу, которая откликнулась бы на его зов, затем бросил взгляд на часы, стрелка дошла уже почти до шести, и, не сказав больше ни слова своим компаньонам, быстрым шагом пошел прочь.

3

До Кореиза он мог бы доехать на автобусе, но ожидание на остановке было для него слишком нудным, пассивным и пустым занятием, поэтому он пошел пешком по узкой, однако покрытой хорошим асфальтом дороге, постепенно поднимающейся в гору. Настроение у него было приподнятым, принятое решение представлялось ему единственно правильным, его решимость нравилась ему самому, он был доволен собой, не спасовал перед трудностями дальнего пути, перед загадками нехоженых троп, он сдержал свое слово, он поступил благородно и по-мужски. В ушах его звучала бодрая, веселая мелодия песенки из диснеевского фильма «Белоснежка и семь гномов», обутые в кеды ноги вышагивали легко и размашисто, несмотря на встречающиеся довольно крутые подъемы, полупустой рюкзак поерзывал легонько за спиной из стороны в сторону и приятно потирал слегка обожженную солнцем кожу. Солнечный диск уже скрылся за гребнем горной цепи, круто обрывающейся по направлению к морю, но где-то там, за горами, оно еще стояло достаточно высоко и хорошо освещало все небо. С моря поднималась приятная прохлада, старые белые домики Кореиза с их доверчиво открытыми окнами и цветочными горшками за тонкими порхающими занавесками смотрели на него дружелюбно.

По левой стороне открылась узкая, круто поднимающаяся в гору тропинка. «Наверное, это и есть та самая тропинка, которая мне нужна», — подумал Мартин, однако описание, полученное неделю назад от старого сторожа в парке, уже несколько стерлось в его памяти, и он не решился сворачивать. Прошел еще некоторое расстояние вперед, чтобы удостовериться, не встретится ли впереди другая тропинка, более отвечающая описанию сторожа.

Вскоре он увидел магазины — продовольственный и промтоварный — и понял, что дошел до центра поселка. Он решил повернуть обратно, немного досадуя на себя, потому что его преувеличенное стремление действовать без риска стоило ему целого лишнего километра — четверть часа светлого времени! Улица была безлюдной, и только у закрытых дверей продмага сидела на ступеньках крыльца толстая пожилая женщина с мешком подсолнечных семечек. Он не любил, находясь уже в пути, спрашивать дорогу без крайней необходимости, в таких случаях он сам себе казался слишком зависимым, несамостоятельным, почти беспомощным, а это было ему не по душе. Но сейчас ошибка в выборе дороги могла бы обойтись слишком дорого, поэтому он изменил своему принципу и решился навести справку у торговки.

— Кудай-то? На Анпетрею? Это где ж такое? — уставилась на него женщина.

— Вы сидите под Ай-Петри, мамаша! Вон он, наверху. Гора такая. Может быть, вы видели, как туристы, такие вот, как я, с рюкзаками, проходили здесь? Куда они сворачивали с этой улицы?

— Эх, малый, туристы, они всюду шастают. Тута вот объявились какие-то. Проходят один опосля другого, карманы подставляют, двадцать стаканов семечек взяли, а как платить, то никого и нету. Вот это твои туристы, да-а?

Он досадовал на себя за свою наивность. Однако теперь уже он взбирался энергичной походкой по крутому уклону и с каждым шагом все больше убеждался, что тропинка была именно той самой, и эта уверенность возвратила ему хорошее настроение. Вскоре он увидел источник, бьющий из трубы, замурованной в каменную стену, и вспомнил, что старик сторож рассказывал о таком горном роднике. Кристально чистая вода била из трубы упругой, толщиной в руку, струей, он нагнулся к ней и хлебнул несколько глотков, вода была сладкая и холодная до судороги в челюстях. Поселок остался позади, довольно широкая тропа вела среди дикого кустарника. Вскоре показались первые сосны леса, вдали виднелись разбросанные по склону домики, какие-то ограды, но все это выглядело довольно беспорядочно и не годилось для ориентировки. Однако тропа, хотя и не сильно вытоптанная, различалась достаточно ясно и вела вверх.

Вдруг небо стало быстро темнеть. В течение нескольких минут всю местность окутала ночь, черная, без проблеска света, как до сотворения мира. Он продолжал идти вперед, но ощутил справа какое-то препятствие, то ли ограду, то ли заросли кустарника. Он остановился, и в ту же минуту раздался громкий лай собак. Он отскочил влево и натолкнулся на колючий куст. Невидимые собаки заливались неистовым лаем, и он никак не мог определить, то ли они приближаются, то ли только рвутся где-то на своих цепях. В кромешной темноте он инстинктивно начал пятиться назад, беря немного влево. На всякий случай вынул из кармана большой охотничий нож. Вдали послышались человеческие голоса; возможно, это были пастухи, а может быть, проходили пограничники со своими овчарками. Но ему в голову взбрела абсурдная мысль: это разбойники, кровожадные злодеи, потомки какого-нибудь Абрек-Заура, шныряют здесь по горным лесам, подкарауливая одиноких путников, чтобы взять их в плен.

Ощутив под ногами снова твердую, утоптанную почву, он остановился. Собачий лай утихал вдали. Он вытер пот со лба. «Болван, — выругал он себя, — только такой болван, как я, может пуститься в такое глупое путешествие. Ну почему, собственно, один я должен отдуваться за всех? Другие могут делать то, что они х о т я т. Только я почему-то всегда делаю то, что д о л ж е н. Почему?»

Однако недолгое его раскаяние не могло поколебать его решимости продолжать движение к цели. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он уже мог различать, хотя и неясно, близкие предметы, а когда взглянул вверх, то увидел над своей головой небо, густо усеянное большими светлыми звездами. Это небо было немного не таким, каким он привык его видеть в родном Свердловске, но все же он довольно быстро отыскал Большую Медведицу, и хотя Полярная звезда была спрятана за горным хребтом, смог с помощью соединительной прямой, проходящей через две крайних звезды Большой Медведицы, определить северное направление.

К счастью, вскоре из-за горного барьера выполз громадный светлый диск луны и залил окрестность белым, с голубоватым оттенком, светом. Мартин обрадовался, он снова мог различать тропу, пусть не очень-то ясно, но все же достаточно надежно. Луна оказывала ему и еще одну неоценимую услугу: на землю падали длинные, четко прочерченные тени от высоких стволов деревьев, их полосы пересекали под углом главное направление тропы, и значит, не нужно было больше сверять курс по звездам, достаточно соблюдать постоянный угол к теням деревьев.

Он почти не замечал возрастающей крутизны подъема, его ноги ступали с приятным напряжением, легкие с наслаждением вдыхали прохладный смолистый воздух соснового леса. Но, приблизившись к крутому обрыву скал, окаймляющему южный склон горной цепи, он снова попал в сплошную темноту — вершины гор закрыли луну.

Что делать? Идти дальше наобум? Но ведь можно свалиться в какую-нибудь трещину, которыми изобилуют Крымские горы. И никто не узнает, где его могила… Не узнает и Флора. Вдруг он понял, ведь это же ради нее, — может быть, не совсем, но во многом ради нее — он предпринял это опасное восхождение! Верность слову — да. Желание испытать себя — да. Жажда приключений — да, да! Но что значило бы то и другое, если бы не возвышающийся над всем этим образ прекрасной дамы?!

«Да, не зря этот изменник проводник говорил о пяти часах как о крайнем сроке для старта. А потом — пойти без карманного фонаря, какая глупость», — ругал он сам себя, не зная, что предпринять. И тут заметил, что свет луны снова заливает его. Добрая, верная союзница луна! Ты, конечно, не висишь на одном месте, а потихоньку двигаешься вперед и выше, отвоевывая у темноты пространство. Вот ты уже опять поднялась над вершинами гор. Спасибо тебе.

Дальнейший свой путь Мартин решил соизмерять с движением луны. Посидит несколько минут, отдохнет, разглядит тропу, насколько хватает освещения, и делает рывок до границы тьмы, потом снова сидит, отдыхает. Так бросками он и двигался все дальше вперед.

Но луна в конце концов окончательно преодолела горный барьер и словно яркий уличный фонарь повисла в небе Мартин взбирался все выше и выше, а тропа с каждым шагом становилась все уже, не раз он терял ее и тогда возвращался назад, чтобы отыскать. Теперь он был уже не новичок, он чувствовал себя знатоком своего дела, он был настоящий следопыт, которому никого не надо расспрашивать о дороге. Он исполнился гордой уверенности, сознанием осуществленного замысла, и, хотя тропа становилась все круче, иногда Мартину приходилось карабкаться даже на четвереньках, он не унывал. Он был молод и силен, он был полон решимости доказать, что он настоящий мужчина.