Далекие журавли

Лили поджимает ноги под партой. Ботинки она оставила в раздевалке.

— Лили пришла сегодня в школу в чулках. Хе-хе! — раздается голос Пауля Вольфа.

— Я у тебя ведь не спрашивала! — холодно замечает учительница. — Сиди молча и пиши.

В гардеробе Лили тычется лицом в свое старенькое пальтишко и заливается слезами. Вера Францевна обнимает ее за плечи и ведет в свою комнатку при школе.

— Посиди здесь возле печки и сними чулки. Ножки давай завернем в платок. Вот так. Смотри пока картинки в книге. А на перемене я зайду за тобой.

Лили с любопытством разглядывает комнатку учительницы. Узкая, аккуратно заправленная, белоснежная постель с единственной маленькой подушечкой у изголовья. Столик у окна прогибается под тяжестью книг и тетрадей. На стене висит большая цветная картина. Лили долго рассматривает ее: Ленин резко выбросил вперед правую руку. Вокруг реют красные знамена. Лили вспомнила, когда ее принимали в пионеры, Вера Францевна сказала: «Пионерский галстук — частица нашего красного знамени!»

Раздается звонок, и в коридоре сразу становится шумно. Входит Вера Францевна с чулками и ботинками Лили в руках.

— Больше в чулках по снегу не бегай, — говорит она. — А то заболеешь и не сможешь ходить в школу.

— Но эти ботинки для меня слишком большие! — замечает Лили, будто это и так не видно.

— Большие лучше, чем малые, — улыбаясь отвечает Вера Францевна. — Вот натолкаю в них шерсти, подложу подстилки, и ты увидишь, как тепло твоим ножкам будет.

Лили уже не возражает. Она на все согласна. В это мгновение в ней созревает твердое решение: она непременно станет учительницей.

Занятия продолжаются. Лили легко справляется с задачей и теперь смотрит в окно. За ним приветливо светит солнце, а окошки плачут, оставляя на стекле бороздки. Снег уже утратил свой белый блеск и стал каким-то тусклым. Вдруг Лили видит сестру. Лена почему-то бежит к школе. Торопливый стук в дверь. Кто-то протягивает Вере Францевне записку. Она читает и бледнеет. Лили уже стоит рядом.

— Тебе нужно домой, — говорит Вера Францевна. — Сестра ждет тебя в коридоре.

Лена хватает сестренку за руку.

— Пойдем скорее! Папа тебя спрашивал. Он… ранен.

Сестры срываются и бегут по снегу изо всех сил. По щекам их катятся слезы. Лена, всхлипывая, рассказывает:

— Если бы не Вальдман, папы уже не было бы… в живых… Бедный, утром еле в деревню приполз. Дядя Михель его узнал… пошел по следу и… нашел папу… Без соз… сознания.

— А сейчас?

— Пришел в себя.

— А Вальдман?

— Мертв. Зато толстопузого хорошо потрепал.

— Дядю Петера?

— Хорош дядя! Брат его тоже там был. Вальдман и его клыками пометил. Обоих милиция забрала.

Дверь дома открыта настежь. Во дворе, в сенях, на кухне люди, набилось, наверное, полдеревни. Вокруг царит странная при таком многолюдье тишина. Лили с трудом пробивается к кровати отца.

Дядя Мюллер, который бывал на войне и немного разбирается в ранах, сидит с краешка кровати. Лили берет в обе руки папину тяжелую бессильную кисть. Какая она… чужая и холодная! Она пытается согреть ее своим дыханием и с отчаянием смотрит на бледное, осунувшееся лицо отца.

Подходит мама. Лили в страхе хватается за ее юбку.

— Иди к близнецам, — тихо просит мама.

Лили послушно поднимается. В это время бьют часы. Отец открывает глаза, и Лили тут же бросается к нему.

— Не надо плакать, — голос отца какой-то странный, необычный. — Это же волки… Скоро их уже не будет… Им нет места среди людей…

Отец делает паузу. Ему, наверное, тяжело говорить. Лили не сводит с него широко открытых глаз.

— Они думают… теперь уже все… никто не пригонит трактор в деревню. — Слабая усмешка озаряет губы отца. — Будто я один здесь…

— Ну, за работу, люди! Не толпитесь, — говорит дядя Мюллер. — Все будет хорошо. Ему теперь нужен покой.

Все расходятся. Лили отправляется в детскую и терпеливо отвечает на бесчисленные вопросы четырехлетних близнецов. И хотя ей самой только девять, она разговаривает с ними, как взрослая.

— Скоро не будет уже волков в деревне. Им ведь нет места среди людей… Волки рыщут по лесам или прячутся по ущельям…

Отец выздоравливал медленно и трудно. Порой головная боль изводила его так, что у него темнело в глазах. Короткая зима осталась позади. Однажды воскресным утром отцу захотелось посмотреть на поля в весеннюю пору. Мама шепнула Лили:

— Иди с папой и уговори его как можно скорее вернуться домой.

Они шли степной тропинкой Папа, погруженный в свои думы, молчал, шагал легко и быстро. Молчала и неутомимая болтушка Лили. Она все время помнила про их уговор. Когда она попросила отца взять ее с собой, он сказал:

— Ладно… можешь пойти. Но учти: я люблю со степью быть наедине.

Лили только сейчас, кажется, поняла, что значат слова отца «со степью быть наедине». Здесь, в открытой степи, царила торжественная тишина, и все вокруг было празднично красивым. Резкие мартовские ветры отгладили и точно выдраили небо до глянцевой голубизны. Откуда-то высоко-высоко лилась восторженная, самозабвенная трель жаворонка, от которой замирало сердце. Изредка проплывала над головой озабоченная журавлиная пара. Эти большие перелетные птицы появились здесь недавно, с неделю назад. По обочинам тропинки дерзко пробивалась нежная зелень. Кое-где появились даже первые весенние цветы, и Лили умудрилась нарвать целый букетик.

День стоял необыкновенно тихий, уютный: ласково припекало солнце, Лили стало жарко, пришлось расстегнуть кофточку. Время от времени она пускалась наперегонки с собачкой Фифи, которая все-таки увязалась за ней.

Отец все чаще останавливался, смотрел по сторонам, ковырял землю, растирал влажные комочки на ладони и покачивал при этом головой. Лили внимательно следила за отцом и удивлялась. Как он изменился за последнее время! Уже не играет, как бывало, с детьми, стал задумчив, грустен; глаза под кустистыми бровями смотрят куда-то далеко-далеко. И весь он как-то ссутулился, сгорбился; все помалкивает. Странно… Как давно уже не поют в доме песен! Даже вертлявая Фифи и та вроде побаивается его, хотя он ее почти и не замечает… Фифи, должно быть, догадалась, что хозяйка в этот миг подумала о ней: ни с того ни с сего заюлила, запрыгала, норовя от благодарности лизнуть Лили руку. «Бедняжка, — подумала с жалостью Лили, — никто на тебя не обращает внимания, никто тебя не любит, кроме меня и братиков. А разве ты виновата, что не можешь заменить убитого Вальдмана? Долго тебе придется расти, бедный песик, чтобы стать таким большим, сильным и смышленым, каким был наш Вальдман…»

Там, где степная дорога пересекалась с тропинкой, отец вдруг остановился и тихо произнес:

— Это случилось здесь…

Он пытливо оглядывался вокруг. Неподалеку, на холме, возвышалась старая ветряная мельница. Только теперь Лили догадалась об истинной цели сегодняшней прогулки. Здесь, на месте того злодейского покушения, дядей Мюллером и сторожем Суйеном зимой был погребен по просьбе отца его четвероногий друг — Вальдман. Он, должно быть, лежал под шершавым валуном рядом с монгольской каменной бабой. Лили положила на серый валун крохотный букетик весенних цветов.

— Бедный Вальдман… Ты был настоящим другом…

Лили подняла глаза, увидела бледное, взволнованное лицо отца и вспомнила мамин наказ.

— Папа, я та-ак устала… Не пора ли нам домой?

Возвращались другой дорогой. Впереди простирался удивительный зеленый луг. Но что такое? Там… явно что-то происходило. Остановились, затаили дыхание. Лили окликнула не в меру любопытную Фифи. Отец поднес к глазам полевой бинокль — случайную находку в горах. Из-за все развивающейся близорукости он всегда носил его при себе. Лили унаследовала от отца не только его голубые глаза, но и близорукость и потому сейчас терпеливо ждала, когда папа даст ей посмотреть в «подзорную трубу». Она вдруг заметила, как посветлело лицо отца, и ее начало разбирать любопытство. Наконец отец улыбнулся и протянул ей бинокль.