Далекие журавли

Своих товарищей он встретил в вестибюле жилого корпуса, они, как обычно, собирались отправиться на пляж.

— Ну, ты силен, — первым отозвался на его приветствие пепельный блондин Феликс из Тарту, — Мы всю ночь глаз не сомкнули, переживали за тебя.

— Что ты говоришь?

Он был еще доверчив, как дитя, и часто принимал розыгрыш за чистую монету.

— А где ты, собственно, провел эту ночь? — подмигнул черноволосый Юра из Харькова.

— На Ай-Петри, разумеется, — ответил Мартин с веселой гордостью, которая не покидала его все это утро. — Ах, ребята, какая это была ночь!

— С кем же, мальчик? — снова подмигнул Юрий.

— Иден, ты, видно, не в своем уме, — сказал Феликс — Или ты в самом деле думаешь, что мы поверим твоим сказкам.

— Никакие это не сказки, могу дать полный отчет, если вам угодно.

И он начал рассказывать. Он описал тропинку в Кореизе, с которой начинался подъем, пожилую женщину с ее мешком семечек, бьющий горный источник и сосновый лес, невидимых лающих собак и воображаемых разбойников, лунный свет и косые тени от сосен, темный силуэт короны Ай-Петри и пугающие шорохи в кустах. Только для картины самого восхода солнца он не нашел подходящих слов. Собственно, он их даже и не искал. Он не мог так легко отдать это свое переживание на всеобщий суд, что-то слишком интимное заключалось в нем для него, что хотелось сохранить для одного себя. Но чтобы оставаться честным до конца и ничего не утаить от товарищей, он сказал:

— А восход солнца — это, ребята, вещь! Но это должен пережить каждый сам для себя. Потрясающе, даю вам слово.

Хотя усталость довольно сильно давала себя знать, ему не хотелось ложиться в постель. Товарищи выразили согласие подождать его, если он быстро переоденется, это была своего рода дань его поступку. Переодеваясь, он представлял себе, как там, под большой скалой, удивит своим появлением Флору, которой ему так не хватало сегодня на рассвете, как он расскажет ей все как было, без малейшей утайки, с самого начала, включая и ее роль, которую она играла во всем, сама о том не подозревая. Для нее он попытается даже воспроизвести картину восхода солнца, и если в ней проснется интерес, он скажет, что готов еще раз, теперь уже с ней, сходить на Ай-Петри. Тогда они вместе переживут этот праздник природы, и это, быть может, свяжет их друг с другом на всю жизнь…

— А как вы провели вчерашний вечер? — спросил Мартин, шагая рядом с товарищами, спросил от щедрости душевной, чтобы и другим предоставить возможность самовыражения, потому что сознавал себя победителем и как всякий победитель был великодушен.

— Ничего особенного, немного потанцевали, немного поскучали и получили свой кефир с бромом перед отходом ко сну, — ответил Феликс. — Ты спроси лучше Юру, у него, наверное, найдется побольше чего рассказать.

— Да уж на этот счет не беспокойтесь, — подтвердил брюнет Юра и устало потянулся. — Ах, амигос, какая бабочка вчера порхала вокруг меня. Стройная блондинка недюжинной интеллигентности. А как целуется! Да еще и имя-то какое — чистая поэзия! Флора — слыхали вы когда-нибудь такое имя?

Он по-прежнему шел рядом с товарищами и держался так, словно ничего не произошло. Он даже отвечал на их вопросы, хотя порой совсем и невпопад. На последнем перекрестке улиц перед входом на территорию пляжа он наконец остановился.

— Ребята, я кое-что забыл. Мне надо сбегать домой, идите без меня, я приду потом. — Он повернул обратно и пошел вверх по улице.

Впервые в своей жизни, которая вовсе не была для него короткой, а была всей до сей минуты прожитой жизнью, он почувствовал, что его предали. Совершенно новой была для него горечь этого чувства, мучительной, почти невыносимой.

Но вскоре это чувство сменилось гневным недовольством самим собой. Эх ты, одинокий герой, рыцарь печального образа! Чего ты достиг тем, что доказал свою смелость в безлюдной пустыне у вершины Ай-Петри? Лучше бы ты доказывал ее здесь, среди людей, и притом совсем другим способом. Остался бы здесь, как все нормальные люди, пошла бы тогда Флора с тобой в этот вечер, и целовала бы тебя, и ты был бы счастлив. А теперь ты никогда больше не сможешь заставить себя приблизиться к этой девушке. Она целовала другого, в первый же вечер после твоего ухода. А почему, собственно, ей не поцеловаться с другим? Что связывало ее с тобой? Поистине маловато, чтобы требовать верности до гробовой доски.

Да, все так. И тем не менее он знал, что эта девушка для него больше не существовала. Быть может, он еще встретит ее случайно где-нибудь на пляже, или в парке, или в кино. Он поклонится ей, может быть, даже обменяется с ней несколькими ничего не значащими словами. Но занять какое-то место в его жизни она уже никогда не сможет, это он твердо знал, хотя и не смог бы дать этому всестороннего обоснования.

Придя в свою комнату, Мартин постелил постель. Медленно разделся. Он почувствовал вдруг себя смертельно усталым. Голова гудела. Усталость снижала остроту восприятия, и все же он чувствовал себя глубоко несчастным. Лишь время от времени короткими, как молния, вспышками пронизывало его воспоминание рассвета на Ай-Петри, он видел встающее из-за моря солнце и недолговечную водяную гору, которую оно потянуло за собой. Потом им снова овладевало отчаяние невосполнимой потери.

Он еще не знал, как много он приобрел. Сквозь горечь и муку пробивалось упрямое сознание: если бы даже исход был известен ему заранее, он все равно поступил бы только так, а не иначе.

Когда он вечером проснулся, у него было такое чувство, словно он сразу стал намного старше.

Перевод автора.

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Рассказ

В этот день ему подозрительно везло.

Во-первых, новая кассирша, эдакая элегантная девица на толстых подошвах, принесла прямо к станку полумесячную зарплату в зеленом конверте и ему оставалось только поставить свою подпись в ведомости.

Во-вторых, наконец-то ему удалось найти правильный угол для установки нового резца с корундовой головкой, теперь он мог пускать шпиндель на шестьсот оборотов и почти что удвоить подачу. Производительность сразу невероятно подскочила, и сменный инженер, постояв пару минут около станка и приглядевшись, сказал с нескрываемым восхищением:

— Все-то у тебя получается, Конрадыч! А мы уж было надежду потеряли. Ну, ты прямо волшебник.

— Почему же это у нас не получится, если у других получается? — ответил он с некоторым задором.

Лесть он не любил, однако хорошо знал, что он лучший токарь на заводе, и, представив еще одно доказательство своей незаменимости, не мог удержаться, чтобы не покуражиться, просто так, даже с иронией к самому себе.

В-третьих, сегодня был короткий день, последняя пятница месяца, и уже в половине четвертого он, помывшись в душе и переодевшись, вышел из проходной. Заводские автобусы стояли рядком наготове, ему досталось сидячее место, и не было еще четырех, как он оказался в центре города.

Счастливый день, подумал он и стал прикидывать, не всерьез, конечно, а так, шутя, отчего бы это могло произойти. Счастливым днем недели для него всегда был четверг. Однако вчера он пожертвовал поздней хоккейной передачей, чтобы не тревожить сон семьи. Выходит, он поступил хорошо. А хорошие поступки должны вознаграждаться — вот уже есть одна причина. С двадцать шестым числом он долго ничего не мог поделать, но потом разделил его на два и получил тринадцать, а это уже число его дня рождения. Значит, действительно счастливый день на законном основании, и, значит, сегодня должно ему везти.