Дальнейшие похождения Остапа Бендера

— Ой, Остап Ибрагимович, командор! — растроганно произнес Балаганов и потянулся через стол, чтобы обнять Бендера.

— Ну-ну, без телячьих восторгов, Шура. Не надо оваций… Неужели вы и теперь опуститесь до низкого пижонства?

— Вот крест святой, Остап Ибрагимович, ни за что! — горячо выпалил и перекрестился Балаганов. — Положите вот здесь что угодно, не возьму чужого. Я сейчас другим человеком стал. Смотрите, какой у меня нательный крест, — распахнул Балаганов пиджак, жилетку и расстегнул рубашку. На груди бывшего карманника и мелкого воришки висел на серебряной цепочке золотой крест с распятием.

Да, с тех пор жизнь Шуры Балаганова резко изменилась и стала на прочный исправительный путь. Он как на исповеди все рассказал отцу Никодиму, за что задержал его милиционер. А когда рассказал, то кающимся голосом пояснил:

— Машинально, святой отец, клянусь, машинально. У меня же и деньги есть… — сунул он руку в карманы, намериваясь показать священнику одну из пяти пачек денег, но не решился.

— Понимаю, раб божий, искушение тебя взяло нечистым поводом. Да простит тебя Бог. Возвратил ли ты украденное пострадавшей?

— А как же, святой отец, она взяла свою эту жалкую, ничтожную сумочку.

— Ну что ж, едем ко мне, раб божий. Величать тебя как?

— Александром, батюшка.

— Вот, Александр, поживешь у меня. Поможешь по дому, если таково желание в твоей душе будет. Послушаешь проповеди. И даст Бог, Всевышний вразумит тебя, отвернет тебя, раб божий Александр, от лжи, обмана и посягательства на чужое.

Всю осень и зиму Балаганов прожил у священника. Колол дрова, носил воду, очищал двор от снежных сугробов и слушал церковные проповеди и богослужения. Но когда наступил Рождественский пост, то чуть было вновь не сорвался и не сбежал от отца Никодима. Но взяв себя в руки, не без помощи священника, продолжил жизнь в тепле, хотя и впроголодь, так как в доме священнослужителя и матушка, и все домочадцы постились. И чтобы удержаться, не свернуть с честной дороги, Балаганов время от времени шел в город, заходил в частный ресторан и наедался там до отвала не только постной пищи, но и скоромной.

И вот наступило Рождество Христово. Боже, как понравился этот святой праздник Шуре! Никогда он еще не праздновал эту первопрестольную дату.

У отца Никодима все делалось по церковным канонам, по установившимся домашним традициям. Было наготовлено много разных праздничных кушаний, и даже на столе красовался запеченный молодой поросенок. А в углу зала стояла пахучая расцвеченная игрушками и свечами елка. Кругом было праздничное убранство, все домочадцы священнослужителя были торжественно веселы и нарядны.

— Все это хорошо, дорогой Шура. Так вы плывете из Екатеринославля? Как там оказались и почему в Киев?

— Когда отца Никодима арестовали, я по просьбе матушки и его личной, переданной из тюрьмы, выполнял их нижайшую просьбу. Отвез в Екатеринославльскую епархию две ценные иконы, большой серебряный крест с распятием и камнями, кадило, лампаду и праздничную ризу отца Никодима.

— И все это без утайки доставили по назначению? — недоверчиво смотрел Остап на Балаганова.

— Вот крест святой, Остап Ибрагимович, я же на иконе поклялся и крест вот у меня освященный церковью, — приложил Балаганов руку к груди.

— И вы действительно стали верующим?

— Не то, чтобы таким уж верующим, как церковники, но по душевному своему состоянию верующий, — кивнул Балаганов. — Не таким, конечно, верующим, как отец Никодим, его матушка и их домочадцы, но верующий, — повторил убежденно бывший уполномоченный по рогам и копытам.

— Это поразительно, Шура. Вы меня просто удивили как никто другой, зная вас в прошлом и слушая вот теперь. Ну хорошо, выполнили вы волю отца Никодима, отвезли, и что? Зачем плывете в Киев? Снова какое-то поручение церковников?

— Нет, Остап Ибрагимович. Киев я знаю неплохо. Не раз в его округе выступал как сын лейтенанта Шмидта, — засмеялся Балаганов. — Просто так, хочу побывать там в новом своем качестве, посмотреть, может быть, какое-нибудь дело подвернется.

— Вот-вот… — недоверчиво смотрел на него Остап.

— Нет-нет, Остап Ибрагимович, только честное, с капитальным вложением пусть, но только честное. Отпраздную Светлый пасхальный Праздник в столице христианства.

— Ну-ну, Шура… Вы ли это?

Остап неожиданно вспомнил, как он, защищая Кису Воробьянинова, скандалил с отцом Федором в Старгороде и спрашивал того: «Папаша, почем опиум для народа?». Сейчас он смотрел на своего бывшего молочного брата и покачивал головой, узнав о такой невероятной перемене в нем. Затем хитро спросил:

— А может, снова есть желание побыть сыном лейтенанта Шмидта?

— Что вы, что вы, Остап Ибрагимович! — замахал руками Балаганов, как человек, отгоняющий назойливую осу. И с жаром заверил — Ни за что! Вы же сами говорили, что это пижонство, товарищ Бендер.

— Говорил и говорю, дела надо делать покрупнее и достойнее, дорогой Шура. Слышали о таком? В газете недавно было напечатано, Киев насыщен кладами и составляет треть всех древнерусских кладов. Понимаете, Балаганов? Вот я и думаю…

— Ох, Остап Ибрагимович, они же все под землей, как же их найти?

— В том-то и дело, что их обнаружить трудно. Иначе каждый дурак находил бы клад и разбазаривал. Ну, а вы, Шура, имея 50 тысяч дарственных денег… Положим, за вычетом сделанных вами расходов, уже меньшую сумму, что вы делаете, Балаганов? Прилично приоделись, как я вижу, плывете в каюте первого класса, как я понимаю, и проматываете тысячи?

— Да, Остап Ибрагимович, ничего на ум не приходит. Открыть свое дело я неспособен. Воровать я уже не могу, поклялся на иконе, не могу и не буду. Пальцы себе поотрубываю. О женитьбе, правда, подумываю… — смутился рыжеволосый друг Остапа.

— Это объяснимо, годы берут свое. Так что, к семейному уюту потягивает?

— Ой, товарищ Бендер, я как подумаю, что буду семьей связан по ногам и рукам, да пойдут еще дети, так сразу же меняю решение.

— Правы, Шура, не уподобляйтесь пижонству не только в мелких воровствах и аферах, но даже и в семейных узах. Я имел глупость как-то жениться на одной мадам. И что же вы думаете, Балаганов? Она меня и в Москве отыскала. Еле ушел от ее страстных притязаний.

— Вот-вот, Остап Ибрагимович, я тоже боюсь этого. Достаточно того, что свободу мою допры переполовинили. Поэтому я сейчас ломаю голову в поисках себя, ищу подходящее для себя занятие.

— Деньгами ищите себя, Шура, как и я, когда обладал миллионом, — согласился Бендер.

— А может, Остап Ибрагимович, вместе махнем в Рио-де-Жанейро? — прошептал Балаганов.

— Можно было бы, только не таким моим дурацким способом, Шура. Но моих и даже ваших денег для этого недостаточно.

— И что, нужен еще миллион? Одного вашего мало? — удивился единомышленник в деле Корейко.

— Да, Шура, мало. Ведь я снова на мели, — наколол вилкой маслину Бендер.

— Как на мели, командор? — потянулся к Остапу Балаганов. — А миллион? — прошептал он, оглянувшись по сторонам. — На тарелочке с голубой…