Дальние снега
Шрифт:
— Дак ведь рано-то, барин, — несмело подал голос Мартын, — одно вредство…
— Не твоего ума дело! — оборвал Александр.
— Воеводиха с девкой пироги прислала, — подал голос слуга.
— Прими, — разрешил Александр.
Отпустив Мартына, он сказал:
— Отсюда вырваться будет не так просто, как ты, Машка, думаешь.
Прежде никогда ее Машкой не называл, а сейчас сделал это, словно грубостью утверждая свое старшинство, грубостью показывая независимость.
— Господи! — воскликнула Саня, и ее темные, с розоватинкой, похожие на
Александр брезгливо скривил тонкие губы:
— Ты девка али княжна Меншикова? Батюшка мне признался, — до шепота понизил он голос, — в голанском городе Амстердаме лежат у его банкира Фандербурхова на имя купца Косогорова деньги наши. Два мильена. И доходы на них идут. Мы только выберемся отсюда — так и получим.
Саня глядела широко открытыми глазами, слезы у нее мгновенно высохли.
— А захочешь омужланиться, — жестко закончил Александр, — я от тебя отрекусь, и всего ты лишишься.
— Я буду ждать, братец, — покорно сказала Саня.
— С капиталом тебя любой дворянин возьмет. Вот боюсь… — он запнулся, будто эта мысль ему только что пришла, хотя вынашивал ее давно, — с Марией нас отсюда не выпустят.
Старшая сестра посмотрела вопросительно, ничего не понимая.
— Послушай, Маша, — как мог мягче, вкрадчиво сказал Александр, — отпиши ты в Москву, что хочешь постриг принять. Тогда выкарабкаемся из этого омута. А мы тебя не забудем в монастыре…
— Правда, Машенька, — обняла сестру, заластилась Саня, — спаси ты нас.
Мария долго сидела молча, опустив голову. Впервые брат открылся ей, каким не знала его. Она поднялась.
— Нет, Александр, не стану я в Москву писать. Нужды в том нет. Скоро с родителями предстоит мне встретиться.
Александр растерянно посмотрел на сестру.
— Ну что ты, Маша, — виновато, торопливо заговорил он, — разве желаем мы смерти твоей? Не поняла ты меня. Для твоего же блага прошу — отпиши, а там видно будет. Помнишь, как царевичу Алексею Кикин сказал: «Клобук-то не гвоздями к голове прибит».
— Нет, братец, все я поняла, как след, — печально и твердо ответила Мария, — пишите прошение сами. Покуда оно дойдет, меня уж не станет.
Она повернулась и, тоненькая, хрупкая, пошла, а брат и сестра ошеломленно смотрели ей вслед.
И так вдруг стало жаль Александру старшую сестру — в ноги бы ей бросился. Много лучше она его, добрее и чище.
…И впрямь тихо угасла Мария через полтора месяца, в день своего восемнадцатилетия.
Сибирский генерал-губернатор так же, как он недавно писал о Меншикове: «Не стало ноября 12 дня во исходе его жизни», — теперь готовно донес Верховному тайному совету, что «декабря 26 дня 1729 года Меншикова дочь Марья в Березове умре».
Зелен
каменьВ январе 1730 года в Москве по случаю предстоящего по власти божественной бракосочетания четырнадцатилетнего Петра II с княжной Екатериной Долгорукой собрались члены тайного совета, синода, послы, генералитет.
Дочь князя Алексея Григорьевича волоокая красавица Екатерина — хотя и сохла по дальнему родственнику, красавчику гвардии капитану Юрию Юрьевичу Долгорукому и влюблена была без памяти в графа Мелиссимо, шурина австрийского посланника Братиславского, — довольно охотно подчинилась требованиям отца и дала Петру II согласие на брак.
Алексей Григорьевич жил теперь как в тумане, шутка ли — будет отцом императрицы. Он совал всем, даже близким, руку для целованья.
А невеста прикидывала, какие заморские платья ей вскоре привезут, и не оставляла надежды на продолжение встреч с Мелиссимо.
Все карты перепутала неожиданная смерть Петра.
Одни говорили; утром вскочил мальчишка, открыл окно, наглотался студеного воздуха, другие — что от скоротечной оспы помер, третьи — что оспой болел, да открыл окно, оспа исчезла, а смерть вошла.
Как бы то ни было, но глубокой ночью, за несколько часов до назначенной свадьбы, по-щенячьи скуля, раздирая лицо ногтями, преставился император, успев только выкрикнуть: «Запрягайте сани!.. Хочу ехать к сестре…»
Трон снова осиротел — угасла мужская линия императорской власти. Возмечтали родовитые — боярский афронт, — не возвернулся ли их час, их привычная жизнь по старинке: без геометрий, верфей да каналов, математических школ, гошпиталей и академий, что напридумывал Петр. Будут жить, род храня, не деля власть с черной костью, с выскочками.
В ту же ночь заседал Верховный тайный совет. Князь Дмитрий Михайлович Голицын, с готовностью приняв подсказку Остермана, предложил выбрать императрицей племянницу Петра I Анну Иоанновну, «чтобы себе полегчать и вольность прибавить». На том и решили.
Еще при жизни своей царь выдал восемнадцатилетнюю племянницу Анну — дочь старшего брата Ивана — за курляндского герцога, тоже восемнадцати лет, Фридриха-Вильгельма, потому что Речь Посполитая зарилась на Курляндию, хотела разделить ее на воеводства. Через неделю после свадьбы герцог помер, злые языки сказывали, не выдержал неуемность супруги.
Вскоре Анна приблизила конюшенного покойного Бирона и родила от него сына.
Решив императрицей сделать Анну, тайный совет предложил ей на подпись в Митаве условия-кондиции: без тайного совета не вступать в брак, не назначать себе наследника, не жаловать знатные чины и деревни, не привозить в Россию Бирона… «А буде чего по сему обещанию не исполнено — то лишена будет короны российской».
Остерман на то заседание тайного совета идти не хотел, чтоб не связывать себя, руку правую перебинтовал — «подагра!»— да его настойчиво вызвали. Сутулясь более обыкновенного, Генрих Иоганн твердо сказал, опустив тяжелый подбородок: