Дальний приход (сборник)
Шрифт:
— Какую Ежукову?
— Ну, Беллу Ивановну… Не помнишь разве? Она меня олигархом обозвала, дура такая! Правильно говорят, здесь поселок такой, кто ни приедет, сразу его за большого начальника принимают… И он чего хочет, то и творит с народом, пока не заберут наверх…
— Погоди! — остановила его жена. — Ты лучше расскажи, чего тебе там привиделось? Какую ты Ежукову видел? Белла Ивановна померла еще пять лет назад!
— Как померла?! — проговорил Анатолий Дмитриевич. — Ты…
Он не договорил, потому что совершенно отчетливо вспомнил, что и в самом деле умерла ведь Белла Ивановна. Точно
Глупости, конечно… С чего умирать из-за этого?
— Это она и устроила! — сказал Гирькин. — Вот ведь до чего вредная баба…
— Померещилось… — сказала жена. — Там место такое шальное, что часто мерещится всякое… Пошли ужинать! Остынет все…
Ужинали молча.
— Налей чаю! — попросил Гирькин. — Чего-то совсем сегодня голова тяжелая… И спал плохо.
И он замолчал, глядя на белых козочек, что прыгали на фарфоровом лугу на чашке.
— По телевизору говорили, что погода меняется, — сказала жена. — Вот и гуляет давление.
— А под утро какие-то кошмары снились… Алешку нашего видел. Он мне истории рассказывал, которые от ребят в оздоровительном лагере услышал… Страшные такие рассказы… Там, понимаешь, мать похоронили, а на следующий день дети стали исчезать из семьи. И вот только один отец и остался в доме. Так он даже раздеваться не стал, чтобы не уснуть. А когда полночь наступила, смотрит, выходит из печи мать, а за нею гроб черный выползает. Ну, отец схватил топор и изрубил гроб. И так, понимаешь, устал, что тут же и свалился без чувств, а когда проснулся, видит: вокруг-то дети лежат порубленные…
— Ужас какой! — сказала жена. — Тут и не только Ежукова привидится…
— Да… — сказал Гирькин. — А Алешка наш не звонил?
— Его мать на дачу повезла… Как приедут, обещала позвонить…
Они не успела договорить, когда резко зазвонил телефон.
— Да? — снимая трубку, сказала жена. — Это ты, Настя? Что?! Что с Алешей, Настя?! Разбился? Насмерть?!
Анатолий Дмитриевич смотрел, как, уронив телефонную трубку, медленно оседает на пол жена, но двинуться не было сил, каменная тяжесть сдавила его, и ему казалось, что откуда-то из темноты могильного надгробья, на котором высечены были буквы «ГИРЬКИН А.Л.», и смотрит он…
И все различал он сейчас…
И опрокинувшуюся фарфоровую чашку, на которой, как будто по небу, беззаботно прыгали белые козочки, и чай, что расползался коричневым пятном по столу, тяжело впитываясь в холщовую скатерть, и храм, который чуть приподнялся вверх, чтобы рухнуть наземь, пропадая во вздыбившейся земле и кирпичной пыли, тоже видел он…
И все длилось и длилось это мгновение.
Господь говорит тихо, но слышно всем
— Господь говорит тихо, но слышно всем, кто Его слушает…
Эти слова, похожие на цитату из сборника святоотеческих поучений, я услышал от своего соседа, отставного полковника в паломническом автобусе.
И сказаны они были по поводу сетований сидевшей впереди женщины, что в этом году в поездках по святым местам не пробирает ее чего-то. В
феврале была в храме Гроба Господня на Святой земле, и то ничего не почувствовала! Все, видно, туристы затоптали там, захватали своими глазами…Тогда полковник и сказал про тихий, но слышный каждому Голос, и женщина оглянулась на нас. И столько презрения было в ее взгляде, что, право же, моему соседу следовало бы в букашечку превратиться, чтобы уместиться в пространство, предназначенное ему странницей, разочаровавшейся и в Святой земле.
Ну а мне мысль отставного полковника понравилась.
— Хорошо сказано… — заметил я, когда он немного отошел от взгляда, подаренного ему паломницей. — Это вы у кого-то из старцев прочитали?
— Нет! — ответил отставник. — Это я сам в Важеозерском монастыре понял…
В монастыре, основанном учениками преподобного Александра Свирского Геннадием и Никифором Важеозерскими, я бывал, а полюбил его, кажется, еще в детстве, слушая рассказы про Интерпоселок, и конечно, меня заинтересовало, что же такое случилось с полковником в обители на Важском озере.
«У меня под Олонцом дом есть, я там как на даче живу… — рассказал полковник. — И вот года три назад приехали ко мне гости из Питера и пристали, чтобы я их в Важеозерский монастырь свозил.
А я и сам уже давно хотел побывать там, но тут, как назло, накануне поездки меня радикулит схватил. Да так основательно, что я едва ногами мог шевелить.
Но и отпираться от поездки было неудобно.
Только заикнулся я про спину, и смотрю: лица у моих гостей вытянулись разочарованно, они ведь ради монастыря и приехали ко мне…
А тут получается, что я отговорку такую придумал.
Ну, раз деваться некуда, натер спину фастум гелем и поехал.
И такая боль меня в дороге скрутила, что сам не помню, как пятьдесят километров по шоссе пропилил, а дальше — свертка, и еще километров двенадцать дороги. Вообще-то из-за этой свертки и проблемы все с поездками в монастырь. По шоссе рейсовые автобусы ходят, а на свертке никакого транспорта нет. Только на своей машине и можно проехать.
Эти километры я, стиснув зубы, ехал…
В общем, когда на место прибыли, я сказал, что возле машины побуду, дескать, не нравится мне что-то в моторе.
— Идите, — говорю своим спутникам. — А я тут посмотрю, что случилось.
И как-то так сказал, что и не заподозрили мои спутники неладного, а может, и не захотели заподазривать, побежали в монастырь, на источник, куда давно мечтали попасть.
Ну а я еще раз мазилкой поясницу намазал и устроился поудобнее на сиденье, чтобы отдохнуть.
Только чувствую, что еще хуже становится.
И главное, боль уже по всей спине растеклась, и плечи, и грудь охватывает…
«Не, — думаю, — еще минуту полежу, и застрянем здесь надолго. Никто ведь из моих спутников машину водить не умеет. Надо держаться…»
Кое-как выполз из машины, захлопнул дверку и поплелся в монастырь.
Расположен он, как вы знаете, на южном берегу озера…
Несколько церквей, братский корпус, хозяйственные постройки — и все это вместе с деревьями, растущими на берегу, отражается в тихой воде озера, словно там еще один монастырь…