Дальний свет

— Почему… Нет, — Сибилла невольно попятилась.

— Ты нашла нас в Истрицке, когда мы только туда въехали. Ты зачем-то выехала оттуда с нами, хотя тебе ничего не грозило. Ты отправилась с нами и из Каталёва, хотя Булова уговаривала тебя остаться… Дайте догадаться, кто ещё мог уведомить их о нашем местонахождении, когда на всём пути нам не встретилось ни одного человека.

— Но это не я, — Сибилла покачала головой. — Ведь я точно так же не представляла, где мы…

— Если не ты, то кто?

— Я не знаю…

— Правильно, потому что никто, кроме тебя.

— Но это не я! — вскрикнула Сибилла. — Как мне доказать, что это не я!

Обернулись даже стоявшие у внедорожника Рамишев и Пурпоров.

Китти замолчала, резко потёрла правый висок, будто у неё вдруг заболела голова.

— Извини, — пробормотала она, не глядя на Сибиллу. Быстро обошла машину. — Извини, у меня крыша едет в последнее время.

Она открыла дверь на заднее сидение, скрылась внутри салона.

Сибилла постояла немного рядом, всё же открыла дверь со своей стороны.

— Можно?

Китти кивнула. Она сидела, сгорбившись, и угрюмо куталась в поднятый воротник.

— С тобой что-то странное происходит, — проговорила Сибилла.

— Давно заметно?

— Нет… Не очень.

— Сдаю потихоньку. Вот что значит отсутствие тренировки. С Софи бы такое не прокатило.

— Ты пытаешься взять на себя слишком многое, — произнесла Сибилла. — Госпожа Булова тогда сказала тебя правильно.

— Но разве я… Разве я могу иначе?

Она вынырнула из воротника и, мельком глянув на Сибиллу, снова отвернулась.

— Я помню, когда мы вернулись в Ринордийск… Нет, позже, когда родители развелись. Я ходила тогда по улицам. Там, где меня никто не знает. У железнодорожного моста. Там, где обелиск. Я понимала, что могу поменять паспорт. И что это ничего не изменит. Что сколько бы я не убегала по этим улицам, я никогда не убегу. Они слишком хорошо меня помнят. Я могу лгать кому угодно, но не им. И не себе. Все вокруг… Те, кто хорошо относились, я имею в виду. Все они говорили: «ну это же только фамилия, не имеет никакого значения». Но я-то знала, — она посмотрела на Сибиллу и вновь приложила пальцы к виску, — что он здесь. И что мне от этого никуда не деться.

Поняв, что она не собирается говорить дальше, Сибилла придвинулась чуть ближе.

— Ты никому не рассказывала об этом? — Китти коротко качнула головой. — Может, тебе было бы легче?

— Кому бы я сказала? — Китти искривила уголки губ. — Феликсу? Будто я не вижу, как он смотрит на меня даже сейчас. Что бы он там ни говорил. У него каждая эмоция на лице написана. Никогда не умел притворяться по-настоящему.

— Он очень беспокоился, когда ты болела, — заметила Сибилла. — И боялся, что ты не дождёшься, когда они приедут. Он один раз рассказал мне, что ты ему обещала никогда не исчезнуть. И говорил, что ты, конечно, сдержишь обещание, — она неуверенно помолчала. — А ты правда что-то такое обещала?

Китти тревожно и сосредоточенно нахмурилась, будто пыталась припомнить, чего не было в её памяти.

— Это после похорон Роткрафтова, — произнесла она наконец. — У него, считай, нервный срыв был. Что я должна была сказать — что это не от меня зависит?

— Но значит, ты нужна ему. И мне. А ведь мы тебя знаем.

Китти холодно улыбнулась:

— Ему — и, кстати, тебе — лучше бы держаться от меня подальше. Пока я ещё могу контролировать свои действия. Что, как видишь, уже не всегда получается.

Она достала из-за пазухи пистолет, с интересом повертела его в руках.

— Знаешь, я никогда не стреляла по людям. Только по мишенькам. Иногда задумываюсь, как это могло бы быть. Скорее всего, однажды я просто раскрою им себе черепушку, и на этом всё закончится.

— Китти, — Сибилла протянула было руку к ней, но она отстранилась к дверце. — У каждого есть своя тень за плечами. У любого человека, это правда. Твоя просто носит определённое лицо и имя. Это, наверно, даже чем-то удобно, — она попыталась улыбнуться.

— Да, я знаю, — Китти кивнула. — Я всё это знаю, Сибилла. Я просто устала.

Обе замолчали. Через лобовое стекло чуть размыто виднелся лес, заснеженные ёлки, кусочек неба над ними. На изгибе тропы вдалеке показалась фигура. Неловко, но очень упорно она приближалась. Китти тут же подобралась и внимательно всмотрелась.

— Наконец, — она вынырнула из машины наружу, подождала, пока фигура приблизится. — Ну что?

— Ну подожди, дай хоть отогреюсь, — бросил Феликс. Открыв дверь, он бухнулся на переднее пассажирское и с минуту просто шумно втягивал воздух, восстанавливая дыхание.

Китти села за руль, открыла бардачок. Взглядом указала на зеленоватую бутылку внутри.

— Эту гадость сама пей, — пробормотал Феликс и, глубоко вдохнув ещё раз, выпалил. — Ихтамнет.

Китти вопросительно подняла брови.

Он повторил отчётливее:

— Их. Там. Нет.

85

Они уходили вверх по узкой тропе, всё дальше и дальше — к вершинам, скрытым пеленой тумана. Первые несли что-то, похожее на флаг, отсюда не разобрать было, какого цвета. Их шатало и сносило ветром — туда, где по бокам от тропы разверзалась бездна, и острые камни, осыпаясь из-под ног, летели в неё, чтобы исчезнуть бесследно. Чем дальше, тем гуще становился туман и делалась уже, терялась из вида извилистая тропинка над пропастью.

— В этом они все, — протянула стоявшая у неё за спиной Софи. — Взять себе флагом красное платье когда-то жившей шлюхи и идти под ним против всего, пока не упадут.

— Но куда они? — проговорила Лаванда. — Ведь там… ничего нет. Там только туман.

— Именно так. Туман жизненно необходим всем в их роде. Пока он не даёт им рассмотреть, они могут идти вперёд — к какой-то свободе, к какому-то свету. Спроси их, что это — и они не ответят.

Ветер злился на этих утёсах. Он яростно трепал крысиный плащ Софи и птичьи перья в браслете Лаванды.

— Они поют? — Лаванда прислушалась и уловила тихий, почти сливавшийся с ветром мотив.

— Это песня у них в голове, — снисходительно пояснила Софи. — Когда-то она двигала города и страны, теперь же это просто старая ветошь. Она обещает им лучший мир, который они никогда не сумеют построить.

— Там только пусто, — тихо повторила Лаванда. — Зачем им эта пустота в тумане? Почему они не возьмут моего солнца?

На вершине ветер ходил вольно и беспрепятственно. Ничто здесь не прерывало его одинокий свист.