Дама с единорогом

Нет, Жанна не бросилась вон из комнаты, не стала истошно призывать смерть, а просто в недоумении смотрела на человека Норинстана.

Позвав Джуди, баронесса велела накормить посыльного, а сама медленно, не сознавая, что делает, отправилась совершать привычный дневной обход. Сегодня в него был включён ещё один пункт — крыша донжона. Лестница длинная, пока она поднимется наверх, сумеет всё обдумать.

— Убит, баннерета Леменора больше нет, — вертелось у неё в голове, когда она проходила по караульным помещениям.

А потом были разговоры с новым управляющим о закупках на зиму, вопросы Элсбет об обеде, мелкие повседневные хозяйственные дела. И наконец тяжёлая дверь и гулкие ступени тёмной лестницы.

Поднявшись на верхнюю площадку донжона, Жанна прошла мимо башенки часового и остановилась у парапета. Отсюда, с высоты, были видны окрестности на много миль вокруг.

— Другая бы ушла в монастырь. Но зачем? — Мысли вяло текли в её голове. — Он мёртв, а ты молода. У тебя малолетний брат, замок, баронство, люди, которых поручил твоим заботам отец. Любовь живёт и умирает, а долг остаётся.

Баронесса отошла от парапета; по телу пробежали мурашки. Как же здесь всё-таки высоко!

Одна часть её существа говорила: «Уйди из мира, отмоли его грехи!», другая настойчиво возражала: «Не делай глупостей! Может, он давно разлюбил тебя. Да и любишь ли ты его настолько, чтобы стать невестой Христа?».

Победил здравый смысл. Жизнь она любила больше баннерета. Да и где он, баннерет? Время стирает и более стойкие образы.

Разбудив задремавшего часового, девушка отругала его и отправилась на кухню помогать Элсбет.

* * *

Джуди сидела на кухне и доедала остатки обеда, заботливо подогретые дородной румяной Элсбет. Огарок свечи из лярда почти догорел, и закопчённая кухня постепенно погружалась во тьму.

— Что, госпожа-то плачет? — Кухарка присела рядом со служанкой. — Не везёт ей, бедняжке!

— Да нет почти, — равнодушно ответила служанка.

— Сходила бы к ней, может, нужно чего.

— Потом схожу.

— Темно ведь.

— Госпожа темноты не боится. И потом, зачем я ей?

— Ну, — замялась кухарка, — подсобила бы чем.

— Чем? Рыдала бы с ней в три ручья? И потом, не так уж она убивается. У неё ведь, в отличие от некоторых, женихов не убивали.

— Ты о себе, что ли?

— О себе, горемычной. Не видать моей Рут отца!

— Почему? Не его ж убили, а его господина.

— Если баннерета к себе Бог прибрал, то и Метью тоже. Он ведь сеньора в беде не бросит. Может, и к лучшему, — вздохнула она.

— Как это к лучшему? — взвилась Элсбет. — Этак ты о своём женихе кручинишься!?

— Был жених — нет жениха, а я-то есть. У меня теперь двое детей, Элсбет, им отец нужен: на какие шиши мне их растить? Но не было бы счастья — да несчастье помогло. Раз уж так вышло, попытаюсь окрутить Оливера.

— Оливер, Оливер… — Кухарка нахмурила лоб. — Что-то я такого не знаю.

— Да это человек Норинстана. Я краем уха слыхала, будто он дворянских кровей. Если так, то лучшего отца моим деткам не найти. Да и мне о себе подумать надо.

— Вот, значит, какая ты, Джуди! А если Метью вернётся?

— Вернётся, так вернётся. Любовь, конечно, — штука важная, но уж больно пожить хорошо хочется. Да ладно тебе, Элсбет, все так делают!

— Женихов предают?

— Да никого я не предавала! Мы ж даже не сговорены были. У тебя, кажется, тушёные овощи были? Дай-ка их мне.

Целую неделю Жанна почти ничего не ела и по несколько часов проводила в молитве. Но постепенно молитвы становились всё короче, а приёмы пищи — всё длиннее.

Было позднее утро. Солнца не было, небо затянуло серыми клочьями облаков. Ожидали дождя — он так и не начался. Именно в такое утро Метью неожиданно воскрес, возникнув из рассказа одного бродячего торговца. Он столкнулся с оруженосцем Леменора в одном из кабачков, и тот попросил при случае передать привет невесте.

Несмотря на практический взгляд на жизнь, Джуди обрадовало это известие. Не удержавшись, она поспешила поделиться радостью с госпожой.

Жанна проверяла содержимое шкатулки с драгоценностями, когда к ней влетела раскрасневшаяся служанка.

— Госпожа, госпожа, — размахивая руками, взволнованно закричала она, — я получила весточку от Метью!

— Что ж, рада за тебя. — Баронесса захлопнула шкатулку и спрятала себе под юбки.

Джуди потупилась. Да, не следовало говорить об этом той, которая только что оплакала возлюбленного.

— И что твой Метью? Где он теперь? Не говорил, как… как погиб баннерет?

— Не знаю. Он ничего про это не передавала.

— Тот человек, который говорил с Метью, кто он? — оживилась Жанна и больно сжала её руку.

— Да не знаю я, госпожа! Какой-то мелкий торговец. Метью мне всего два слова передал: здоров, мол, и помню.

— А ему можно верить, этому торговцу?

— Кто ж его знает? — пожала плечами служанка.

— Он уже уехал?

— Да, госпожа.

— Жаль. Когда он видел твоего жениха?

— Он не говорил.

— Значит, тогда баннерет был ещё жив… Может быть, был жив.

— Госпожа…

— Чего тебе ещё, несносная? Вот возьму и выпорю тебя! Решила зло надо мной пошутить? — Баронесса дала ей оплеуху.

— И в мыслях не было! — Джуди потёрла щёку.

— Ступай, бездельница, и не надоедай мне глупой болтовнёй!

Когда служанка ушла, Жанна вытащила из-под юбок украшения и, разложив их на постели, задумалась над словами Джуди:

— А ещё говорят, что Господь справедлив! Справедлив… Он забрал к себе отца и Артура, и оставил в живых жениха этой Джуди. Может, и баннерет жив?

Она на миг замолчала и вздохнула:

— Перестань, ты же знаешь, что он мёртв. А этот молодчик Метью, наверняка, сбежал, бросив господина в беде. Трусливый гадёныш! Решено, Джуди за него не выйдет.

Вечером у ворот замка столпились люди, грязные, оборванные, уставшие. На нескольких разбитых подводах сидели дряхлые старухи, качавшие на руках хнычущих детей. Их матери стояли тут же и, одной рукой поправляя свалявшиеся волосы, другой рассеянно гладили по голове старших ребят, боязливо жавшихся к их ногам.