Дамасские ворота
Шрифт:
Он воззвал к Богу.
— Власть народу, — проговорила она, хотя знала, что эта фраза, на устах с которой она решила умереть, давно обернулась дурной шуткой. — Кто был ничем, — пыталась она сказать, пытаясь думать, — тот станет всем.
Какое грязное, страшное место. В следующий миг она уже качалась в пустоте, и единственная мысль рвалась в мозгу: воздуха, этого смрадного воздуха; но дышать было нечем. Злые люди, направив луч фонаря, смотрели на нее; в угасающем сознании вспыхнула последняя мысль: неужели это смерть, и бездонная тьма милосердно раскрыла ей свои объятия.
Часть третья
53
Его
В бунгало было пусто, остальные кровати заправлены. Сония сидела на детских качелях в рощице и, заслонив ладонью глаза от утреннего солнца, смотрела на него:
— Хочешь завтракать?
Он помотал головой:
— Где все?
— Разиэль и Преподобный поехали с Розой на Голаны. Она молодая и сильная, поможет в случае чего и сама, может, убережется от опасности. Остальные здесь. Мы сняли им парочку бунгало. А я поджидаю тебя.
— Поджидаешь меня для чего, Сония?
— Чтобы подняться на гору.
— Правда? И что мы там будем делать, когда поднимемся?
— Я — петь. Ты — слушать. Ты ведь репортер, не так ли? Ты сопровождаешь меня. Потом, если все выйдет как надо, поедем в Иерусалим.
Он повернулся и увидел Фотерингила, который, бормоча себе под нос, возился под капотом «вольво» шестидесятых годов.
— Ты, я вижу, колеблешься, — сказала Сония, беря Лукаса за руку. — Есть другие идеи?
— Да нет, пожалуй.
В дороге, сидя за рулем своей арендованной машины, Лукас спросил:
— Что он собирается делать в горах?
— Он должен провести какое-то время в медитации перед своим последним…
— Заявлением? — предположил Лукас. — Откровением?
— Да, правильно. А потом вернуться в Иерусалим, потому что сказано, что он придет из Дана.
Он покосился на нее. Нет, она говорила без иронии; она все еще верит. Раньше или позже это должно кончиться. И тогда, когда настанет просветление, что останется от нее? Что до него самого, то теперь он уже хотел, чтобы это не кончалось. Хотел, чтобы их обоих несло непрекращающееся чудо.
— Восприятие функционально, — сказал он. — Согласна? Ведь вещи не определяются тем, что мы видим ежедневно? То, что мы видим ежедневно, может быть ложным сознанием.
— Так-то лучше, — сказала Сония. — Теперь ты понял. В любом случае я нужна Преподобному. Он это сказал. И я хочу, чтобы ты присоединился.
Вскоре они уже проезжали магазины и отели Тиверии. Тут был небольшой парк с аттракционами на берегу Киннерета. Между аттракционами неуверенно гуляли стеснительные арабские семейства. Лукас обратил внимание, что женщины были в косынках или мантильях вместо чадры.
— Христиане, — объяснила Сония. — Из Армии Южного Ливана ездят сюда на отдых.
Когда они проезжали Магдалу, где Мария Магдалина жила сельской девушкой до того, как стала блудницей в большом городе, со стороны озера донесся одинокий слабый звук колокола.
Немощеная дорога бежала среди необработанных полей, спускаясь к воде, окаймленной тамариском и эвкалиптами. В нескольких милях впереди Лукас увидел арки церкви, стоящей на берегу.
— Что это? — спросил он.
— Чей-то храм. Забыла чей.
Храм и примыкающий к нему монастырь были из розового иерусалимского камня, но непохоже, чтобы старинной постройки. В неороманском стиле, крытые красной черепицей, с чистым внутренним двориком
и фонтаном перед ними. Он свернул с шоссе на грунтовку и покатил вниз, к озеру. Оказавшись у воды, он понял, что выбрал не ту дорогу; храм и монастырь были на другой стороне пастбища, огороженного колючей проволокой.Звонили колокола, от гудящего бассо профундо до тинькающей меди колокольцев. Ветер с озера кружил перезвон, уносил его к небу, оповещал о медленно ползущих тучах дальний берег.
Высокий монах в белом закрывал двери храма.
— Бенедиктинцы. Я хочу пойти, — заявил он. — Пойти к мессе.
— Если ты так хочешь, — сказала она, — я хочу пойти с тобой.
Лукас схватился с оградой из колючей проволоки, обдирая руки.
— Поосторожней! — попросила она его.
Он сражался с оградой, как Лаокоон со змеями, пока не смог наконец поднять нижнюю подпорку, чтобы Сония проползла под проволокой.
— Может… — сказала она, извиваясь и с трудом проползая на спине в отверстие, — может, проще сесть в машину и подъехать с другой стороны?
— Нет. Не успеем. — Он все больше нервничал. — Придется колдыбать по полю.
— Это действительно так необходимо, Крис? — спросила Сония, отряхиваясь. Она оцарапала колени о проволоку.
— Ты не обязана идти. Оставайся. Объедь вокруг, я встречу тебя у церкви.
— Нет. Я пойду с тобой.
Они пробирались через высокую жесткую траву, плети ежевики и комья красной земли к монастырю. Идти было тяжело, и они еще больше оцарапались. Лукас натужно дышал.
— Крис, да что с тобой? — спросила она обеспокоенно.
— Это место хлебов и рыб [403] , — сказал он. — Где множество было накормлено.
— О, я его знаю.
— Я должен присутствовать на этой литургии, — сказал Лукас. — Во что бы то ни стало.
— Я смотрю… я смотрю, ты совсем потерял голову, — сказала она, тяжело дыша и с трудом поспевая за ним.
— Возможно.
Но когда они подошли к строению, тяжелая деревянная дверь оказалась закрыта. Лукас потянул огромное кольцо. Заперто. Потянул сильнее, потом рванул. Табличка на двери объявляла: «RUHIG», а ниже: «GESCHLOSSEN F"UR GOTTESDIENST» [404] .
403
Мф. 14: 13–21. Речь идет о церкви Умножения хлебов и рыб в Табхе; оригинальный храм был построен в 350 г. на месте, где, как традиционно считается, было совершено известное чудо, современная — на остатках древнего фундамента в 1982 г. и является точной репродукцией византийской перестройки VI в.
404
«СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ»; «ЗАКРЫТО НА БОГОСЛУЖЕНИЕ» (нем.).
Он подошел к другой двери. Такое же объявление.
— Они обязаны впустить меня, — сказал Лукас.
— Не обязаны, Крис.
— Черта с два не обязаны! — закричал он.
Изнутри едва доносилось григорианское пение. Двери, должно быть, очень толстые, подумал он. И принялся колотить кулаками.
— Впустите, сукины дети немецкие!
Его взгляд упал на угловой камень: 1936.
— Господи Исусе! — завопил он. — Тридцать шестой год! Ублюдки, впустите меня! Впустите! Ты подумай, — сказал он Сонии, — не пускают. И не пустят.