Дамасские ворота
Шрифт:
Они долго шли вдоль потока, и шум воды на речных порогах под ними становился все громче. Наконец они подошли к водопаду, где поток отвесно падал с высоты шести футов в прозрачную заводь, достаточно глубокую для плавания. Рядом была небольшая лужайка, и на ней, не обращая внимания на ветер и грязь, в одиночестве сидел Де Куфф, склонив голову на плечо.
Из кустов в десяти футах дальше по берегу поднялся Разиэль. Спросил:
— Нравится зимний лагерь?
— Сейчас не зима, — ответила Сония.
— Ну почти. Зимы больше никогда не будет.
Они спустились за ним ко второму, маленькому водопаду, возле которого Роза готовила чай на костре в закопченном котелке.
— Долго не закипает на этой высоте, —
Когда после долгого ожидания вода наконец закипела, она разлила чай по разным емкостям, какие оказались под рукой: армейским и щербатым сувенирным кружкам, баночкам из-под джема. Чай, похоже, был травяной.
Они пошли с чаем обратно, и Разиэль устроился на почтительном расстоянии от старика, который сидел опустив голову между коленями. Остальные последовали примеру Разиэля. Лукас только и мог, что смотреть на воду и спрашивать себя, что он тут делает. В поисках ответа он взглянул на Сонию. Она опустилась на траву рядом с ним:
— Чего-нибудь хочешь, Крис? Хочешь, спою для тебя?
Разиэль проговорил, не поднимая головы:
— Спой. Спой для него.
Сония запела песню конверзо [420] о душе, воспаряющей ввысь, как музыка, о музыке, воспаряющей через семь сфер нижних Сефирот к своему невообразимо далекому дому:
Взмывает ввысь, крылата, Чтоб там, куда б и птица не домчала, Полна иного лада, Ей музыка звучала — Всему первопричина и начало… [421]420
Converso (исп.)испанские евреи-выкресты.
421
Луис де Леон (1527 1591). «Ода Франсиско де Салинасу». Пер. Б. Дубина. Антология испанской поэзии золотого века. Ижевск, 2011.
Над головой низко — казалось, рукой можно достать — плыли тучи, неся сырость и холод.
— Надо было прихватить гитару, — сказала она, дрожа.
— Не нужна тебе гитара, — проронил Разиэль, все так же не поднимая головы.
Она легла на бок и коснулась щекой травы. Взяла руку Лукаса в свою и не запела, а тихо, почти шепотом, продекламировала:
Когда порой взгляну я На высь в ее торжественном свеченье И нашу жизнь земную, Под сумрачною сенью Предавшуюся сну и сновиденью…— Теперь я почти понял, — сказал Лукас. — Но конечно, не совсем. Это иллюзия.
— Разумеется, милый. Я неразумна, ты неразумен.
Огонь тоски и страсти Томит мне сердце, жаром обдавая, Струятся слезы счастья, Как влага ключевая… [422]— Что это значит?
— Это… это о том, как мы плачем от любви, печали и томления. Ведь плачем же, да?
— Конечно. Как ни странно, — сказал Лукас. — Я вот часто плачу. Чаще, чем стоило бы.
422
Луис де Леон. Ода «Ясная ночь». Пер. Б. Дубина. Антология испанской
поэзии золотого века. Ижевск, 2011.— Как можно плакать чересчур много?
— Ты плакала в Сомали? — спросил Лукас. — Ручаюсь, что нет.
— Там было не до того. Но потом плакала. Оплакивала всех их. А их было так много.
— Но ты не такая жуткая плакса, как я, Сония. Меня что угодно может расстроить. «Наш городок» [423] . «Мадам Баттерфляй». Хороший односолодовый виски.
— Мне показалось, ты того и гляди расплачешься, когда та немчура не пустила тебя на свою литургию. Вид у тебя был такой, будто ты готов убить кого-нибудь.
423
«Наш городок» — наиболее знаменитая пьеса американского писателя и драматурга Торнтона Уайлдера (1897–1975), впервые поставлена в 1938 г.
— Страх и ярость. Это все, на что я способен.
— Ты хороший любовник.
— Господи помилуй! Никто еще не говорил мне такого.
— Странно, — сказала Сония. — Мой отец всю жизнь прожил, испытывая страх и ярость. Настоящие страх и ярость.
— У меня они тоже настоящие. Может, менее обоснованные, но настоящие. Я настоящий. Вроде бы.
— Верю. Ты сердитый и перепуганный. И настоящий.
Лукас достал бутылку.
— Уверен, у твоего отца жизнь была намного тяжелей, чем у меня. Уверен, меня бы такая жизнь в два счета доконала.
— Он тоже был слаб на слезы, — сказала она. — У него это не было по-другому. Я имею в виду, по-другому оттого, что он был черный.
— Мне это понятно, думаю, что понятно.
— Я мало бывала дома с моим стариком. Слишком была глуха, тщеславна и стеснялась его. — Не отпуская руки Лукаса, она перевернулась на спину. Тучи расступились. — Каббала говорит, что созерцать правду и не печалиться — величайший дар.
Разиэль, слушавший их разговор, сказал:
— Я собирался дать вам это. Хотел в любом случае сделать возможным для всех вас.
Глядя на него, Лукас понял две вещи. Первая: не было ни малейшего шанса, что этот хипстер мог кому-то дать созерцать правду или тень правды, кроме как в виде музыки. И вторая: в его чай что-то добавлено, какое-то сильнодействующее психотропное средство.
Старик Де Куфф с усилием поднялся на ноги.
— Тюрьма! — выкрикнул он. — Да, тюрьма! — Он опустился на колени и вырвал горсть мяты и клевера, астр и грибов, росших вокруг него. — Красота! Но это ничто.
Он приблизился к ним.
— Это не свято! — крикнул он своей немногочисленное команде. — Никакая страна не свята. Земля — место изгнания. Избавление — в сознании. Тиккун — понятие духовное. — Он подошел к ним. — Что это? — Он взял в ладони лицо Разиэля и заглянул ему в глаза. — Что в твоих глазах? — Подошел к Сонии, приподнял пальцами подбородок и, внимательно посмотрев, сказал сурово: — Не отводи глаз. И ты тоже, — взглянул он на Лукаса. Лукас не сопротивлялся, когда Де Куфф положил ладони ему на уши и посмотрел в глаза. — Искры, — засмеялся Де Куфф. — Искры. Прекрасные искры. В вас обоих. Кто сможет это отрицать? Кто, глядя в ваши восхитительные глаза, сможет отрицать это?
— Или глядя в твои? — сказала Сония.
— Это от Всемогущего. Мощь, мудрость. Искры — в смиреннейшем из вас. Они сияют.
Силы его иссякли, он снова опустился на траву.
— О чем это он? — спросил Лукас Сонию.
— Наверно, о том, что значит быть евреем.
— Понятно.
И, глядя на старика, самозабвенно подбрасывающего в воздух травы Иордана, Лукас на мгновение поверил. Чувствовался размах. Чувствовалось, как определенные люди, даже против своей воли, приобщаются к Свету при начале Творения.