Дань

Старый ратник нерешительно привлек к себе девушку, и та позволила себе несколько тихих всхлипов на его плече, но потом отстранилась. Вовремя.

Над степью прогремел голос Хана:

– Что произошло? Немедленно доложить!

Кайсар увидел труп старенькой лошадки, а рядом с ним заплаканную, расстроенную и опустошенную Эйлин, и все внутри него оборвалось. Высшие силы! Ну почему же им не суждено хотя бы один день просто насладиться счастьем, простым человеческим счастьем?! Чем он прогневал Мать Всех Степей? За что несет подобные наказания? Каждая слезинка Эйлин для него была как пропущенный удар ножом.

Он спрыгнул со своего жеребца и подхватил княжну на руки. Почувствовав тепло и защиту Хана, Эйлин прижалась к его плечу, да так и затихла, вслушиваясь в разговоры.

– Яд… Яд… Яд… - звучало со всех сторон, и было невыносимо осознавать, что она отравила Малышку собственными руками. Ее сердце разрывалось от тоски, раскаянья и боли.

– Кайсар… - прошептала она.

– Сейчас мы уйдем отсюда, мое северное солнце, - тихо ответил он и приказал людям: - Найдите Таруса, пусть разберется в произошедшем и доложит мне.

С рук он княжну так и не отпустил. Просто шагал через все стойбище, прижимая к себе драгоценную ношу. Если только на таких условиях судьба дает возможность побыть им вместе, то он готов вечно носить на руках свою Сайхан Эмегтэй.

Хан снова давал возможность Эйлин выплакаться у него на груди. Но слезы высохли, или их просто не осталось, как не осталось и ниточки, которая связывала княжну с родной Калишей. Она просто сидела, прижавшись к Кайсару, и впитывала каждой своей частицей его тепло, его силу, потому что своих на сегодня у нее не осталось.

Етугай пришел через час. Он мрачно посмотрел на Хана и девушку на его руках.

– Какие новости? – спросил повелитель своего нукера. Он не поднял глаз на друга, впервые чувство вины душило его изнутри.

– Тарус обнаружил яд. Таким женщины травят насекомых по весне, - ответил Етугай. – Женщины, накрывавшие на стол Сайхан Эмегтэй, ждут, чтобы услышать твою волю. Это достойные жены достойных мужей, Кайсар. Рассуди здраво.

– Ты сможешь это выдержать? – шепнул княжне Хан.

– Я хочу знать, кто виновен в смерти моей лошади, - тихо ответила она.

Разговор не длился долго. Служанки оказались честными женщинами, хорошо знающими свою работу и традиции саинарского народа. В день, когда Великий Хан избирает свою Сайхан Эмегтэй, многие саинарские дамы преподносят подарки счастливице, желая ей счастья и долгих лет жизни. Отказаться от дара означает отказаться от счастья, поэтому подношения принимались все. Одежду и украшения сложили в гэре эмегтэй, а угощение подали к столу.

В лепешках, которые испекли разные хозяйки, не было яда, потому что их ели многие и даже сам Хан Кайсар, а вот фрукты – красивые и очень дорогие, перед отъездом Санрай принесла одна из ее служанок.

Именно в яблоке мудрый Тарус обнаружил яд.

– Сколько должно быть ненависти в человеке, чтобы отважиться на такое… - прошептала Эйлин.

Етугай потупился, а Хан вызвал одного из сотников.

– Догнать караван Санрай, - приказал он. – Отряд сопровождения отозвать назад. Бывшую эмегтэй и служанок казнить на месте. Останки разбросать по степи волкам на потеху. Всех мужей рода понизить в должности на одну ступень, впредь станут лучше воспитывать дочерей и жен своих. Бывшему жениху выдать из ханской казны откупные или подобрать невесту.

Воин низко поклонился и удалился вместе с ханским нукером, который тихо диктовал ему напутствия от себя.

Месть свершилась. Тогда почему же Эйлин в душе было так жаль юную Санрай, так и не познавшую ни любви, ни счастья? На этот вопрос княжна не знала ответа, но в своем сердце теперь оплакивала не только Малышку, но и неразумную бывшую ханскую эмегтэй.

***

Прошла неделя. Эйлин не перестала горевать, но боль слегка притупилась, и временами девушка даже находила в себе силы улыбаться окружающим.

Руки зажили, и мудрый Тарус снял повязки. На месте кровавых мозолей розовела тонкая молодая кожа, а шрамы не болели и не причиняли неудобств..

Кайсар старался быть рядом, но ему приходилось отлучаться, чтобы лично проверить караулы или обсудить дела со своими нукерами. Тогда рядом с Эйлин оставалась верная служанка. Сувда не давала скучать своей госпоже, почти всегда пребывая в хорошем настроении. Она трещала без умолка, пересказывая Сайхан Эмегтэй последние новости стойбища и даже Аршаима. Только высшие силы знают, как саинарцам удавалось узнать их так быстро.

Но сегодня Сувда была грустна и непривычно тиха. Такое поведение девушки удивило княжну, и Эйлин спросила:

– Уж не заболела ли ты? Может, послать за доктором?

– Что вы, госпожа, - отмахнулась Сувда. – Я сроду ничем таким не хворала, чтобы звать целителя или шамана.

– Тогда почему ты грустна?

– И грусть тут не причем, - мотнула головой девушка и присела рядом с эмегтэй на краешек кровати. – Понимаете, с тех пор, как Великий Хан приблизил к себе дядьку Октая, я стала не просто служанка, а желанная невеста…

Тут Сувда смутилась и глубоко вздохнула.

– Это же хорошо? – осторожно спросила Эйлин.

– Хорошо-то хорошо, - нахмурилась служанка. – Да только теперь меня на собрания вечерние приглашают, где знатные воины и нукеры ханские ужинают. Там и поют, и танцуют, и поболтать от души можно, и новости узнать, и признакомиться.

Девушка смущенно потупилась, а Эйлин с пониманием улыбнулась. В Калише тоже вечера проходили почти также. Для любой девушки было честью стать избранницей княжеского дружинника.

– Что ж плохого в том, что зовут? – удивилась княжна.

– Ничего… - выпалила Сувда и созналась: – Туда все нарядные ходят, а мне бы в Аршаиме дядька Октай тоже обновки справил, да Аршаим далеко, а в степи лавок нет.

– Вот в чем напасть, - кивнула Эйлин. – Эта беда быстро поправима. Идем.

Княжна подвела служанку к сундуку, в котором хранила подаренную одежду, и откинула крышку. Чего там только не лежало: и платья, и шаровары, и халаты разных цветов, а уж платкам и шалям счету не было.