Dantalion

— Вот как? Считаешь, что ничто не сможет сломить тебя?

Мэй резко похолодела от улыбки на его лице и сверкнувших глаз. Соуске снял очки, откинув в сторону, и ногой раздвинул ноги девушки.

— Что ты делаешь? – с нарастающей паникой спросила Мэй и вновь попыталась выбраться, но заклинание прочно держало её.

— Таура, как бы ты высоко себя ни ценила, какой бы первоклассной убийцей ты ни была, ты все равно всегда останешься в первую очередь хрупкой девушкой.

Холодное лезвие прошлось вдоль тела, разрезая ткань формы, оставляя тонкую кровавую линию. Полы разошлись, обнажив грудь Тауры.

— А чего боятся хрупкие девушки? – Занпакто резануло по поясу хакама, и последняя ткань была безжалостно разрезана. — Быть изнасилованными.

Соуске устроился между сцепленных ног, воткнув занпакто в землю рядом с головой Тауры, у которой по телу пробежался рой мурашек.

— Если ты действительно ненавидишь меня, эта ночь станет для тебя страшнейшей пыткой, — Айзен наклонился над отвернувшейся Мэй, которая стиснула зубы, со всей гордостью пытаясь показать невозмутимость. — У тебя ведь никого не было, я прав? – Соуске, с наслаждением наблюдая за страхом и злостью в жёлтых глазах, повернул её лицо, невесомо держа за острый подбородок. Он окинул взглядом открывшуюся картину: рыжие локоны хаотично лежали на холодной земле, часть из них прилипла ко лбу, другие каскадом упали на обнаженную грудь, которая тяжело вздымалась. Окровавленное плечо с уже подсохшей кровью, и свежая алая полоска от груди к низу живота.

— Если ты сделаешь это, клянусь, я всю жизнь буду преследовать тебя, пока не убью!

— Это навряд ли.

Пробным невесомым жестом Соуске очертил контуры тела, каждый изгиб и впадину, провел по полушариям груди, не отрываясь от лица, наблюдая за меняющийся мимикой. Наклонившись вниз, Лейтенант провел языком по кровавому разводу, поднимаясь от живота к груди, почувствовав приятный солёный терпкий вкус чужой крови, он накрыл губы Тауры, рукой насильно надавив на челюсть. Мэй зажмурила глаза, почувствовав его нахальный язык у себя во рту, что мучительно терся о её, наполняя вкусом собственной крови. Таура со всей злости попыталась укусить его, но Соуске вовремя отстранился, и укус пришелся немного на нижнюю губу.

— Даже твоя кровь похожа на пьянящий яд, — Соуске провел изящными пальцами по укусу, стирая кровь.

В его глазах и вправду играл пьянящий огонь, и Таура поняла, что в нем просыпается похоть.

— Пусти меня, Соуске! Не трогай меня!

Воздух в лёгких перехватило, когда его рука сдавила шею в нежно-болезненных тисках. Мэй зажмурила глаза, вновь отвернув лицо, пытаясь представить, что все – дурной сон, или очередная иллюзия Кьека Сугейцу. Как только он закончит её пытку, все развеется, и она снова будет стоять на поле. Но все было слишком реальным: болезненные поцелуи-укусы, что клеймом оставались на шее, объятья, иголками отдающие по всему телу, и его возбужденная плоть, что прижималось к внутренней стороне бедра.

— Я хочу видеть твои глаза, — властным, но дрожащим голосом приказал Соуске, больно повернув её лицо к себе, тонкие аристократические пальцы подушечками пальцев прошлись по лицу, очерчивая контур и остановились на изогнутых губах, он проник в её рот двумя пальцами, не обращая внимания на очередной укус, и получив достаточной смазки, убрал руку, опустив её к низу живота. Таура закрыла глаза, почувствовав его пальцы на лоне, но раздраженный приказ заставил вновь открыть глаза. Ей пришлось терпеть все – его пальцы, что болезненно скользили внутри неё и до боли сжимали клитор, его затуманенный взгляд, что пиявками впивался в её блестящие от непроизвольных слез глаза.

— Тебе больно? – с поддельной заботой тихим гортанным стоном спросил Айзен.

Таура не в силах ответить, попыталась пошевелиться, чтобы отстраниться от его пальцев. Но заклинание в ответ сжало её сильнее.

— Это хорошо, — слабо хмыкнув, выдохнул Соуске.

Мэй закричала, почувствовав как в неё резко вошло сразу четыре пальца, растягивая и терзая. Девушка замотала головой, пытаясь успокоить себя, не дать полностью упасть в его глазах. Но её перехватили за огненные волосы, что сжали в кулак, и отчаянные всхлипы заглушил его поцелуй, такой же насильственный и горький, язык таранил её в такт движением пальцев. И только почувствовав пустоту, она смогла глотнуть воздуха. Горячие руки прошлись по замерзшей коже груди, из которой вырвался рваный крик. Он вошел в неё так же грубо, держа за подбородок, не разрешая закрыть глаза. Любая попытка отвернуться — чревата новой болью. И ей приходилось смотреть в настоящие глаза, к которым она так стремилась, и теперь молила, чтобы он вновь надел маску и оставил её. Рука вновь сжалась на пульсирующей шее, а губы сомкнулись на уже оставленной отметине, болезненно посасывая её. Движения лишь нарастали вместе с болью и ненавистью, что с каждым толчком разрывали сердце, которое, казалось, переставало биться. Её тело серпом обвили ненавистные руки, что прижали к себе. Она чувствовала его тепло сквозь форму синигами, а он продолжал сжимать, словно пытаясь задушить в едких объятиях. Соуске поймал её губы в жестком поцелуе, больше укусив, чем поцеловав, и прорычал сквозь этот поцелуй, войдя последний раз, и внутри неё разлилось горячее семя. Таура подрагивала всем телом, моля, чтобы он поскорее вышел из неё, чтобы иллюзия развеялась, на что она до сих пор надеялась. Но Айзен, растягивая пытку, продолжал гладить тело, носом уткнувшись в висок и блаженно улыбаясь.

— Не знаю, как для тебя, для меня эта ночь будет самой яркой из всех. Что может быть прекрасней: ночь, звездное небо, укромный уголок в лесу, где-то рядом умирает мой капитан, и ты лежишь подо мной вся в крови и с моим семенем внутри?

— Будь ты проклят, – прохрипела Таура надорванным голосом. Только сейчас она поняла, что сорвала связки, пока кричала.

Айзен лишь понимающе улыбнулся и, нежно поцеловав бледную щеку, опершись о руку, вышел из неё, быстро приведя себя в порядок и оценив свою работу. Таура уже даже не пыталась высвободиться, обреченно лежала в крови и сперме, смотря отстранёно в звёздное небо.

— Знаешь, Таура, когда я впервые встретил тебя, то понял, что мы можем стать либо идеальной парой, либо заклятыми врагами. — Айзен вернул очки на законное место и вытащил меч из земли. — Ведь мы оба могли видеть правду друг в друге. Но ты с самого начала предпочла второй вариант…

Таура, повернув голову, увидела, как сверкнула сталь в лунном свете, глаза задрожали. Мэй лишь коротко вскрикнула, когда сталь вошла в её грудь.

— …и теперь захлебываешься в собственной крови.

Соуске надавил на рукоятку, впуская меч глубже, слыша, как рвется ткань, как меч входит в легкое и рубит его пополам, направляясь к сердцу.

— Скажи мне еще раз ту фразу, что не договорила, и я пощажу тебя.

Таура сквозь слезы стиснула зубы, и со всей ненавистью прокричала, лишь одну фразу, что таилась в её сердце:

— Будь ты проклят, Айзен Соуске!

Меч пронзил сердце, и занпакто покинуло бездыханное тело изнасилованного лейтенанта второго отряда. Соуске стряхнул кровь с меча и вложил его в ножны, наблюдая, как тухнет жизнь в завораживающих змеиных глазах.

— Прощай, моя ручная змейка.

Железный прут мне локти разбил

За то, что руки мои не взяли.

Топор палача, символ светлых сил,

За то, что швырнул прочь кусок ржавой стали.

Железный прут мне сердце пронзил

За то, что посмело оно не смириться

С тем, что камень его заменил,

С тем, что оно перестало биться.

Из глаз кровавые слёзы текут,

От дикого смеха над этим страданием

Из рук моих выпал железный прут.

О, как Бог доволен таким наказанием!

Я умру? Изнасилованная, униженная, не отомщенная. В полном одиночестве. Никто никогда не узнает правду моей истории. Мое имя канет в Лету как тысячи таких же неизвестных. Безымянная, никому не нужная. Просто очередная сдохшая на задании синигами.

Я не хочу умирать.

Открыв глаза, Таура очутилась в собственном подсознании, падая вниз, где ее ждали десятки протянутых рук.

— Хочешь выжить? – пролепетал искаженный голос.

Таура обернулась. В стороне в воздухе висела Данталион, с развевающейся черной реяцу на голове. Её когтистая лапа дотронулась до пронзенной груди девушки, и Мэй перестала падать, повиснув в воздухе.

— Я не хочу умирать.

— У нас это взаимно, — издевательски протянул голос Данталиона.

Мэй распахнула глаза, грудь разрывала ужасная боль. Она отчаянная схватилась за рану, прогнувшись в спине, тело больше не сковывало заклинание. Она так же лежала на промёрзшей земле. Из откинутого занпакто сочилась темная реяцу, что заполняла дыру в груди.