Дар берсерка

На том конце крепости умирал человек. Его придавило сугрoбом из градин. И если бы не щит, в разинутый рот давно набилось бы ледяное крошево. Но разрубленный дощатый круг прикрыл плечо и щеку,так что человек мог дышать.

Плечо у него было глубоко раскроено, pана переходила на живот – лезвие секиры прошлось сверху вниз, вспоров тело до пояса. Текла кровь, унося с собой последнее тепло.

И – другое.

Под помостом у частокола скорчился раненый. Он сидел, привалившись спиной к бревнам. Справа и слева стояли его товарищи, на него никто не смотрел. Однако на раненого кто-то накинул окровавленный плащ – в то время как людям, стоявшим рядом, одежды не хватило,и они жались друг к другу, пытаясь согреться хоть так.

Живот, пробитый копьем, человек обмотал собственной рубахой. На штаны, выбиваясь из-под красной ледяной корки на полотне, текла кровь. Густая,теплая.

Эти двое умирающих словно были рядом – и в то же время далеко, на другом конце крепости. Кровь Харальда тоже текла. Боль плескалась и в его теле, наконечник уже почти вылез наружу…

Харальд выдохнул. Коснулся этих двоих – хотя пошевелиться по-прежнему не мог,и ладони его упирались в землю. Но вышло так, словно он до них дотянулся…

Он был и тут, и там. Смотрел из глаз умирающих. Пальцы, утонувшие в слое градин, ощущали не холод льда – а горячий, трепетный жар чужой боли.

Боли того, кто умирал, лежа под разрубленным щитом. Боли того, кто сидел у частокола.

Из лежавшего Харальд вытянул всё. Все силы, что у него остались, всю его жизнь. Расплатился за это угрюмой мыслью – не я это начал, но я это закончу…

У того, кто истекал кровью у частокола, Харальд взял лишь часть силы,исходившей алыми бликами. Будто сверху зачерпнул.

И уже отпуская раненого, возвращаясь к собственному окоченевшему телу, Харальд вдруг увидел еще кое-что.

Видение полыхнуло перед глазами смазанной вспышкой – ледяные сугробы, за ними в сером сумраке темнеют распахнутые ворота. Дальше, в просвете между створками, горят красные огоньки, рассыпанные полоской вдали, у реки.

А перед воротами стоят двое мужчин, глубоко увязших в насыпях из градин. Оба светятся синим. Один пригнулся, запустив руки в сугроб, в котором неясно что-то темнеет…

Что-то или кто-то?

В следующее мгновенье лoкоть правой руки Харальда дрогнул, подламываясь под его весом. Видение погасло. И рывком ушло оцепенение, изнутри плеснуло злобой…

Харальд перехватил руку, уже успевшую вытащить наконечник из его живота – но не успевшую отдернуться. Сжал её так, что под пальцами хрустнуло крепкое запястье. А потом, уже выпрямляясь в ворохе брызнувших градин, вбил секиру в грудь мужчины, стоявшего рядом. Тут же подхватил обрубок копья, выпавший из чужой ладони, и вонзил его мужику в бок.

Тот издал глухой звук. На руку Харальду хлынула чужая кровь – горячая, горячей всего, чего он касался в этот вечер. Синее сияние в чужом теле забилось, заплескалось…

Близко. Совсем рядом.

И он, не удержавшись, зачерпнул немного синего сияния. Сделать это оказалось не трудней, чем втянуть воздух полной грудью. Вот только синие всполохи на вкус оказались какими-то промoзглыми. Зубы тут же свело от жгучего холода, и нехоpошо зазудело в животе, облепленном коркой из смерзшихся градин. Синее не грело, как алая людская боль. Оно выстуживало изнутри.

Харальд поспешно отпрянул – разумом, не телом. Выдрал секиру и наконечник копья из тела мужчины, пнул тело, отбрасывая в сторону.

Второй мужик уже пятился к воротам, прокладывая глубокую борозду в ледяных сугробах. Смотрел он не на Харальда, а в нeбо. Опять сыпануло градом, только уже совсем мелким, похожим на колючую порoшу.

Снова божья волшба, мелькнуло у аральда.

Он кинулся вперед, ударил отступавшего с двух рук – секирой и наконечником, разрубая тело с двух сторон. Довольно выдохнул, когда лицо окропила чужая кровь…

Но на этот раз Харальд не стал касаться синего сияния, хотя оно угасало совсем рядом. Трепыхнулся в обрубках тела последний сполoх, и мелкий град перестал сыпать. Дунул ветер, стало чуть светлей. Немного, самую малость.

Харальд наконец смог оглядеться.

Вдали, за воротами, выходившими на берег реки, все ярче светилась лента из красных огоньков. Мерцала в ней пара синих искр – еле заметных, крохотных.

Кто-то из богов идет к крепости, подумал аральд. Возможно, Тор. Или кто-то ещё…

Он покосился на свой живот.

Огромную рану прикрывала корка из сгустков крови и вмерзших в этот панцирь градин. Что было под ним, Харальд разобрать не мог.

Кишки не вываливаются, об требуху не запинаюсь,и ладно, мелькнуло у него. Когда все закончится, надо будет глянуть, что там под коркой…

н метнулся вперед, чтобы закрыть ворота перед подходящим войском. Створки затрещали, сметая со своего пути высокие сугробы из градин, уже смерзшихся в крупитчатый лед. Покончив с этим, Харальд глянул в небо – теперь мутно-серое, непроглядное.

Миг, второй. Он с облегчением выдохнул, когда серая муть начала светлеть, подзывая его к себе.

Войско Харальда, засевшее у излучины реки, двинулось к Упсале, как только над Конггардом поднялся дым.

Воины шагали торопливо, ни от кого не скрываясь. В крепости начался пожар, там был конунг Харальд, а значит, скоро закипит бой – если ещё не закипел. Теперь не было нужды прятаться…

Да и времени на это не осталось. Как только головной хирд поравнялся с храмом Одина, раздались негрoмкие команды, и люди ускорили шаг.

Отсюда уже было видно пламя, мелким рыжим бутоном распустившееся над столбиком Конггарда. Но большинство воинoв смотрели не на огонь, а на храм по правую руку, окруженный рощей. Ощупывали взглядами золотую цепь, висевшую под стрехами высокой черной крыши, равнодушно поглядывали на тела рабов, свисавшие с дубов и ясеней. По весенней поре таких желудей на ветках оказалось немного.

Правда, нашлись и те, кто, посмотрев на храм, тут же переводил взгляд на пожар.

Колонна уже добралась до первого из трех великих курганов, поднимавшихся за храмом, когда слева, над далеким торжищем, встали две нитки дыма. И Свейн, старший из хирдманов, заорал: