Дар кариатид
Шрифт:
В небе послышался гул. Самолеты. Нине побежала быстрее.
Земля вздрогнула. Бомба угодила в дом под железной крышей. Завертелись в высоте и тяжело опустились на землю бревна. Залаяли, завыли забившиеся куда-то собаки. Где-то плакали дети. Но на улице не было ни души.
От мороза и быстрого бега перехватывало дыхание, но надо было бежать. От этого зависело что-то очень важное, но что именно, Нина не могла вспомнить и просто бежала, бежала, пока что-то с грохотом не подняло её над землей и не бросило вниз.
Нина лежала под корнями
Самолеты летели к огненному горизонту.
Боль от удара заглушила горе. «К тёте Кате!» Теперь девочка знала, куда бежать.
Гул в небе стих, и Катерина с детьми выбирались из погреба.
— Тетя Катя, — обрадовалась родным Нина и заплакала. — Папа умер.
Гроб, сколоченный наскоро, пока не начался новый бой, несли Иван Кузьмич и два других старика.
Провожали Степана в последний путь только они, дети и семья дяди Никиты.
Процессия шла торопливо. Бомбежка могла начаться в любую минуту.
Последний путь Степана прервал гул самолетов.
Старики опустили гроб на землю.
— Скорее, Ниночка, — Катерина потянула Нину за рукав в сторону кладбища.
Потревоженные бомбежкой и незваными гостями вороны с карканьем заметались над могилами.
— Война проклятая! Даже похоронить по-человечески не дает, — причитал Иван Кузьмич, пригнувшись к земле между деревянными крестиками.
Катерина с детьми залегла в кусты. Притаились старики среди могил.
Целую вечность взрывы сотрясали землю.
Нина легла на чёрный снег, обхватила голову руками, чтобы было не так страшно.
А потом наступила мертвая тишина, как будто все вокруг было одним сплошным кладбищем.
Нина осторожно оторвала голову от земли.
Гроб отца был на том же месте, где его оставили.
Но от дома у старой березы остались только обломки.
Раненых вечером успел увезти грузовик, но мёртвые остались в сенях.
Нина и Толик испуганно смотрели друг на друга. Возвращаться было некуда.
— Ничего, как-нибудь… — растерянно утешала сирот Катерина.
Хоронила Степана молча.
Только один из стариков вздохнул:
— Хороший был мужик.
Нина не плакала. Все происходящее вокруг казалось кошмарным сном.
Даже когда гроб опускали в ледяную землю, только крепче вцепилась в рукав брата.
Но на обратной дороге, когда на пути встали развалины дома, Нина остановилась, и слезы, горячие, горькие вырвались наружу плачем.
От дома, где они жили вместе с отцом, осталась только груда обугленных бревен, да уцелел каменный уголок. А среди развалин лежали обугленные потрескавшиеся трупы.
Катерина поспешила увести девочку со страшного места.
— Пойдем, пойдем, Ниночка…
Дома Катерины с кладбища не было видно, и женщина вздохнула с облегчением, когда вдали показалась знакомая соломенная крыша.
Только теперь Нина почувствовала, что от холода её бьет озноб. Старенькое пальтишко прохудилось сразу в нескольких
местах.— Скорее полезай на печку! — скомандовала Катерина.
Проснулась Нина только поздно вечером, и не сразу поняла, где она, как она здесь оказалась, и утро на дворе или ночь.
Страшные картины — оставленный на полдороги гроб, обугленные тела среди обломков дома — снова встали перед глазами. Сон, зимний, крепкий звал обратно туда, где тепло и не сводит живот от голода. Там яблони, как снегом, усыпаны белыми цветами, потому что пришла весна…
Пусть длится и цветёт…
— Вставай! — вернул в холод голос Катерины.
Ни весны, ни яблонь. Ночь, зима, война.
На улице кто-то гортанно засмеялся, и в окно полетел зажженный факел.
— Изверги! — бессильно погрозил кулаком Иван Кузьмич. — Креста на вас нет!
Из дыма взметнулся рыжий Васькин хвост.
— Скорее, на улицу! — открыла дверь Катерина.
Пламя поднялось по стене к соломенной крыше.
Одеваясь на ходу, дети высыпали на улицу. Следом выбежали Иван Кузьмич и Катерина.
Вся деревня была уже в огне и дыму. Соломенные крыши полыхали повсюду.
Люди метались от дома к дому.
В воздухе сновали снаряды и пули.
— Бежим в овощехранилище! — Катерина взяла за руки замешкавшихся дочерей.
Нина с тревогой оглянулась: брат потерялся где-то в дыму.
— А где же Толик? — остановилась она.
— Быстрее, быстрее, Нина, — потянул ее за руку к единственному сохранившемуся поблизости убежищу Иван Кузьмич.
В овощехранилище собралась уже почти вся деревня.
Брата Нина увидела сразу. Он стоял у самого входа с Грушиным Ванечкой.
Чуть подальше оказались притиснутыми к стене Груша и соседка Татьяна с Коленькой.
— Ниночка! Куда же ты пропала? — позвала сестра Захара. — Мы уже не знали, что и думать. Дом-то ваш на воздух взлетел.
Коленька плакал на руках у матери, и она напрасно качала его, пытаясь успокоить.
— А где же дядя Захар? — Нина заметила, что брата Татьяны нет в овощехранилище.
Татьяна вздохнула и нахмурилась:
— В погребе остался. «Не пойду», — говорит, и все. Что с ним сделаешь?
В овощехранилище пахло поздней осенью — запах земли смешивался с запахом свеклы, моркови, картошки, которыми были завалены обе стороны от прохода.
У маленькой узкой двери остался пулеметчик, чтобы немцы не вошли в овощехранилище.
— Когда можно будет выходить, я скажу, — предупредил он и прикрыл за собой дверцу.
Время тянулось нестерпимо медленно.
Люди ждали. Плакали дети, причитали старики. Кто-то, осторожно пробивая себе дорогу руками, пробирался на улицу выйти по малой нужде.
Вскоре дверь снова отворилась. Дохнуло морозным ветром.
— Ребята! — прокричал, срываясь на крик, вернувшийся с улицы мужик. — Пулеметчик наш убит! Деревню снова заняли немцы!
Ропот и проклятья наполнили овощехранилище. Громче, беспокойнее заплакали дети.