Дар мертвеца
Шрифт:
Из отверстия он достал коробку, жестяную, как ему показалось, не больше десяти дюймов в длину, восьми в ширину и шести в высоту.
В коробке лежали письма, документы о праве владения пабом, несколько старых конвертов с бумагами, которые, судя по датам, были составлены при жизни отца мисс Маккаллум, и всякая всячина, скорее всего, фамильные драгоценности — мужской перочинный нож из оленьего рога, карманные часы в изящном корпусе, на котором была выгравирована фамилия Маккаллум, два крючка слоновой кости для вязания с таким же наперстком, серебряный флакончик, покрытый тонкой эдинбургской резьбой. И письмо, написанное почерком самого Ратлиджа. Письмо, которое он отправил из Франции несчастной молодой
Хэмиш снова начал горестно стенать, в его шотландском выговоре слышались гневные нотки.
«Я не мог не написать его, — мысленно оправдывался Ратлидж. — Так лучше, чем если бы она все узнала от армейского начальства, узнала бы, что с тобой случилось».
«Ничего бы не случилось, если бы мы так не устали и не боялись…»
«Да. Я выполнял свой долг. Я не мог поступить иначе… У меня не было выбора».
«Да, теперь я понимаю. Теперь так должно казаться. В безопасности, дома, который не бомбили по нескольку дней зараз!»
«Ты ведь сам хотел умереть», — напомнил Ратлидж, хотя сразу же понял, что его слова — ложь. Никто из них не хотел умирать. Правда, сам он потом напрашивался на смерть, подставлялся под пули или под прицел пулеметов. Все они хотели жить и вернуться домой…
Он доставал все письма по очереди из конвертов и быстро просматривал. Первое было написано рукой Фионы, в нем сообщалось, что умер ее дед. Следующее также было написано для Эласадж Маккаллум, в нем говорилось о гибели братьев Фионы. После этого Фиона сообщила тетке, что поступила на место в Брее. Она подробно описывала семью Дэвисон и то, как отличается природа в окрестностях Глазго от красот северных гор.
«Здесь я буду счастливее, — написала она. — Здесь не так одиноко, и эти люди очень добры ко мне. Дети просто ангелы…»
Но тон следующего письма был другим.
«Милая тетя, у меня печальная новость. Я потеряла Хэмиша. Он погиб во время наступления на Сомме, как и многие другие. Я только что узнала об этом. По-прежнему не верю. Кажется, если я буду ждать, он войдет в дверь и снова меня обнимет. Вчера ночью я не спала и молилась, чтобы это был всего лишь сон, но утром письмо по-прежнему лежало у моей кровати. Я не могу плакать, я ничего не чувствую, не знаю, что делать. Здешний священник заходит меня утешить, а миссис Дэвисон — сама доброта. Мне так больно, что хочется умереть, но у меня есть все основания для того, чтобы жить. Когда Хэмиш в последний раз приезжал домой, мы с ним втайне обвенчались. И теперь я ношу под сердцем его дитя. Ребенок родится осенью и никогда не будет знать своего отца. Но у меня останется его частичка, которую я буду хранить и любить — живое напоминание о моем покойном муже. Надеюсь, вы порадуетесь за меня… и не будете жалеть о моем одиночестве. Теперь я не одна и больше никогда уже не буду одна…»
Ратлидж осторожно сложил листок и положил в конверт, не дочитав. Он увидел все, что ему было нужно.
Она написала тетке, что ждет ребенка, — но он точно знал, что Хэмиш Маклауд ни разу не ездил в отпуск в тот ужасный год и не мог зачать ребенка. О своей беременности она написала только после смерти Хэмиша.
При обычных обстоятельствах это значило бы, что Хэмиш — не отец ребенка. Что она пыталась приписать ему отцовство. Но обстоятельства были необычными. В ту ночь, когда Фиона лежала без сна и молилась, чтобы новость оказалась страшным сном, она приняла несколько очень важных решений.
И одним из них стало решение сообщить тетке, что ребенок родится осенью.
Бегло перечитав оставшиеся письма, он убедился, что в них не содержится никаких тайн.
Молодая женщина подробно описывала свою беременность по мере ее развития. Откуда Фиона Макдоналд знала, как чувствует себя женщина в положении?Наверное, ей все рассказывала настоящая мать — и Фиона все старательно записывала.
От кого Фиона все узнала? От Мод Кук? Или… может быть, она осторожно расспрашивала миссис Дэвисон о том, как та вынашивала и рожала? Миссис Дэвисон, мать троих детей, наверняка охотно делилась с Фионой как женщина с женщиной, отвечала на вопросы, тронутая ее интересом, явной любовью к ее отпрыскам. Ей приятно было поделиться своими воспоминаниями.
Ратлидж не нашел в письмах Фионы ответов на свои вопросы. Он не понял, почему Фиона так подробно лгала тетке и заставила ее поверить, что она беременна.
Ведь она не была беременна.
Она все продумала. Начала лгать задолго до того, как тетка позвала ее к себе. В последнем письме Ратлидж увидел слова:
«Я должна дослужить до конца срока, как обещала миссис Дэвисон. И Иен сейчас еще не может путешествовать, это будет трудно для нас обоих. Но к концу месяца мы приедем в Данкаррик. С нетерпением жду встречи с вами!»
Фиона Макдоналд не случайно встретила на дороге роженицу, не воспользовалась случаем, не убила ее и не украла ребенка. Она довольно давно знала, когда ребенок должен появиться на свет. Она позаботилась о том, чтобы о родах узнала и тетка. А это значит, что ребенка ей обещали заранее.
Но кто?
А если возникла необходимость убить мать, чтобы оставить у себя ребенка, кто та женщина, чьи кости нашли на горном склоне?
Что еще более важно с точки зрения леди Мод, какую роль сыграла во всем происходящем Элинор Грей — и принимала ли она участие в происходящем? И где Элинор Грей сейчас?
Никто не мог этого сказать.
Хэмиш высказал вслух то, о чем Ратлидж уже думал, только не хотел говорить: что, возможно, ребенка Фионе дали на время, чтобы она ухаживала за ним, пока его мать не поправится и не потребует его назад. Пока она не сделает то, что собиралась сделать, — например, не выучится на врача?
А Фиона привязалась к мальчику, надеялась, что ей удастся оставить его у себя навсегда. Наверное, она решила, что не вынесет расставания с ним.
Хэмиш с болью в голосе добавил: «Они все твердят одно и то же. Все заранее уверены в том, что она виновна… Если только не окажется, что мать жива, и она не даст показания в ее пользу!»
Глава 15
Ратлидж временно поставил жестяную коробку на место, туда, где нашел ее. Он уже спускался по лестнице, когда в голову ему пришла неожиданная мысль.
Его сестра Франс как-то нашла в небольшой шкатулке кедрового дерева, принадлежавшей их матери, две бережно хранимые крестильные рубашки. Обернутые в папиросную бумагу, белые, мягкие, отороченные кружевами по вороту и подолу… К ним прилагались кружевные чепчики с крошечными складочками, которые завязывались длинными лентами под подбородком. Крошечные вязаные пинетки с голубыми и розовыми лентами. Франс, которая редко плакала, тогда сказала ему сдавленным голосом:
— Она так и не дождалась внуков — ни моих, ни твоих. Должно быть, это очень огорчало ее.
Как будто это было последней несправедливостью по отношению к мертвым…
А в центре каждой рубашки, достающей почти до колен взрослого мужчины, не говоря уже о младенце, был большой овал с переплетенными инициалами, вышитыми белой атласной нитью.
Его крестили в рубашке его деда, которая бережно передавалась из поколения в поколение. Франс перешла крестильная рубашка их бабушки. Фамильная традиция, которая очень много значила для людей, гордящихся своими предками…