Дар мертвеца

— Инспектор Ратлидж… Хорошо, что зашли. Хотите чаю или, может, хереса?

Ратлидж, верно оценив своего нового знакомого, согласился на херес и, поднеся к губам золотистую жидкость в узком бокале, обратил внимание на узор в виде чертополоха на ободке.

— Какие у вас успехи по делу Элинор Грей?

— Мне удалось довольно много узнать о ее характере. Она была богатой молодой женщиной с бунтарскими наклонностями и острым желанием изучать медицину. Во время войны она ухаживала за ранеными, старалась развлечь их и всячески заботилась о них. В начале тысяча девятьсот шестнадцатого года ее пригласили на выходные знакомые, которые живут в Винчестере. Она согласилась приехать. Но офицер, которого она хотела привезти с собой, неожиданно выяснил, что у него отпуск больше, чем он ожидал. Поэтому вместо Винчестера она поехала с ним в Шотландию, очевидно собираясь провести несколько дней в его доме. Пока неизвестно, доехала она до места или нет. Но сведения, которые я получил, вполне надежны. Если верить им, мисс Грей оказалась в Шотландии весной, незадолго до того, как родился ребенок. Возможно, узнав о своей беременности, она решила до родов уехать в такое место, где ее никто не знает.

— Да-да, по-моему, все вполне логично. Вы знаете, как звали офицера — ее спутника?

Ратлидж невольно пожалел прокурора-фискала. Какой удар его ждет! На его лице читались вежливый интерес и естественное любопытство. И больше ничего.

— У нас есть основания полагать, что офицер, с которым она к тому времени подружилась, был шотландцем, — осторожно начал Ратлидж. — По словам одной свидетельницы, которой вполне можно доверять, его звали Роберт Бернс.

Прокурор от изумления пролил херес и негромко выругался, когда золотистый ручеек потек на лежащие перед ним документы. Он достал носовой платок, чтобы промокнуть лужицу. В комнате запахло благородным вином. Свой бокал Ратлидж, не выпивший ни капли, поставил на стол.

— Как вам, возможно, известно, Робертом Бернсом звали моего покойного сына.

— Да. Но, по-моему, в ваших краях такие имя и фамилия очень распространены, — ответил Ратлидж.

— Где находится тот дом, куда они направлялись?

— Мне сказали, что он в Троссахсе.

Бернс бросил мокрый платок в корзину для бумаг, стоящую сбоку от стола.

— У моего сына был дом в Троссахсе. Недалеко от Калландера. Но я ни разу не слышал от него имени Элинор Грей. Если бы я знал, что они знакомы, я бы непременно рассказал об этом инспектору Оливеру и главному констеблю. Более того, мой сын собирался жениться. Если бы… если бы остался жив. И едва ли он развлекался бы в Лондоне в обществе других женщин… или привозил их в свой дом!

Ратлидж умиротворяюще заметил:

— Возможно, они были просто друзьями и она попросила его о помощи… Вне зависимости от того, был он отцом ребенка или нет.

Он предложил прокурору выход. Тот поспешил им воспользоваться:

— Да, в таком случае он в самом деле постарался бы ей помочь. Но я не могу поверить, что он поселил бы ее в своем доме. До того, как мы с его матерью поженились, дом принадлежал ее родне. Жена завещала дом ему. Роберт был близок с матерью. Он не стал бы пятнать ее память. — Прокурор с отвращением посмотрел на остатки хереса в бокале, как будто вино само было виновато в том, что пролилось. — И потом, — продолжал он, разрушая эффект своих прежних высокопарных слов, — я бы непременно узнал, если бы в том доме кто-то поселился. Время от времени туда заходит соседка, у нее есть ключ. Она сразу дала бы мне знать! Миссис Реберн очень дотошна.

«Нет, — заметил Хэмиш, — сын наверняка знал, что соседка — старая перечница и все докладывает его папаше… По-моему, Роберт был не дурак».

— В самом деле, — вслух ответил Ратлидж им обоим сразу. — Значит, он, возможно, подыскал ей другой дом, где она могла бы жить до того, как вернется в Лондон. Если в Шотландию она в самом деле приехала с вашим сыном. Скажите, интересовался ли он игрой на волынке?

— В детстве учился играть. Но продолжать не стал. При чем здесь Элинор Грей?

— Кто-то вспомнил, что офицер, с которым она поехала в Шотландию, раньше помогал ей искать волынщиков, которые играли для раненых.

— Для того, чтобы любить волынку, не обязательно играть на ней. Или лично знать волынщиков.

Ратлидж промолчал.

Выждав немного, прокурор Бернс продолжил:

— И при чем здесь молодая женщина в Данкаррике? Если Грей приехала в наши края весной, она могла обосноваться в любой области Шотландии!

— Вы совершенно правы. Но я только в начале пути и надеюсь, что в конце концов мы найдем след, который ведет в Гленко… если мисс Грей умерла именно там. — Ратлидж помолчал и, как будто эта мысль пришла ему в голову только что, добавил: — Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем имя отца того ребенка, которого растила Фиона Макдоналд. И очень жаль. Мальчик славный, если бы он был моим и я погиб, я бы надеялся, что мои родные воспитают его вместо меня.

Бернс смерил его холодным взглядом и ничего не ответил. Ратлидж встал.

— Сэр, вы не будете возражать, если я отвезу заключенную на то место, где нашлись кости? — спросил он.

— В законе такое не предусмотрено!

— Да, я прекрасно понимаю, что такое не предусмотрено. И тем не менее мне необходимо узнать правду об Элинор Грей и о том, что общего могло быть у двух женщин. В тюремной камере обвиняемой очень легко молчать и упрямиться. Возможно, вернувшись на место преступления, увидев могилу своей жертвы, она сломается и признается во всем. Ее признание сэкономит нам массу сил и времени. По-моему, в теперешнем положении обвинение против нее будет очень трудно доказать в суде.

— Чушь! Дело вполне обосновано.

— Так ли? Будь я ее адвокатом, к тому же умным, я бы ясно растолковал присяжным: хотя доказано, что ребенок не ее, вовсе не обязательно она убила его мать. И присяжные вполне могут со мной согласиться.

В голубых глазах прокурора-фискала застыло ошеломление, как будто Бернс и помыслить не мог, что Фиону оправдают.

Ратлидж уже собрался уходить, но неожиданно вспомнил, что говорила сестра Драммонда. Та считала, что прокурор злится на Фиону из-за того, что она отказывается идти навстречу инспектору Оливеру.

«Он не желает допустить, что в деле может быть замешан его сын», — заметил Хэмиш.

«Да, я знаю. И все же его сын в самом деле может быть ни при чем. Или прокурор замечательно умеет скрывать собственные подозрения. Нет, я не думаю, что прокурор защищал своего сына, когда приказал отдать Фиону под суд. Очень рискованный шаг… Если бы на имя Роберта Бернса случайно не наткнулся я, его мог обнаружить кто-нибудь другой. Нет, за его отторжением кроется нечто большее».

«Тогда взгляни на дело с другой стороны. Какая цель у судебного процесса? Присяжные ведь не собираются отыскивать родителей ребенка и выяснять его настоящее имя. Они собираются наказать Фиону за убийство его матери. Повесить хоть на кого вину за смерть женщины. Так что никто не собирается искать настоящего убийцу. Такие, как прокурор, главный констебль и их друзья, горой стоят друг за друга!»

Возвращаясь к машине, Ратлидж качал головой.

«Нет, дело в чем-то другом. Прокурор — человек умный, поняв, что его сына подозревают в причастности, он должен был дать распоряжение, чтобы я во всем разобрался. И составил бы список друзей своего сына, его близких знакомых, которые не скрыли бы правду. А он этого не сделал. Вот что кажется мне странным».

Нагнувшись и заводя мотор, Ратлидж сказал:

— Неужели не понимаешь? Маккинстри совершенно прав. Приговор Фионе Макдоналд вынесен заранее.

Глава 18

На следующее утро прокурор-фискал с курьером доставил Ратлиджу разрешение отвезти Фиону Макдоналд в Гленко — при том условии, что их будут сопровождать тюремная надзирательница и констебль.

Он хотел поехать туда совсем не так. Сидя в кабинете прокурора, он представлял себе поездку как искупление. Кроме того, он получал предлог хоть ненадолго извлечь Фиону из тесной, темной тюремной камеры. Имелись и другие поводы поехать в Гленко, впрочем, ни один из них нельзя было назвать вполне логичным.