Дар памяти

Если бы дело было только в моей личной жизни, разумеется, я бы из Хогвартса и шагу не сделал. Не знаю, действительно ли Альбус поверил моим словам о любовнике. Он слишком хорошо знал меня, чтобы предположить, что я могу внезапно стать лишь наполовину столь ответственным, как был, да еще в такое серьезное для всех время. Однако, даже обеспечить дополнительные меры безопасности Поттеру, не выходя из Хогвартса, я не мог. Не говоря уже о том, что дела, которыми я занимался теперь, требовали отлучек продолжительных и частых.

Уходил я из школы с тяжелым сердцем. Предожидание чего-то ужасного было столь сильным, что я буквально чувствовал, как мне сдавливает грудную клетку. Интересно, как ощущают себя ягоды омелы, когда их кладут под пресс? Эта дурная мысль пришла мне в голову, когда я окидывал взглядом лабораторию, в который раз спрашивая себя, действительно ли мне надо идти. Но никаких разумных причин не делать этого не было. На всякий случай я проверил котлы, в которых перед этим законсервировал обезболивающее, потом подошел к шкафу и взял еще по одному флакону сердечных, зелья, ослабляющего действие проклятий, и несколько противоядий. Затем прошелся по охранным заклинаниям, а по дороге из замка зашел в слизеринскую гостиную и наказал старостам быть особо внимательными. Под этим подразумевалось также и то, что никто сегодня не должен устраивать вечеринки и баловаться пивом или более градусными напитками. В общем, они меня поняли. К сожалению, больше поводов откладывать уход не было. И, в конце концов, на этот раз Ричард будет знать, где я. Утешаясь этой мыслью, я аппарировал в окрестности Милана.

При свете дня местность, в которой жил Фелиппе, произвела на меня впечатление скорее унылое. Подступы к его дому, снаружи больше напоминавшему заброшенный сарай, заросли бурьяном. Внизу пролегал изгиб автострады, и от машин, проезжавших по нему, доносилось дребезжание, сходное со звуком царапания по стеклу. Взбираясь по косогору, я нацеплял на мантию репьев, и около дома помедлил, чтобы произнести заклинание чистки.

В это самое время дверь отворилась, и на пороге показался Фелиппе. Прокручивая в пальцах сигарету, он посмотрел на меня чуть ли не равнодушно, вернее так, как будто в том, что я оказался вдруг в его жизни, не было абсолютно ничего нового, как будто я составлял неотъемлемую часть ее уже много лет.

Что случилось?

Дежурство… выдалось веселое, - отозвался он. Потом спустился со ступенек вправо, в самую гущу бурьяна, и я услышал, как его стошнило. Возвращаясь, он споткнулся, и упал на четвереньки, а, когда поднял голову, оказалось, что его рот и рукава рубашки испачканы желтым и черным.

Гребаная горгулья! Когда-нибудь я поблагодарю Эйвери за то, что у меня уже был опыт возни с больными, отравившимися черной пылью. В несколько движений я сгреб Фелиппе в охапку, и, втащив его в дом, аппарировал с ним на второй этаж в гостиную. Он сопротивлялся, но слабо – приступ был как раз в самом разгаре. Диван теперь стоял немного дальше, между столом и балконной дверью. Я сгреб с него книги и помог Фелиппе сесть. Его продолжало выворачивать, и наколдованный тазик мгновенно наполнился желто-черной пенящейся слизью.

Как много этой дряни ты заглотал? – рявкнул я, когда приступ закончился и Фелиппе обессиленно откинулся на подушку, которую я призвал из спальни.

В воздухе… вся комната… вся мебель… Стефано убило взрывом, - он закрыл глаза. – А она высыпалась. Его убило…

И ты решил, что хочешь туда же?! – рявкнул я.

Фелиппе не ответил. По-видимому, он уснул. Я сорвал с него рубашку и бросил очищающие чары, чтобы убрать следы пыли с кожи. Потом заглянул в спальню, стащил с огромной кровати плед и укутал его. Нашел среди своих пузырьков оборотное, превратился в знойного блондина, который мог бы, пожалуй, потягаться с Люциусом, снял мантию, стянул с вешалки серый плащ и аппарировал в Лютный. Единственное известное мне противоядие к черной пыли включало в себя слезы дракона, и за полминуты я лишился месячного заработка. Однако следовало возблагодарить Мерлина за то, что они вообще оказались здесь.

Когда я вернулся, Фелиппе опять спал, и весь пол вокруг дивана был залит остатками пыли, желчью и кровью. Лицо моего несостоявшегося любовника искажала мучительная гримаса, черные колечки волос прилипли ко лбу. Он не был ошеломляюще красив, но, несомненно, хорош собой. Возможно, Ромулу был прав, рассказав мне про Эрнотерру. Мне действительно нравились испанцы. Хотя я и не мог понять этого стремления мгновенно разрушать границы, называть человека другом после того, как видел его раз в жизни.

Наскоро бросив несколько Эванеско, я оглянулся в поисках подходящих емкостей, но в это время Фелиппе закашлял.

– Воды, - прошептал он, нащупывая палочку, и вытаскивая ее откуда-то из-под сбившегося к коленям пледа.

Я вырвал ее у него из рук:

– Нельзя! Вымоем яд, тогда будет тебе вода. У тебя есть котел?

Он открыл глаза, с трудом сфокусировал взгляд на мне, потом слабо улыбнулся, узнавая. Я почувствовал, как в груди становится тепло.

В подвале, - сказал он еле слышно. И улыбнулся еще шире: - Ты не волнуйся, я не умру.

Я хотел было ответить, что мне нет до этого дела, но, конечно, промолчал, очищая плед и закутывая Фелиппе вновь. Пыль, попавшая на плед, уже успела кое-где проесть дыры, и я в который раз подивился возможностям человеческого организма – и слизистые, и кожа, и даже глаза по опыту сдавались гораздо позже, чем ткань. Хотя, вероятно, пыль просто реагировала с краской, придававшей пледу этот крайне жизнерадостный серо-красный цвет.

Дверь в подвал я взломал простой Аллохоморой. Здесь не было ни холодно, ни грязно, и в нише между двумя массивными опорами стоял телевизор, за ним – бильярдный стол, а напротив телевизора, почти у самого входа – кресло с маленьким столиком по левую руку. Это явно было чье-то излюбленное место. Слева на стеллажах лежали коробки и различные маггловские хозяйственные инструменты, справа я нашел вполне приличный котел, сносную горелку, а также другие приспособления для варки зелий. В больших банках, занимавших целый шкаф, были ингредиенты, однако времени для того, чтобы шарить по полкам, не было.

Прихватив все нужное, я аппарировал наверх. Фелиппе как раз тошнило, я взялся за край бархатной скатерти, и завернул все, что лежало на одной половине стола, на другую половину. Поставил все приборы, набросил на себя отталкивающие чары и кинулся помогать: на этот раз он обляпался весь – пыль явно стремилась захватить новые пространства. Не помню, когда в последний раз я произносил столько Эванеско – в том случае с Эйвери нам повезло больше, поскольку кто-то (кто, так и осталось невыясненным) пытался отравить его, подсунув черную пыль в пиалу с летучим порохом. Перед тем, как я приступил к варке зелья, способного изгнать эту мерзость из организма, мне пришлось раздеть Фелиппе догола, завернуть в простыню, и потратить минут пятнадцать на то, чтобы наложить отталкивающие чары достаточной силы, но при этом такие, которые не могли помешать процессу рвоты.

Когда я добавил в котел первый ингредиент, пот тек с меня градом. Стараясь выгнать пыль из легких, Фелиппе кашлял почти непрерывно. Я периодически подходил к нему, бросая заживляющие на горло, но прекрасно понимал, что пыль уже попала в кровь и противоядие, выгоняющее ее оттуда, придется готовить отдельно.

Слава Мерлину, эта гадость была редким ингредиентом, кажется, ее доставали в каких-то копях Африки, да и использовали в единичных случаях, поскольку ею легко было отравиться самому. Альбус, помнится, показывал мне какую-то арабскую шкатулку, в которой, по его утверждению, лежал единственный образец черной пыли, существовавший в природе на тот момент.

После того случая с Эйвери я прочитал про нее все, что только можно, и знал, что ритуалы, для которых она была нужна, проводились для омоложения. В тех же ритуалах, помнится, в большом количестве убивали младенцев. Хорошо, что в свое время я спрятал книгу, потому что Лорд был помешан на омоложении настолько же, насколько и на бессмертии.

Между четвертым и пятым ингредиентами Фелиппе стало полегче, и он вновь заговорил:

– Я правда не умру, Северус.

С чего ты взял?