Дар
Шрифт:
Не соврал барин — до столицы, до Петербурга то есть — домчали с ветерком. Сами не заметили, как весь путь пролетели. Барин всю дорогу нашу пресветлую Иллариэль обхаживал, по сторонам не смотрел. То анекдоты травил, то богатством своим хвастался. Сундучок достал дорожный, открыл, там набор: графинчики и рюмки, все в бархатные гнёзда уложены, на любой вкус.
Я сидел рядом со слугой Хлынова, смотрел, как господа наливки пробуют, и думал. Так, что от мыслей у меня голова трещала. Почему гвардейский офицер Васильчиков меня убить хотел? Что значит — нашу губернию надо закрыть? Зачем для этого понадобилось
Глава 2
Я гулял по Петербургу. По самому его центру, где в моём мире целыми днями мотаются туда-сюда толпы туристов. Всё казалось — вот зажмуришь глаза, откроешь — и ты в своём времени. Но это только казалось. Десяток шагов по городу, и понятно — нет, Димка, ты не дома.
И люди здесь не такие, и даже памятники местами на себя не похожи. А кое-где совсем другие. И крейсер Аврора мне только приснился, и речные трамвайчики не бороздят свинцовые воды каналов.
Эх, жаль, память прежнего владельца тела, Дмитрия Найдёнова, пропала вместе с хозяином. Сейчас бы он мне нашептал на ушко, как и что…
А вот и Лебяжья канавка… Мне слуга в гостинице, где мы остановились, сказал, что тут место для гуляния шикарное имеется, Летний сад. И что сегодня как раз простой народ пускают. Важно так сказал, свысока.
Двинул я вдоль ограды ко входу. Смотрю — а в Летний сад пропускают не всех. У ворот городовые стоят, крепкие мужики в шинелях и с шашками. Фейсконтроль проводят. Кто почище, одет хорошо и лицом вышел, тех пропускают. А кто победнее, или там морда помятая и вид нетрезвый — тех обратно заворачивают.
Потоптался я, прошёлся мимо ворот раз-другой.
Вид у меня вроде ничего, я себе одёжки приличной прикупил в суконной лавке, по сходной цене. Чтоб в толпе не выделяться. Уж очень пресветлая Иллариэль мне мозг проела, чтобы незаметен был и вообще…
***
Сама эльфийка с утра была злющая, как змея. Велела нам с гоблином в гостинице сидеть, её дожидаться. Сама принарядилась, шляпку с пером напялила, и ушла.
Да ещё велела никуда не ходить, сидеть смирно, наружу носа не высовывать. Если бы ещё толком сказала, почему, я бы понял. Но нет, пресветлая Иллариэль приказала — выполняйте.
Гоблин-шофёр, весь покорный, сразу послушался. Он на эльфийку как на богиню смотрит, разве что в ножки не кланяется. Ну а мне что — у меня другие планы. Какой дурак будет взаперти в номере сидеть, когда тут город весь из себя альтернативный.
Дождался я, пока эльфийка отойдёт подальше, пока стук её каблучков в коридоре затихнет, сказал гоблину:
— Давай хоть познакомимся. Как звать-то тебя?
Мы ведь до этого удирали со всей мочи, а шофёра, как известно, во время движения отвлекать нельзя. А потом я молчал под заклятьем. Сидел, как дурак, слова сказать не мог. Какое уж тут знакомство…
Гоблин отвечает:
— Меня зовут Шмайс, господин. Петер Шмайс.
Я аж поперхнулся. Что?
— Погоди, — говорю. — Тот самый Шмайс? Тот Петер Шмайс, что работал в депо? Тебя же убили. При попытке
к бегству.Гоблин плечами пожал:
— Такова жизнь, господин. Куда деваться бедному гобу? Говорила мне моя матушка — не лезь к людям. Хоть в бедности, зато среди своих. Но очень уж я машины люблю, не могу без них. Когда локомотив взорвали, у бедного Петера Шмайса чуть сердце не лопнуло от горя.
Шмайс покачал головой, печально качнулись уши:
— Что поделать, пришлось уйти. Оставил на месте кусок куртки — весь обгорелый, чтобы думали, что погиб Петер при взрыве, и ушёл. Хорошая куртка была, прочная, подарок мастера… Документ свой с видом на жительство одному хорошему гобу отдал. Ему нужнее было. Кто же знал, что так жизнь обернётся…
Так вот оно что! Значит, тот гоблин, что из-под конвоя сбежал, бродяга был без прописки! А мы-то в полиции решили, что он и есть Шмайс. Конечно, ведь все гобы на одно лицо… Погоди-ка…
— Знаешь, кто локомотив взорвал? — сейчас он мне всё расскажет…
— Знаю, господин.
— Ну? Говори!
— Не могу, господин. Велели молчать. Заклятье наложили. Если рот открою, конец Петеру Шмайсу.
Вот чёрт! У нас что, все гобы под заклятьем? Все, кто хоть что-нибудь знает? Вспомнил я того пожилого гоблина-фотографа, что на полицию работал. Как он меня придушить пытался. А я ведь его просто спросил, кто такой Рыбак. Может, и этот такой же?
— Послушай, — говорю. А сам на шаг отступил и револьвер в кармане ухватил покрепче. — Про взрыв я тебя пытать не стану. Скажи, ты знаешь Мирри? Она врачом хочет стать. У неё отец — фотограф.
Гоблин улыбнулся, кивнул.
— Конечно, знаю, господин. Мы родня.
Хм, похоже, они там все родня.
— Отец Мирри тебе фотографические карточки на сохранение отдал. С компроматом.
— С чем? Ах, эти, срамные картинки… Лежат в надёжном месте. — отвечает гоблин. — Да что толку? Моего родича уже не вернёшь, а Рыбак жив-здоров. Что плевать-то против ветра?
Опаньки! Я ещё на шаг отступил, спрашиваю осторожно:
— И кто такой этот Рыбак?
Как бы этот гоб меня душить не кинулся. Мало ли что.
Но нет. Гоблин Шмайс плечами пожал:
— Так это все, кому надо, знают. Только не скажут. Кому охота языком подавиться?
— Да говори уже. Кто?
Шмайс посмотрел на меня, в глазах печаль:
— Зачем вам это, молодой господин? Одного снимут, другой придёт, такой же. К этому хотя бы привыкли. Без нужды не убивает, меру знает, лишнего не берёт. Что же его, на заместителя менять? Так Викентий Васильевич ещё покруче будет. Ох, зол заместитель господина Рыбака. Понятное дело, столько лет вторым номером ходить…
Блин! Блин! Меня как мешком по голове ударило. Стою, глазами моргаю, на гоблина смотрю.
Это что же получается? Ну да, я давно догадывался, что наш полицмейстер — и есть тот самый Рыбак. Глава местной мафии, главный злодей, оборотень в погонах и всё такое… Но шеф? Викентий Васильевич? Он же сам меня Рыбака искать послал, отчёта требовал… Ох, блин…
Хотя что удивляться? Говорили же мне, что служили они вместе, вместе в море тонули на одном плоту. Оба-двое. Ясен день, шеф меня использовал втёмную. Узнай-ка, стажёр, нет ли где утечки? Знает ли кто, что за человек этот Рыбак?