Дар

Государь ещё рванул ворот, золотые пуговицы отлетели вслед за орденом. Развернулся, прошагал к столику, где стояли графины, отмахнулся от помощи важного дядьки в ливрее, сам набулькал из графина в бокал, залпом выпил. Видно, дело привычное.

Эльвийка покосилась на меня, подвигала губами, но ничего не сказала.

Там мы и стояли все молча, пока двери не распахнулись. Вошёл молоденький паж, весь в белом. Отступил на шаг, вытянулся возле двери. Через пять секунд вслед за ним появился высший эльв Домикус.

Видал я высших эльвов, они очень гордые. На статуи похожие, лица идеальные, и смотрят на всех, как на жучков мелких.

Домикус оказался не такой. Не сказать, чтобы очень высокий, и вовсе не мраморная статуя. Больше похож на артиста, что главного эльфа в трилогии про волшебные кольца играет. Усталый, но суровый мужик. Сам в простом балахоне, поверху ещё балахон без рукавов, и кручёной верёвкой по поясу перевязанный.

Прошёл его светлость Домикус в зал, остановился напротив государя, склонил голову. Не то чтобы низко, но с уважением.

— Ваше величество.

— Дорогой друг Домикус! — государь протянул руки. — Рад, сердечно рад!

— Это я рад видеть вас, ваше величество. Чем могу помочь?

Государь повернулся и указал на меня:

— Вот, взгляните, друг мой…

Домикус повернулся и взглянул.

У меня мурашки по телу пробежали, неуютно стало. Будто без штанов стою на сквозняке.

— Что скажете, друг Домикус? — нетерпеливо спросил государь. — Кто это?

Главный эльв поглядел, поглядел на меня, наконец сказал:

— Половина крови эльва, половина человека. Дар эльва неясен, дар человека определён по отцу.

Сказал это, и отвернулся.

— Что это значит? — государь покраснел ещё больше. Видно, надоели ему эльфийские заморочки хуже горькой редьки. — Чей это сын? Кто отец его?

Домикус вздохнул, сказал скучно:

— Вы уже знаете, друг мой Дмитрий Александрович. Хотите, чтобы я произнёс это вслух? Да, это ваша кровь. Ваш сын. А теперь извините — у меня много дел.

— Нет уж, постойте! — смотрю, государь вскипел весь, чуть пар из ушей не свистит. — Уделите нам ещё минуту, дорогой друг. Я понимаю, вопрос деликатный… Но и вы поймите — это вопрос династии.

— Согласно закону о наследовании, принятому великим государем Петром Алексеевичем, бастард не может наследовать трон, кто бы его мать ни была, — холодно ответил Домикус. — В данном случае то, что матерью является моя бывшая супруга, роли не играет. А теперь прошу простить. Дела.

Главный эльв глянул на меня напоследок, как на таракана, развернулся и вышел. Гораздо быстрее, чем вошёл.

Небось, тоже разозлился, только виду не показывает.

— До сих простить не может, что мы с Иллариэль… Двадцать лет прошло, — тихонько произнёс государь. — Ну что же, главное Домикус сказал, а он не ошибается. Добро пожаловать в семью, сын.

— Поздравляю, ваше величество! — тут же встрял князь Васильчиков. — Радость, радость-то какая!

А сам улыбается, прямо добрый дядюшка с подарками на день рожденья. Лицемер.

— Поздравляю, дядюшка, — сказал парень в блестящем мундире, Кирилл. — Получается, у меня теперь есть кузен?

— Поздравляю, ваше величество, — холодно произнесла эльвийка Эннариэль.

— Ваше величество, — сказал я. — Можно поговорить с вами наедине? Очень надо.

Все замолчали со своими поздравлениями. Князь Васильчиков аж перекосился, будто лимон пожевал.

— Э-э, — сказал государь. — Друг мой… Я понимаю… Но…

— Не стрелял я в вас! — да что ж такое, они всё равно думают, что я убийца? В родного папашу из револьвера палил?

— Ваше величество, — тут же помог князь Васильчиков, — британский посол очень просил быть вовремя. Лорд Гамильтон может подождать, но всё-таки…

Государь откашлялся, глаза отвёл, сам красный от смущения.

— Видишь ли, милый… дела ждут.

— Это очень важно, — говорю. — Вопрос национальной безопасности. Можете мне руки за спиной связать, как в крепости.

Князь Васильчиков закашлялся. Государь, который оказался моим папашей, брови нахмурил, дёрнул плечом и сухо сказал:

— Ерофеич, новый мундир.

Важный дядька в богатой ливрее поклонился и вышел.

Государь сказал:

— Хорошо, милый. Говори, что ты хочешь?

Оглянулся я — больше никто не уходит. Все уши навострили.

— Один на один, ваше величество.

— Это доверенные люди, — отрезал государь. — Эннариэль тоже.

Вот же блин блинский! Мне что теперь, при князе Васильчикове про его сынка рассказывать? Как мы с Митюшей бомбу из динамита в дом полицмейстера притащили, как он меня народовольцем выставил? Как в упор, из револьвера, застрелил троих человек? Женщину убил, молодую. Вот так и рассказать при всех? Может, они и доверенные, но не для меня. Как говорится: знают двое — знают все.

Вот чёрт, ладно…

— Государь, я имею важные сведения о гибели благородного эльва Альбикуса. Я занимался этим делом по поручению его высокородия господина полицмейстера. Дело срочное и весьма деликатное. Госпожа Эннариэль может остаться, но людей эти сведения не должны волновать.

Тут сразу дело пошло. Князь Васильчиков скорчил печальное лицо, но его величество кивнул, и князь удалился. Даже со спины было видно, что Васильчиков недоволен, но куда деваться?

Парень в блестящем мундире, Кирилл, откланялся и вышел за князем.

Остались мы с государем и эльвийка Эннариэль. Эту я уже выгнать не смог. Да она бы и не ушла — личная охрана.

Ну, я давай рассказывать: как паровоз взорвался, как я народовольцев ловил, как с офицером Митюшей познакомился. Что Митюша сказал, будто он прислан инкогнито для служебного расследования, втайне от полиции. Сказал про него, что он людей, как собак, стреляет. Что паровоз взорвался вместе с графом Бобруйским неспроста, может, кому-то граф помешал. Что высший эльв Альбикус тоже там был, но не погиб, а вселился в другого эльва.

Хотел я ещё про Рыбака всё рассказать, но не смог, не назвал имя. Точно ведь неизвестно, что это полицмейстер, за руку я его не ловил. Да и гоблина Шмайса неохота подставлять. Повяжут, а гоб этот мне ещё пригодится. И вообще, правда ведь — одного снимут, другой придёт, и не факт, что лучше будет.

Государь слушает, усы дёргает, сам хмурый, как будто с похмелья. Не нравится, что я говорю.

— Так что же, у нас в провинции все воры? Подлецы, предатели отечества? — у его величества глаза бешеные стали. — Сей же час велю прояснить!